Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Поселягин Владимир Геннадьевич
Потом два пулемета, «МГ-ноль восемь», это что-то вроде нашего «максима», с того бронетранспортера снял, и «МГ-тридцать четыре». Трофей с диверсантов. К ним по пять снаряженных лент и два ящика с патронами. Два ящика с гранатами. Потом два немецких автомата с боезапасом. Семь пистолетов, четыре «парабеллума» и три «вальтера». Наш автомат ППШ, его хочу подарить командиру батальона, лично в руки передать. Потом снайперскую вин… Не-е-е, хватит вам, ребята. Настоящий охотник винтовку с оптикой, если она даже армейская, никогда не отдаст, руку отгрызет, но не отдаст. Если только с обменом на что-то другое, охотничье.
Это намек. У меня СВТ в снайперском исполнении и немецкая, «маузер» с оптикой. Помимо них еще есть трофейная радиостанция. Как и пулемет с СВТ, это трофеи с немецких диверсантов. Пересеклись наши дорожки под Старой Руссой. Все это я готов передать батальону, пусть его представители найдут меня через редакцию Всесоюзного радио, мой адрес тут есть. Это еще не все.
Дело в том, что помимо нашего ППШ, в кузове бронетранспортера я нашел еще трофеи. Немцы где-то, видимо, ограбили банк.
К большому моему сожалению, денег там не было, очень они мне нужны были. Сам я в душе трофейщик. То есть исповедую такой закон: что в бою взято – то свято. Этот закон действует только во время войны, в мирное время он недействителен. Убивая противника, врага, я считаю, что все, что находится на нем, принадлежит мне, и я считаю, что прав. На другого убитого даже не посмотрю, это уже мародерство. Вообще трофеи и мародерство – это разные вещи, и граница между ними очень тонка. Фактически только командир может решать, где бойцы набирали трофеи, а где мародерили. Раньше в старину право трофея было священно, сейчас искусственно об этом забыли. Я нет, и считаю все, что добыл в бою, своим. Я понимаю, почему командиры издали законы, чтобы красноармейцы сдавали честно добытые трофеи им, чтобы прилипли к их рукам. Я же предлагаю издать «Закон о трофеях». Поверьте, русский народ, которые знает, что такое «достать», ковер там или редкий инструмент, они немцев без всего оставят, если будут знать, что что-то можно будет оставить себе или отправить почтой домой. После такого нашествия окопы немцев просто опустеют, выжившие немцы нагишом будут стоять на позициях и делать вид, что стреляют из оружия, губами изображая стрельбу, а ничего у них уже не будет, все отберут и утащат. Шучу, конечно, но советую все же подумать, стимул очень серьезный, не менее важный, чем защищать свою родину и свои семьи. Теперь вернусь к находке в бронетранспортере. Там не было денег, там было золото в слитках, двенадцать штук с оттиском Госбанка СССР. Моя семья о них не знает, после стрельбы я их нашел при осмотре и тайком убрал на дно в повозки, потом прикопал в лесу под Москвой. Честно говоря, как камень с души упал, не люблю я золото. Откуда немцы их взяли, не знаю, но я бы предпочел именно деньги, которые немцам как раз были не нужны. Как я уже говорил, мне очень деньги были нужны. Когда мы уезжали, то продавали дом по очень низкой цене, покупатель сбил ее, пользуясь тем, что мы уезжали в спешке. Когда мы приехали в Москву, то денег на выбранный дом не хватало, сильно не хватало. Связываться с золотом я побоялся, струсил, признаюсь, поэтому я стал на вещевом рынке продавать трофеи.
Немецкое снаряжение, обувь и форму. Брали очень хорошо и давали большую цену. Торговать я умел, но сам не ожидал, что так продажи пройдут. Из рук вырывали, торговались друг с другом, поднимая цену, я до сих пор в изумлении. Оружие не продавал, а вот все трофейные ножи ушли, ни одного не осталось. Спрашивал, зачем покупателям, отвечали, что соседям будут говорить, что сын или муж с фронта трофеи прислали. Форсить решили, вот и давали хорошие деньги. Продал я все, что у меня было, хватило и на дом, и на кое-какую обстановку. Это золото я считаю своим, по праву трофея, но оно мне не нужно. Руки жжет, боюсь я его. Поэтому хочу попросить Политуправление РККА помочь мне передать его в Фонд Обороны. Причем не просто передать, а все средства пустить на постройку завода для выделки автоматов для нашей пехоты, пусть наконец это необходимое оружие начнет поступать в войска. Это все, что я хотел сказать. Но прежде чем попрощаться, хочу спеть одну песню. Я сразу прошу прощения у редактора, ее не было в разрешенных списках, и он ее не слышал. Она называется «Русские дороги». Если мой рассказ кого заинтересовал, прошу писать на адрес редакции, постараюсь ответить. Большое спасибо, что выслушали меня до конца. Я прощаюсь с вами.
Тронув струны гитары, я проиграл начало и запел:
Закончив петь, я встал и вышел из студии. Так же молча z шел мимо молчавших людей, которые провожали меня взглядами, и вышел на улицу. Меня так никто и не остановил. Уже совсем стемнело, на ходу убирая гитару в футляр, я дошел до остановки и посмотрел, как люди отходят от рупора, что висел на столбе.
– Неужели по городскому вещание дали? – удивился я. – Да нет, не может быть.
Тряхнув головой, я дождался трамвая, он был переполнен, и на задней площадке поехал домой. Добрался нормально, никто не останавливал и не тормозил. У дома никого не была. Зайдя в огород, никого не обнаружил, хотя было видно, что отметили хорошо. Взяв со стола кусок жаренной с чесноком заячьей ноги, я прошел в квартиру мамы. Все были тут, на кухне, сидели и молчали. Слезы на глазах и горе.
– Вы что, все слышали? – упавшим голосом спросил я.
– Ты о своих песнях? – рассеянно спросила мама, поднимая заплаканное лицо. – Нет, все хорошо было, всем понравилось.
– Это все, что вы слышали?
Та кивнула под мой облегченный вздох и показала небольшой треугольник со штампом полевой почты. Таня тут же стала ее утешать.
– Соседка Тани прибежала, когда мы твои песни слушали, письмо принесла. Пропал без вести наш папка, пропал…
– Уф-ф… – с облегчением выдохнув и невольно усмехнувшись, я добавил: – Я-то думал что-то серьёзное. Мама, такие письма присылают, если подразделение попадает в окружение и не выходит к своим в определённый срок. Отец в тылу служит, к тому же ещё и охотник. Выйдет, не волнуйся. Вот если бы «похоронку» получили, тогда да, можно беспокоиться, да и то могла быть надежда, что просто инициалы перепутали, например, вместо однофамильца оформили. Так что вытираем слёзы и идём спать. Завтра тяжёлый день, школа и остальное. Ну а от отца будем ждать вестей, когда-нибудь они будут, будем на это надеяться. Всё равно ничего другого нам не остаётся.
Как мог, я успокаивал своих и Маринку успел погладить по спине, ещё успокоиться не могла, ну и остальных. В общем, когда немного успокоил, отправил малых спать, Маринку туда же загнал, Танюшу в мою комнату на свободную кровать, а сам отозвал в сторону маму, бабушку и дедушку. Бабушка только что вернулась из маминой комнаты, где меняла пелёнки Кире, тот недавно трубным басом голос подавал, обидевшись, что о нём все забыли.
