Недоброе утро Терентия (СИ) - Грей Денис

Уставать уже начал. Гляжу, а буханка от кувалдометра — рядышком валяется! Схватил я ее, зажал двумя ладонями и плоским торцом — На! Еще — На! По башке поганой, да по трещине! Еще замахнулся — Хрясь! Проломил ему голову. Пасть в череп, внутрь вошла. С хрустом вмялася! Замерла зараза эта. Только кончики пальцев на лапах подрагивают! Еще добавил по башке гадской. Закрякало оно, зашебуршило лапами... и враз расслабилось. Все, готова гадина. Вбил ей нос, в щеки поганые!

Только сейчас заметил, что у меня все красное перед глазами. Точно так же, как и до этого было, и в детстве и Дмитровке. Горит огонь в душе черный! А в глазах — красное. Тело все от напряжения вибрирует, да на каждый шорох резко отзывается! В голове — только пусто. Ни одной мысли нет...

Вий поднялся. Я уже хотел было броситься на него, размолотить кулаками, так меня этот огонь в душе настроил! Дернулся уже к нему, руку для удара занес... Вовремя остановил меня дядька. Заметил он мое состояние такое. Взглядом он меня поймал, да я сразу успокоился! Как и тогда, когда БТР ломал. Хорошо мне стало, спокойно. Похрен даже на медузу ту, что над головой висит. Поднялся Вий. Отстрелил еще пару щупалец, что к нам потянулись. Пытается еще медуза нас ударить, да нечем почти ей! Остальные, целые щупальца — яйцами унизаны. Не поднимет она их. Бережет свое потомство гадина! Посмотрел дядька вокруг. Наши лежат. Стонут! И бомба лежит. Говорит: — Помогай мужикам давай. Дело не доделано!

Я к ним! Поднял Толяна, Махал-Махалычу помог. Он сразу провода вниз потянул. С катушки сматывать. Толян — ему в прикрытие побег! А я к Васяке... Нет больше Василия. Помер он. Лежит, не шевелится. Глаза свои в небо поднял. Эх... Взял я его на руки. Понес вниз. К выходу. Все этажи так пронес. Аккуратненько, бережно. Чтобы даже пылинки на него не падали! Плакал я всю дорогу. Так-вот...

Вышли мы на улицу. Никого тут нет! Ни одной гадины вокруг. Всех перебили видать! Шона с Алтаем — технику назад отгонять начали, чтобы взрывом не побило. Махал-Махалыч катушку дальше размотал. Аккумулятор готовит. Быстро-быстро все мы делаем! Я — Василия только в кузов Урала положил. Укрылись за стеной бетонной. — Ну, давай! — Вий уши прикрыл, и мы в землю вжалися. Махал-Махалыч — клеммы накинул. Клац!.. Нету ничего... Он еще раз... Нет! Не взрывается бомба! Засуетился Махал-Махалыч. В сумку свою полез. Он какой-то прибор оттуда вынул и к аккумулятору подключил — есть говорит заряд! Светится лампочка у него! Дальше к проводам подключил — Нет ничего! Обрыв тама... Надо провода проверить... — хотел он подняться уже, да по проводу пойти...

Тут медуза выть начала! Здорово воет! Ухает, скулит — будто трясет ее вроде. А я гляжу — лопнула шкура на яйцах у нее. Выпустили из яиц свои щупальца медузы мелкие! Новорожденные... Узкие, острые. Пищать они уже начали. Надрывно так, будто дети человеческие. Да оно, на вой у них переходит! Утробный такой, жуткий... У меня шерсть на теле вся дыбом от воя ихнего поднимается. Лезет Смерть на свет! Нарождается Погибель всего живого... Вспомнились мне! И Волчок — друг мой сердешный. И серафима, и Степан. Вий тут... Толян, Васяка... Петр покойный... Еще мгновение, и все зря будет. Все прахом пойдет! Разойдутся медузы эти по миру, вырастут, наплодят своих гадин. Все живое дорежут они! До конца! Смерть одна останется... Прямо сейчас ее рвать надо, медузу эту, чтобы и деток ее всех накрыть!

Мужики загомонили. Решать начали, кто пойдет провода проверять! Оно так выходит, что может быть, тот обрыв — прямо коло медузы... Тогда шансов нет у того, кто провода подсоединит. Там он, под взрывом и останется! Голосование они устроили. Добровольцем — дядька вызвался. — Я это затеял, мне и расхлебывать... А вы — живите! — говорит. Засобирался, аккумулятор подобрал. Толян — тоже рвется! Махал-Махалыч! Алтай. Шона еще из БТР вылез. — Без брата — не останусь тут, — говорит! — Сам если надо пойду! — Скандал устроили. А я смотрю, уже гадины те мелкие, новорожденные, — из яиц вылазить пытаются. Видно мне. Луна-то светит сейчас! Высунулись они наполовину. Щупальцами дерут шкуру от яиц своих. На свободу им хочется... Некогда уже нам спорить!

— Нет! — говорю. — Я сам должен это сделать! Вий — вон, за главного в деревне сможет. Порядок при нем будет! У тебя Толян — семья. Да и механизатор ты лучший... Махал-Махалыч — всю технику наладить сможет после! А — я?! Чего — я? Правильно вы говорите: «Обизян!» Толку с меня, в деревне то?.. Не семьи — ни детей. Только и могу — водку жрать, да бошки бить... Значит мне туда и дорога! Никого не пущу! — раззявил я пасть, обнажил зубы свои, да как зареву на них! Толян назад отпрыгнул! Вий попятился. Алтай с Шоной — тоже назад отступили. Махал-Махалыч цыгарку выронил из губ. Закашлялся...

Не стал я ждать их протестов. Отобрал у Вия аккумулятор. Попер в здание. Быстро-быстро! Первый этаж — нет обрыва, Второй — нет! На третьем этаже, гадина на меня кинулась. Уцелела как-то видать. Или медуза новую народила. Не стал даже думать об этом! Вломил ей в рыло кулаком. С ходу, с лету! Полетела она спиной вперед, в стену впечаталась, да так и замерла. Только пятно мокрое на стене. Провод дальше. Вот он — обрыв! Нашел. Погрызана проволока. Перекусила зараза эта ее! Ну — то ничо. Я концы провода, зубами отчистил, взял проводки... Захрустело че-то. Зашипело. На лестнице медуза мелкая появилась. Вылупилась уже сука! Ползет по стене, щупальцами перебирает. Понятно... Времени больше нет! Соединил конец на аккумуляторе. Синий. Теперь красный. Только провод к клемме подвел... Медуза ко мне вплотную уже подошла. Шипит, ухает. Распахнула брюхо, пасть там зубастая. Бросилась на меня! Увернулся от нее, схватил за щупальце. Держу ее. Вырывается она, сильная. Только я сильнее! — Никуда ты сука, не денешься от сюда! Всех укокошу вас, гадин поганых... — взял красный провод. И накинул на клемму. Вспышка...

Очнулся! Снова. Что за день-то такой, что Второй раз так... Вырубает меня! Но ничо, живой-же! Ощупал тело свое. Целый вроде. Только болит все. И под завалом я оказался. Лежу, в нише такой, из плит. Попробовал приподнять — нихера! Тяжелые... Еще трепыхался, силился. Уперся со всех сил, толкнул. Поддалась чуть! Сдвинулась плита! Гляжу — дырочка махонька образовалась. Свет через нее видать. Солнышко уже светит! День-деньской... Продышался чутка. Дух перевел. Еще поднапрягся! Еще подтолкнул, до хруста в мышцах нажал — чуть шире стала дырка. А дальше — не идет! Как ни старался, нет сил больше... Мне чо, тут так и подыхать в завале этом?! Такие мысли у меня пошли гаденькие... Прямо кошки по сердцу заскребли. Хера! Еще даванул, вмазал кулаком по краю. Руку разбил... Но помогло! Еще ширше стало. Да так, что смог ладошку туда просунуть. Чую — ветерок мою руку обдувает! Значит на улице она! Махать ею начал, да орать, что есть мочи. Орал-орал... Коснулось что-то моей руки! Нежно так, осторожно. Слышу, голос. Навроде, как дите тама. Девочка. — Дядь?! А вы живой? — спрашивает.

— Да! — говорю. — Живой еще! — а у самого такое в душе завертелося! Вроде и рад я, что хоть кто-то ко мне подошел, да вот тоска... Ребенок-же! Чем он мне поможет...

— А что вы там делаете? — еще она меня спрашивает.

— Лежу вот... — отвечаю. — Завалило меня. После взрыва... Помощь мне нужна! Глянь там, — говорю. — Взрослые есть?! Чтобы вытянули. Плита тут. Не сдвину ее!

— Хорошо! — говорит. — Сейчас дяденьки тут... Они, наверное, вас ищут!

— Так ты скажи им! — говорю.

— Скажу! Сейчас, потерпите немного... — отпустила она мою руку и побегла видать, людей звать. А я вот лежу...

Долго лежал. Даже задремалось чуть! Только ноги затекли в одной позе лежать. И спина чешется зарраза... Слышу — техника загудела. Гулко так, мощно! Лязг гусеничный услышал. Выхлопом завоняло. От соляры! Точно, это-же танк наш! Не иначе!

Затарахтело вокруг, зашкребло. Пыль пошла. Я глаза прикрыл, чтобы не насыпало. Лежу. Тут мне свет яркий в веки и ударил! И ветром свежим меня обдало. Разлепил я зенки — солнышко светит! Танк наш стоит! Здание «Горкома Партии» — обвалилось совсем. Да медуза дохлая на обломках лежит. И рядом — малые ее дохлые! Хорошо получилось. Всех накрыли! Нету больше гадости этой. И наши живы! Вижу: Вий — Толян — Махал-Махалыч, Шона, Алтай — все тут! Оттащили они плиту танком. Освободили меня. Вылез я из плена своего! Здорово так! И не раненый я совсем. И они только кое-где замотаны бинтами. Но на ногах-же! Улыбаются они. Обниматься на меня кинулись. — Жив чертяка! — говорят. — Обизян наш — богатырь! — радостные все. И мне весело! Ухватил я их в охапку, поднял над землей. — Во какие друзья у меня!