Хронос. Ледяной поход (СИ) - Митюшин Дмитрий
Ян распылил письмо на атомы.
— Вот так-то, господа, — улыбнулся Прилуцкий, — выявлены два агента службы защиты времени противника. Какого именно, не известно.
— Что будем делать? — поинтересовалась Гаевская. — Брать?
— Нет, — качнул головой Прилуцкий. — Операция, предложенная Воронцовым одобрена. Он опознал людей на голограммах, пропавших семьдесят-восемьдесят лет назад. Но если они войдут с ним в оперативный контакт, мы должны появиться, попробовать захватить, но дать уйти. Дадим им переговорить, но тянуть долго тоже не будем. Иначе они что-то заподозрят.
— А если это не амеры? — поинтересовался, хищно улыбнувшись Максутов.
— Рисковать не будем. Пусть уходят.
53. Программер Тоха
(Формально — ООО «Либерсофт»
Фактически — Добровольческая армия)
13 (26) февраля 1918 г.
ст. Ольгинская
Тоха вышел из хаты подышать воздухом.
В станице они уже три дня. Корнилов принял решение идти на Кубань, далее — на Екатеринодар. Части Добрармии снова перетряхнули. Программер попал в первый батальон Офицерского полка, которым командует генерал Марков. Роман — в Кавказский кавалерийский дивизион этого же полка. Вместе с Тохой в этом же батальоне оказались Маркин и Ольга. Что особенно странно, учитывая, что весь отряд Симановского переведён в Корниловский полк.
Попаданец присел на завалинку, сняв винтовку с плеча и поставив между ног. Приклад опустил на чистую часть сапога. Под ногами мешанина грязи и снега.
Темнеет. День выдался тёплым, снег чуть подтаял, а сейчас лёгкий мороз схватывает грязно-белую жижу.
— Топай, твою мать! — грозно раздалось справа.
Программер посмотрел на голос. Трое добровольцев, впереди Тоха узнал подпоручика Крамского, ведут пятерых казаков в распахнутых шинелях, папахах с красными лентами, в грязных сапогах.
Группа приблизилась. Попаданец равнодушным взглядом окинул пленников и отвернулся. В следующее мгновение снова посмотрел на казаков. Идущий первым кажется знакомым.
Тоха поднялся, медленно закидывая «мосинку» за плечо и вглядываясь в разбитое в кровь, бородатое лицо пленника. Конвой поравнялся. Тоха ахнул и тихо произнёс:
— Агафонов!
Лицо казака разбито. Вахмистр, похоже, его услышал и притормозил.
— А ну пшёл, давай! — толкнул его винтовкой Крамской.
Решение созрело мгновенно. Тоха шагнул к конвойным.
— Крамской, погодите.
— Стой! — скомандовал подпоручик и уже Тохе: — Что вам угодно, Воронцов?
Программер указал на бывшего вахмистра:
— Отдайте мне этого бородача.
— На что он вам?
— Шлёпнуть хочу, — Тоха постарался вложить в голос максимум ненависти. — Счёт у меня к нему. Ещё с Галиции.
— Завтра их расстреляют, — ухмыльнулся подпоручик. — Приходите, поучаствуете.
— Послушайте, Крамской. Какая вам разница, приведёте вы пятерых или четверых? А я душу отведу. Выручайте. А я, если кого в плен возьму, вам отдам. Идёт?
— Ладно, — чуть подумав, согласился Крамской. — Что четверо, что пятеро, какая разница? Забирайте.
Подпоручик подошёл к бывшему вахмистру, схватил его за шиворот и толкнул к ногам попаданца. Агафонов растянулся в жиже. Тоха подавил желание помочь ему встать.
Конвой пошёл дальше. Казак поднялся, пошатываясь.
Программер зашёл за спину казаку, положил руку ему на плечо и легонько толкнул:
— Давай, пошёл.
Обошли дом и двинулись по полю. Снег покрылся тонкой мёрзлой корочкой и хрустит под ногами. Тоха, предполагая, что за ним могут наблюдать, снял с плеча винтовку и легонько ткнул Агафонова штыком в спину и тихо проговорил:
— Ступай, Сидор Пантелеймоныч, и не оборачивайся. Как ты здесь оказался-то? Ты же домой, на Кубань собирался.
— Да вот так и оказался, ваш бродь. Ехал домой, да не доехал. Большевики перехватили. Наговорили всякого. Красиво наговорили, не спорю. Я помню, что вы мне тогда в Галиции рассказывали. Отказался, а мне комиссар и грит: «Вся Россия за нас поднялась, а ты, грит, Агафонов, против нас идти хочешь, — казак обернулся. — А потом и грит: 'Придём на Кубань, как ты думаешь, что мы с твоими сделаем? Они ведь будут врагами трудового народа».
— Грёбаная война, — прошипел Тоха. — У тебя хозяйство вроде бы зажиточное? Я ничего не путаю?
— Нет, не путаете. Всё так?
— Придут большевики, — вздохнул Тоха, — и всех вас, зажиточных под нож, на хрен. Только лишь за то, что вы зажиточные. И пофих будет, за кого ты воевал. Так что думай, Сидор Пантелеймоныч.
Какое-то время шли молча.
— А вы, как я вижу, так и не смогли вернуться домой? — казак снова повернул в попаданцу разбитое лицо.
— Как видишь. Обещали, что скоро вернусь. Поэтому и пошёл в этот поход. Стой.
Агафонов остановился, повернулся и глухо спросил:
— Что, шлёпнешь, ваш бродь?
— Дурак, что ли? — ухмыльнулся Тоха. — Ты вытащил меня из плена, теперь я вытаскиваю тебя. Мы квиты. Жаль, что теперь мы по разные стороны фронта. Ступай, Сидор Пантелеймоныч, ступай.
— Тогда, тебя расстреляют. За то, что меня отпустил.
Тоха снял винтовку с предохранительного взвода.
— Это мои проблемы. Ты сделал свой выбор, я — свой. Да, красные победят, но таких как ты будут уничтожать. Так что, дело твоё. Уходи.
Уже совсем стемнело. Агафонов посмотрел на звёздное небо, перевёл взгляд на попаданца.
— Прощай, ваш бродь, да храни тебя Господь.
— Меня, Антон зовут, если забыл.
— Прощай, Антон.
— Прощай, Сидор Пантлеймоныч.
Агафонов развернулся и, спотыкаясь, быстро потопал по снежной степи. Когда фигура казака стала совсем маленькой. Тоха пальнул в воздух…
У хаты его поджидает Роман.
— Ты куда ходил? — спросил князь.
— Агафонова расстреливал, — буркнул Тоха. — помнишь такого? Вахмистр из пластунского батальона, с которым вы меня у австрийцев выкрали.
— Помню, конечно, — скрипнул зубами Ромыч.
— Сука, ненавижу гражданскую войну! — прошипел попаданец.
— Любая война — зло, Антон.
Тоха горько улыбнулся.
— Зло, согласен. Но гражданская — особенно. Он меня вытащил, а сейчас я его отпустил. Но теперь я вроде его враг, а он мой. Ненавижу эту сучью войну, эту сучью ситуацию!
— Значит, отпустил, — тихо спросил Роман и, как показалось Тохе, облегчённо вздохнул.
— Отпустил. А ты бы не отпустил?
— Молодец. Только не говори никому.
14…15 (27…28) марта 1918 год
Аул Шенжи
За месяц Тоха втянулся в походную жизнь. Четырнадцатого февраля вышли из Ольгинской, и первая серьёзная стычка красными произошла у села Лежанка, через неделю после выхода из станицы, двадцать первого. До этого стычки были небольшими. Конные отряды издалека обстреляют и всё.
У Лежанки превосходящие силы красных встретили плотным, но не умелым огнём. Марковский полк пошёл в атаку первым.
Что поразило попаданца, полк потерял в бою лишь троих убитыми. При этом в самой станице валялись около пятисот вражеских трупов.
Там снова отличился Крамской. Сначала с каким-то хорунжим убили пленного австрийца, что работал в селе (их там было человек пятнадцать). У мужика на пальце подпоручик увидел золотое кольцо, и поскольку оно не снималось, сбегал за ножом и отрезал у трупа палец. Кольцо оказалось медное. Крамской потом долго матерился, а Тоха тихо злорадствовал.
Уж не говоря о том, когда сразу после боя взяли около шестидесяти пленных и подполковник Неженцев вызвал желающих на расстрел, Крамской с охотой согласился. Пошёл и Маркин, чем удивил Тоху. Потом студент сказал:
— Откуда я знаю, может эти твари моих в Таганроге убивали…
Корнилов рвётся к Екатеринодару. На кубанской земле их встречали по-разному. Где-то тепло, где-то прохладно. Но такой враждебности, как на Дону, не было. В одной станице большевики устроили грабёж, и всех, кто попытался воспрепятствовать, убивали. Понятное дело, местные встретили Добровольческую армию с радостью. Но оставаться более чем на два дня добровольцы не могли.