Жестянка 2 (СИ) - Денисов Вадим Владимирович
— Однозначно в этом году, — уверенно ответил Спика.
— Поясни.
— Лодку они протянули через всю полосу нанесённого мусора, веток там всяких, деревяшек… А новый мусор в борозде ещё не появился, его в зимние шторма нанесёт и весной в разливы.
— Логично, хвалю, молодец! Что ещё?
— Голяк, рядом ничего нет. Лодку позже стащили в воду и ушли.
— А если унесли?
— Глайдером, что ли? — хмыкнул Семён.— Тогда они не бурлачили бы, да ещё и в горку. Дура тяжёлая, какой смысл, День?
— Опять логично! Принимается. Так, что у тебя? — повернулся я Хайдарову, который всё время доклада товарища молчал с хитрым видом.
— У меня тоже причаливание!
— Да иди ты…
— Что б я лопнул! — традиционно ответил Мустафа. — И не просто причаливание, там плот лежит.
— Где? — спросили мы одновременно.
— В кустах, отсюда метров триста. Покажу.
— Командир, пошли! — сразу загорелся Спика.
Кивнув, я сделал несколько торопливых шагов за Мустафой, но тут же оглянулся, с некоторым сомнением глядя на гравилёт.
— Да ничего с ним не будет! Всё простреливается. Никто не подлезет и плиту не угонит, не в Москве! — умеет Пикачёв убеждать.
Кусты оказались группой невысоких деревьях, растущих в молодом, лишь недавно начавшем свой путь к воде овражке.
Находкой оказался не плот, а лишь половинка плота, шаткая конструкция, собранная из грубо обтёсанных от сучьев брёвен диаметром сантиметров двадцать. Перед нами на откосе лежало всё оставшееся, что смогло дотянуть до спасительного берега.
— Пипец… На нём двое-то поместятся? — спросил Спика.
— Я бы не рискнул, — покачал головой Мустафа.
— На полном плоту умещались легко, а потом начался шторм. Или был хороший удар по отмели… Но хотя бы один человек всё-таки доплыл, выжил, кто-то же вытащил брёвна на берег, — задумчиво сказал я.
— Зачем так высоко?
— Прятал от чужих глаз, Мустафа, — ответил Пикачёв. — Очередные герои, такую реку форсировать на этой вязанке? Как они им управляли?
— Да чёрт их знает, Спика, проверять не будем, — я толкнул ногой узкий прямоугольник, стянутый алюминиевой проволокой. Болтается.
Глупость и безрассудство. Очевидно, что выбранное неизвестными смельчаками плавсредство не соответствует поставленной цели, оно непригодно для форсирования Большой. А значит, это грубое нарушение Законов Реки. Река всегда будет резко против плавания по ней на таком суррогате, с такой самоуверенностью, с не уважающим её экипажем, да с самодельными вёслами, кои в самый ответственный момент сломались и исчезли.
— Наказала, — выдавил я всего одно слово, но меня поняли.
— Что будем с ним делать? — спросил Спика, которому просто необходимо что-то сделать с находкой, если её нельзя подрезать.
— Оставим для прощального костра? — предложил я. — Место гостеприимное, на безлюдной полосе в один километр обнаружено три высадки, включая нашу.
— Нет, четыре, — возразил Мустафа. — Ты немцев не посчитал, Денис, а они были на надувнухе, ремни на гравике установлены под неё. И здесь мы их лодку, как и на нашем берегу, вряд ли найдём. Эти опытные.
Что-то я туплю сегодня… А Хайдаров прав. Разве что волны прибьют ниже по течению ошмётки, и кто-то их заметит. В песке. Когда-нибудь.
Чем дольше я живу на Жестянке, накапливая весьма специфический опыт поисковика-спасателя, тем лучше понимаю, что многие загадочные истории, а тем более трагические, уже никогда не дождутся своего продолжения и разгадки. Люди, события и обстоятельства чаще всего просто растворяются в пространстве и времени. Случайная запоздалая находка следов или артефакта становится большой поисковой удачей, позволяющей близким хоть примерно представить последние дни и часы жизни пропавшего.
Лодку и прочую поклажу уложили быстро, закрепили, захлопнули, можно отправляться дальше.
— Ребята, осталось совсем немного — пройти вглубь от силы километров сорок. Я уже говорил, что очень хочется завершить эту историю побыстрей, чтобы вернуться к нашим делам и загадкам. Но! Поторапливаться нужно, торопиться нельзя. Давайте всё сделаем без пропусков важного и с первого раза, — сказал я перед стартом.
По берегу опять потянуло дымком, а с реки свежей рыбой. Здесь много рыбы, причём хорошей, благородной. Что в Большой реке, что в притоках. Она постоянно играет, часто выпрыгивает, а на берегу попадаются склёванные птицами кости и чешуя. Вечером я всего полчаса постоял на берегу со спиннингом, и уже наскучило, что ни заброс, то крупная рыбина. А уже если сетку поставить…
— Накоптить бы белой мелочи по горячему, да заточить с пивком из «Мёртвой петли», в «Экспрессе» хуже и дороже, — неожиданно размечтался Семён. — В ремзоне один мужик недавно начал своё пиво варить. Пока на пробу. Я заценил по знакомству.
— Ну и как? — спросил я, рукой смахивая с уголка рта выступившую слюнку.
— Супер!
Зар-раза. Пива захотелось до злости, вот ведь подлость какая!
— А вы знаете, что самый древний из известных человечеству письменных документов это глиняная табличка с клинописными знаками из города-государства Киш в Древней Месопотамии? — поведал нам Мустафа. — Датируется она примерно 3500 г. до н. э. и содержит список работников, получающих порцию пива.
— Во! — поднял указательный палец Спика. — У древних месопотамов было пиво, а у нас только эксперименты среди старых железок.
Пиво не пиво, а укромное местечко, где можно вскипятить воду для чая с сухарями, найти не помешает. Тем более, что скоро опять пойдёт дождь.
Километр за километром уходит под плиту. Природа меняется на глазах, степная саванна с низенькими кустиками быстро сменяется лесными островками, а то и нормальными рощами. Но местность по-прежнему равнинная. В далёких низких тучах на северо-востоке могут прятаться вершины гор, но для проверки нужно подойти поближе… Нет, и ещё раз нет, не в этот раз.
Очень много той самой ягоды. Огромные поляны, настоящие плантации! Да её здесь тонны, сотни тонн! Манит, конечно, ждём диагностики со стороны склёвывающих её птиц, но они в испуге разлетаются при виде чёрного чудовища. А вот копытных в степи явно меньше, чем у нас, пока что не заметил ни одного стада сайгаков.
Показались небольшие холмики.
— Командир, может, всё-таки поднимем глайдер? — спросил Мустафа после очередной паузы для наблюдения.
На этот раз я согласился.
— Давай, выводи на двадцать метров.
— Это несерьёзно-о… — разочарованно протянул Спика. — Давай хоть на без пяти полстарика?
— Чего-о? — нахмурился я. — Инструкцию забыл? Сниму с управления гравилётом, прямо в рейде экзамен пересдавать будешь!
Штатной печатной инструкции к глайдеру, которая шла с аппаратом в стоке, не существует. Скорей всего, она когда-то существовала, ведь первые поселенцы Жестянки откуда-то узнали нормы и правила. Но уже Казанников проходил только устный инструктаж. Кстати, он же воссоздал письменный, вернее, отпечатанный машинисткой на старом «Ундервуде» расширенный вариант, существенно обогатив текст на основе накопленного опыта. В том числе и печального.
Согласно действующей инструкции, оператору категорически запрещено поднимать гравилёт выше пятидесяти метров над линией заземления. Набрав сорок метров, летательный аппарат уже начинает вести себя очень странно. Может произвольно менять высоту и горизонтальную скорость, частично терять управляемость и постоянно издавать тихий, но очень неприятный тревожный писк. Его начинает «колбасить», такой термин наиболее подходит для описания поведения глайдера в этой ситуации.
На тридцати метрах ты уже начинаешь чувствовать лёгкую вибрацию, как в легковушке с работающим на холостых дизелем, и боковое скольжение на несколько сантиметров в разные стороны, которое до набора отметки сорок метров автокомпенсируется.
Были и трагические случаи, связанные со злостным нарушением ТБ. Второй день моей стажировки в отряде отметился громким происшествием — опытный, казалось бы, спасатель разбился насмерть. По собственной глупой удали или на спор он поднялся на полсотни на краю полигона, подальше от глаз командиров и начальников. Машину начало сильно колбасить, отчасти самодельный нижний узел крепления ремня не выдержал, и человек выпал. Шансов у оператора не было, он рухнул на скальный выступ и умер мгновенно.
