Сергей Чичин - Отстойник
Что бы, интересно, сказала мама на такое мое приключение. Папа–то понятно: задал бы ряд коротких вопросов относительно положения дел и расклада сил, поинтересовался бы у Вселенной, как его угораздило породить такого непроходимого раздолбая, неспособного ни глубокую разведку провести, ни стайку обезьян прижучить. Зато, скажите пожалуйста, все про Атлантиду вызнал и развеял вековечное церковное искажение истины, как будто это поможет бойцов из–под огня вывести. А если уполномоченные камрады из спецслужб захотят его поспрашивать на мой счет, им придется выбираться на пленер, в Гватемалу или где он там сейчас. На контакт же с посторонними инстанциями, какими бы грозными бумажками они ни обклеились, папа идет плохо. И если они будут пытаться склонить его от неуважения к сотрудничеству, он, чего доброго, встанет во все свои шесть футов шесть дюймов, до которых я так и не дорос, задумчиво поправит счастливую свою шляпу Буни, носимую с семьдесят первого года, и объяснит, что это и было сотрудничество, а неуважение вот прямо сейчас начинается. Представляю отлично, ибо однажды присутствовал. Понятия не имею, какие циркуляции в Вашингтоне вызвало выбрасывание троих людей в черном в горную речку, но через месяц отцу объявили официальный выговор, причем объявлявший его генерал ржал до слез, сердечно жал папе руку и оделял подарочными сигарами всех, кто участвовал в поднесении агентов к водной пучине. Да, за папу волноваться не приходится. С мамой хуже, она ни физически, ни морально не защищена, да и в атаку едва ли способна перейти, как наверняка сделает миссис Барнет. Мама у меня человек глубоко гуманитарный — профессор филологии на почетной пенсии — почему, вы думаете, Чарли считает меня авторитетом по части всяких умных слов? Правда, судя по лососю, мама таки добралась до Ньюфаундленда, и ей вполне может достать ума — зря ли столько учили? — не торопиться в обратный путь, навестить свекра, повыигрывать тамошние вязательные конкурсы. А там, глядишь, все и прояснится, по крайней мере доберусь до телефона и объясню ей ситуацию, наврав с три короба. Канву со спасением прекрасной девы можно оставить как есть. Чарли, с одной стороны, можно упомянуть — мама считает его хорошей ролевой моделью, но с другой — он совершенно не умеет врать и, более того, скорее всего будет взят в оборот круче нас всех, поскольку в Колумбию отправляться едва ли согласится.
Ладно, хватит. Это ж невозможно — столько размышлять. Надо бы пристрелить наконец кого–нибудь, или хотя бы комично обругаться.Сколько уже лежу — пора фону вернуться и возмутить спокойствие.
Вот и он — обнаружился сразу, как я снял ноги с перил и уселся, обретя вид на ворота. Большой, взрослый птеродактиль оказался ему, видимо, не по зубам, так что Мик с натугой волок здоровенное, фута два высотой, яйцо. Вот, кстати, тоже вариант — прихватить с собой, продать в какой–нибудь именитый виварий. Написать достойное, не срамящее славного имени сэра Артура, продолжение его опуса — что–нибудь вроде «Перевозвращение в Затерянный Мир». Оторвать на этой ниве Пулитцеровскую премию и гордо вернуться на солнечное калифорнийское побережье под объективами телекамер, потихоньку показывая неприличные жесты всяким агентам. Правда, что писать — не очень понятно: если правду, то премии не видать, не дают ее за жизнеописание субъектов, взрывающих иномировые сральники, а если врать во весь опор, то рано или поздно запутаешься, и будет злонравная Опра тебя валтузить, тыча виноватой рожей в несоответствия.
Искать большую сковородку?
Живодер! — возмутился Мик и сделал попытку прикрыть яйцо своим телом.
Яйцекрад! — не остался я в долгу. — Ты его высиживать, что ли, собираешься?
Собираюсь, а что? Жратвы полный склад, они же не млекопитающие? Высидим, вырастим, выдрессируем и будем летать, как Эл обещал.
Кстати, можно подпихнуть яйцо под Чарли, он же все равно сидит. Родится птичка, сочтет его мамой. Вырастет большая и пусть кто–нибудь по возвращении попробует на нашего сержанта косо глянуть. Дарси так вообще обомлеет, бросит своего прораба с моста Голден Гейт и падет к ногам новоявленного Челленджера.
А ты уверен, что это именно птеродактиль, а не какая–нибудь мумба?
Что было, то и спиздил.
Не успокаивает, но по крайней мере практично.
Мик с легким покряхтыванием, символизирующим вес яйца под центнер, взволокся по лесенке, и я поспешил уступить ему дорогу. Такое наступит на неосторожно разложенные органы — пиши пропало.
В банях есть горячие источники, включая кипучие.
Я уже говорил, что ты живодер?
Да, но даже твоей задницы не хватит, чтобы надежно греть эту конструкцию.
О, ты в этом смысле. А ему точно не нужен воздух? Так–то оно лежало в гнезде на пригорке, дышало, наверное, или за жизнь думало.
Ты спер, ты и судьбу верши. Меня позовешь, когда таки дозреешь до сковородки.
Хоть тащить помоги. А то грохну, не донеся два шага, придется за другим тащиться. Я не экспедиционный грузовик, между прочим.
Кто бы мог подумать. Я подхватил яйцо с острой стороны, насколько смог ее выявить, и вдвоем мы поволокли эту нежданную радость в сторону бань. Зачем? Как Мик там выразился — есть ли вообще ответ на этот вопрос? Начнем с версии продукто–заготовительной…
Айрин уже успела не только выбраться из бассейна и нацепить здешний халатик, но и капитально постираться. Пистолет она выловила, и лежал он в сторонке, укоризненно блестя мокрыми гранями. Варварство какое, могла бы хоть полой вытереть… вот откажется стрелять в нужный момент — тут–то все огорчимся.
Вы совсем сдурели? — ахнула дева, разглядев нашу ношу. — Ну ей же богу, должно ведь быть какое–то… если не разумение, то хоть инстинкт самосохранения, что ли! За этой штукой ведь, чего доброго, взрослый крокодил вломится!
Оно сиротка! — безапелляционно отрезал Мик.
Правда, что ли?
Как говорит наш друг Эл — сделаем. Кстати, Мейсон, а каким образом Эл избежал решительного низвержения, о котором мы так коварно сговаривались?
Как, как. Проебал все мозги и ускользнул, пока мы их вправляли. У него, видать, харизма подавляющая. Плюс четырнадцать или типа того.
Яйцо–сиротку мы, особо не сговаривались, оттащили к кипящему левофланговому бассейну и установили рядом с ним, чтобы обдавало клубами пара. Мне еще подумалось, что даже если свалится в воду — тоже будет хорошо, хотя и поиначе. Мику, наверное, тоже что–то такое пришло в голову, так что он пошарил по карманам, выудил первое, что нашел — пивную открывашку — и подпихнул под яйцо, символически заблокировав его от падения. Не иначе как готовится в отцы года.
Где тут сушиться принято? — поинтересовалась Айрин, косясь на нашего кальциевого питомца без симпатии.
Там машины какие–то, в глубине.
Я посмотрю, — вызвался Мик. — Включить машинку — дело нехитрое.
Стоять! — хором потребовали мы с Айрин, даже не позаботившись за приступом паники удивиться такой синхронности.
Да ладно, чего вы? Я, конечно, не великий электрик или там радист, так настраивать и не лезу. Телевизор–то я включал.
Он взорвался, Мик.
Мейсон, это мелко. У тебя был дешевый телевизор, полагаю даже, что краденый, тем не менее он успел нам показать почти целый сезон Баффи. Ну а стиральную машинку…
Она взорвалась.
А миксер…
Два только моих, — заверила Айрин мрачно. — Вторым убил попугайчика.
Да нахуй вас, зануды. Вас послушать, я в туалет не могу сходить, ничего не взорвав!
Вот чему я в нем завидую, так это умению жить в мире с собой.
Пользуйся старым добрым методом, — посоветовал я Айрин. — Отмотай там ленточки и на ней развешивайся. А без глажки пока придется потерпеть.
Можно покатать по шмоткам Йоргена, — подал обиженный голос Мик и при помощи пальца уточнил, что Йорген — это яйцо.
А если будет девочка?
Мейсон, ты все–таки озабоченный на все полмозга. Это рептилье яйцо. Как ты ухитряешься повсюду нафантазировать себе девочек?
Наглая клевета. Впрочем, не такая уж и наглая, да и клевета, скажем так, не всегда. Я не виноват, что мое ассоциативное мышление порой выкидывает удивительные фортели. В знак протеста я легонько пнул Йоргена под его круглое каменное всё и пошел выбирать себе полоскальню. Та, в которой проявляла силу воли Айрин, не соблазнила никак, следующая показалась более терпимой, но все же не шибко комфортной, если только вы не являетесь получеловеком–полусосиской. В итоге приемлемым был признан бассейн номер семь — комнатной температуры. Айрин спешно припустила на выход, едва я взялся за ремень, словно бы опасалась чем–то травмировать свою и без того нестойкую психику, но до ее комплексов мне уже какое–то время (примерно с рождения) дела не было.
Бултыхнулся в воду. Глубины в бассейне было чуть поболе моего роста, так что пришлось придержаться за края. По ногам потянуло течением — похоже, где–то там внизу памятные еще со школы трубы А и Б, через которые осуществляется водоснабжение. Тут, стало быть, они и занимаются своими релаксационными техниками. Раскинутся, бывало, по четырем углам, потягивая из четырехпинтовых стаканчиков местный мохито, и обсуждают разворот последнего Плей–Эйпа. А потом позовет их труба, когда очередной Ганди начнет крошить на неокрепшие уши человечества разумное, доброе и вечное — лишь осколки от бокальчиков по углам зазвенят. И будет шаркать по опустевшему бассейну единственный хромолапый старикан с метлой, убирая следы этих их посиделок, а под шумок и брошенный по тревоге журнал притыривая.
