Хронос. Ледяной поход (СИ) - Митюшин Дмитрий

Хронос-2. Ледяной поход

1. Десятник Кучеренко

(Красная гвардия)

28 февраля (13 марта) 1917 г.

г. Кронштадт

Ещё какие-то два-три месяца назад минно-торпедный содержатель броненосного крейсера «Рюрик», флагмана Балтийского флота, унтер-офицер первой статьи(1) Григорий Афанасьевич Кучеренко считался одним из лучших специалистов минно-торпедного дела Балтфлота. И по праву.

(1) Унтер-офицер первой статьи — нижний чин специалистов в Русском императорском флоте, соответствовал старшему унтер-офицеру в пехоте. В современной Российской армии соответствует воинскому званию «сержант» или «старшина первой статьи» на флоте (прим. автора)

В начале декабря «Рюрик» получил в бою повреждение и с тех пор стоит на ремонте в Кронштадте. Экипаж квартирует на берегу. И вот уже месяц как к ним зачастили странные люди с лихорадочно блестящими глазами. Называются то эсерами, то социал-демократами, то большевиками. О чём-то рассказывают.

Григорий поначалу не прислушивался — болтают и пусть себе. Офицерам это не нравилось. Одного, жутко говорливого командир корабля даже приказал схватить и расстрелять.

Матросы зароптали.

То там, то здесь доносились обрывки фраз, пора, мол, буржуев к ногтю. Вскоре появился очередной агитатор. «Чего ж они такого рассказывают, что им так хлопцы внимают?» — недоумевал минёр-торпедист. Решил пойти послушать.

И тут у него словно пелена с глаз упала. «Капиталисты угнетают рабочий класс! — негодовал распалённый страстной речью агитатора Гришка, сам будучи, из псковской рабочей семьи. — За что мы тогда воюем? За что льём свою, рабочую, кровь? За капиталистов⁈ Чтоб проклятые эксплуататоры ещё больше богатели⁈ Чтоб и дальше пили кровушку трудового народа⁈ А вот хрен! Хватит! Долой!».

Григорий быстро увлёкся идеями революции. Эсеры, социал-демократы и прочие кадеты как-то не вдохновляли. А вот лозунги анархистов нашли отклик в очерствевшей душе минёра-торпедиста.

Позавчера «Рюрик» вышел из дока, но приказа возвращаться на корабль до сих пор нет. На борту лишь офицеры да вахтенные.

Стук в дверь вырвал из полудрёмы. В тесную комнату, где квартирует Кучеренко, ввалились матросы.

— Чего надо? — хмуро бросил Гришка, даже не думая вставать с узкой кровати.

— Гриня! — радостно оскалился комендор первой статьи Остап Твердохлеб. — На «Авроре» восстание! Началось! Ну шо, Гринь, на борт, а?

Кучеренко вскочил.

— На борт!

Быстро обулся, надел рубаху. Напялил на голову бескозырку и, схватив висевший у двери бушлат, выскочил с матросами из каморки. Даже запирать не стал.

— Где все? — спросил он, на ходу застёгивая пуговицы.

— К «Рюрику» пошли.

Спустились по лестнице и вышли на улицу. Небо низкое, свинцовое. С Финского дует холодный февральский ветер.

Вот и корабль.

Гришка быстро взбежал по трапу. Тут уже все из его минно-торпедной команды.

— Где Скородинский? — спросил он у минёра Пашки Шустова.

— У себя. В каюте.

— За мной!

Спустились в каюту. Ударом ноги Кучеренко вышиб дверь. Бледный командир — младший специалист минно-торпедного вооружения лейтенант граф Пётр Сергеевич Скородинский лишь успел надеть брюки и набросить китель поверх исподнего.

— В чём дело? — грозно спросил лейтенант, но голос предательски дрогнул.

Гришка без лишних разговоров ударил офицера кулаком по лицу. Скородинский отлетел к стене и сполз на пол. Матросы набросились на упавшего командира и стали бить его ногами, приговаривая:

— У-у-у, мразь! Сука! Узурпатор!

Гришка взял висящий на стуле кортик, вытащил из ножен. Блеснуло лезвие.

«Красивая вещица, — решил Кучеренко, — пригодится!».

Вложил клинок обратно и прицепил офицерский кортик себе на ремень. Графу больше не понадобится.

Офицера, босого, с кроваво-синюшным лицом и в порванной с кровавыми пятнами рубахе выволокли на палубу. Григорий поднялся следом. Жилистые матросские руки поставили бледного, избитого лейтенанта на колени. На миг в душу закралась жалость. Граф — в общем-то, неплохой человек, храбрый моряк…

«К чёрту сопли! — одёрнул себе унтер-офицер. — Скородинский — проклятый эксплуататор и угнетателей. Враг рабочего класса».

На баке сухо щёлкнули пять револьверных выстрелов.

«Хлопцы офицерьё добивают, — решил Григорий. — Молодцы!».

Кучеренко обнажил клинок, собираясь перерезать командиру горло. Потрогал лезвие. Тупое. Кортики не затачивают. Посмотрел в глаза лейтенанту. Тот дрожит. Скорее всего, от холода — трусом граф никогда не был.

— Ну что тянешь, изменник? — сплюнув кровь, прошептал лейтенант, клацая зубами. Правый глаз заплыл, левый налит кровью. — Давай. Давай!

Со всех сторон подбадривают окружившие их матросы:

— Давай, Гриша! Прикончи кровососа! Режь его!

Кучеренко зашёл за спину стоящему на коленях офицера. Широкий взмах. Клинок, с хрустом пробив грудинную кость, на половину вошёл в тело командира. Скородинский всхлипнул. На губах запузырилась кровавая пена, следом изо рта хлынула кровь. Граф медленно завалился на бок.

Григорий попытался вытащить кортик из тела. Не вышло. Кучеренко перевернул труп на спину и дёрнул за рукоятку. Не вытаскивается, хорошо застрял. В ярости пнув мёртвого командира, упёрся ногой в грудь. Рывок. Есть! По инерции чуть не упал на бронированную палубу. Кортик в руках.

— Вот так вот, с-сука, — непонятно к кому обратился Григорий.

16 (29) октября 1917 г.

г. Петроград

Григорий поднял повыше воротник форменного бушлата. Холодно, зараза! Пронизывающий октябрьский ветер с Финского залива норовит забраться в рукава, под отворот куртки. Кучеренко присел у костра, протянув к огню руки.

Ненужные воспоминания лезут в душу. Вспомнил, как весной командовал расстрельной группой. Много офицерья тогда побили. Стреляли, вешали, топили живьём. Отвели душеньку.

После провала июльского восстания Гришка угодил в «Кресты». Ненадолго. Слава Богу, которого, как учат агитаторы большевиков, нет, в конце августа на Петроград пошёл генерал Корнилов. Временное правительство струхнуло и выпустило всех красногвардейцев из тюрем. Тонка кишка оказалась у Керенского.

Григорий из анархистов перешёл в красногвардейцы. Ему, как активному участнику февральских и июльских событий, дали под командование «десяток». На самом деле бойцов одиннадцать, но мелкие подразделения Красной гвардии от семи до пятнадцати человек называют «десятком». Так бывший унтер-офицер первой статьи стал «десятником».

Две недели назад им приказали оборудовать усиленный пикет на перекрёстке набережной Фонтанки и Малкова переулка, рядом с Министерством путей сообщения. Набросали мешки с песком. Поставили «максим». С водой для пулемёта проблем нет — прям из Фонтанки черпай, да заливай.

«Засели, министры-капиталисты, мать их растудыть! — рассуждал Кучеренко, с неприязнью поглядывая на серое четырёхэтажное здание с колоннами на парадном входе. — Ничего, дайте срок! Всех в расход пустим. Недолго осталось. Товарищ Ленин обещал».

У всех бойцов трёхлинейки. Матросы крест-накрест перепоясаны пулемётными лентами. У каждого за поясом по гранате. У кого-то — по две. Григорий, как командир, вооружился лишь десятизарядным «маузером», да на левом боку болтается кортик убитого им в феврале командира. И лента пулемётная одна — через правое плечо.

Только начали оборудовать пикет, подошли ещё четверо. Двое — с гвардейского экипажа черноморского флота, плюс солдат с рабочим. Один из гвардейцев представился Яном Прилуцким. Боцманмат(2) «Императрицы Екатерины Великой». Прилуцкий предъявил мандат. Петросовет назначил его помощником комиссара по Адмиралтейскому району. Фактически, «черноморец» «десятнику» не подчиняется. Даже имеет право отдавать приказы. «Ага, щаз! — подумал минёр-торпедист, — возвращая мандат, — На этом пикете хозяин я — Григорий Кучеренко. И плевать на всех!». Но вслух ничего не сказал.