Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры
Тьфу ты. Я спрятал лицо в ладонях. Меня словно холодным душем окатило. Конечно, это совсем не то, совсем другая ситуация. И все же… противно стало почему-то. Противно… Не хочется. Ничего не хочется. Да и так ли уж они добровольно здесь? Наверное, это их работа. Но это не должно быть работой! Ведь они же люди, такие же, как я — люди. Нет… нет, дорогие коры, этим я заниматься не буду.
У нас на Квирине таким не занимаются.
(Я вспомнил Аду и поправился: наверное, не занимаются… наверное, есть какие-то круги, какие-то люди, у которых это принято. Но в моих кругах, среди моих знакомых, это не принято).
Девушки танцевали все жарче, убыстряя темп, приближаясь ко мне. Я ощутил уже пряный запах их тел, смешанный с ароматом духов… Нет, ничего! Странно… может, я какой-то неправильный? Но одна только мысль об Аригайрте почему-то полностью отбила всякие там мужские желания.
Я не скот. Не хочу быть скотом.
Одна из красоток коснулась моего лица. Вторая опустилась передо мной на колени.
— Господин позволит сделать ему массаж? — голос был неуловимо певучий, приятный. Я посмотрел девушке в глаза. Серые, большие глаза, честный, преданный взгляд, слегка затуманенный, то ли страстью, то ли принятой дурью.
— Нет, спасибо, — сказал я хрипло. — И вообще, девочки… шли бы вы. Я почитать хотел.
Я выскользнул из уже вполне оформившихся объятий и метнулся к конторке. Раскрыл книгу, почти ничего не видя между строк. Краем глаза я видел, что девушки неслышными тенями приблизились к конторке. Я поднял лицо и состроил страшную рожу.
— Уйдите, я же сказал! Ну! Быстро, кому говорю!
— Вам понравится, господин, — жалобно сказала одна из девиц. У меня внутри что-то шевельнулось… цхарн их знает. Может, их накажут, если им не удастся меня соблазнить… даже скорее всего накажут. Тани же… кстати, женщины у них вообще не бывают посвященными.
Нет. Пусть наказывают… в конце концов, я не в лучшем положении.
— Мы можем все… правда, все.
Все-таки массированный просмотр эротики в последние дни дал о себе знать. «Все» — это уже слишком… от такого отказаться — это уже почти немыслимо. Слишком уж много может подразумеваться под этим «все». Я глубоко вздохнул.
Аригайрт…
Он вот тоже мог себе позволить ВСЕ. Не только с такими — с кем угодно. С девочками, мальчиками. С желающими и нежелающими. С вопящими от боли… Нет, не могу. Опять желание, едва вспыхнув, прошло.
— Мне ничего не нужно, — сказал я холодно, — уйдите, я вас прошу. Иначе я нажалуюсь на вас.
Девушки, сделав еще несколько попыток подступиться ко мне, все-таки вышли. Я же прямиком отправился в ванную и принял хороший контрастный душ.
До ночи мне больше ничего не показывали. Я лег в постель и, чтобы развлечься и не потерять умственной формы, составлял в уме навигационные расчеты разных трасс. Квирин — Глостия 7. Лиура — Олдеран. Терра — Чимбасоло. Потом я стал вспоминать про себя маленькую поэму Турана, которую выучил перед последним патрулем, очень уж она мне понравилась. Я уже почти заснул, когда дверь снова раскрылась.
Кор шагнул в комнату.
— Поднимайся, Гаруни, — сказал он как-то необычно холодно. Я послушно встал.
— Одевайся и иди за мной.
Хм… что бы это значило? Ночью… Неужели я оказался недостойным высокого звания кора — вот девушек отверг — и они решили наконец со мной покончить? Я молча одевался.
Кор так и не проронил ни слова. Я вышел вслед за ним.
Надо же, никакой охраны. Если бы меня вели в тюрьму или на казнь, наверняка как-то позаботились бы о безопасности. Мы подошли к тому самому лифту, в котором я уже катался как-то. Лифт долго ехал куда-то вниз. Перед самым выходом, перед тем, как двери открылись, Кор посмотрел мне в лицо и сказал:
— Сегодня, гаруни, ты получишь настоящее цимо.
Та-ак. Сегодня, значит, мне предстоит стать кором. Любопытно. Так все-таки девицы были испытанием… или просто так? А если бы я согласился на их предложения?
Мы долго шли по темному коридору, освещенному лишь светом факелов — самых настоящих — на грубо оштукатуренных стенах. Наконец некая дверь со светящимися во тьме золотыми крестами, разъехалась перед нами. Кор слегка подтолкнул меня вперед. Я шагнул, и дверь за мной еле слышно затворилась и щелкнула. Я остался в кромешной тьме совершенно один.
Я стоял так долго. Мне становилось холодно… Интересно, почему они думают, что получив цимо, я стану убежденным бешиорцем? Так, что не захочу вернуться на Квирин? Каким путем они собрались меня убеждать? Мне стало уже скучновато и захотелось двигаться. Внезапно из тьмы прорезался Голос.
— Кто ты, ищущий?
— Я… — во рту у меня мигом пересохло, — я… человек.
— Что ты ищешь? — проревел Голос.
— Чистого духа, — прошипел кто-то над моей макушкой, и я понял, что Кор тоже вошел вслед за мной.
— Чистого духа, — повторил я послушно.
— Что есть добро?
— Добро во мне. Добро от духа, — сообщил невидимый суфлер, и я послушно повторил его фразу.
— Что есть зло?
— Зло во мне. Зло от материи.
— Отринешь ли ты зло?
— Отрину, — повторил я вслед за Кором.
— Примкнешь ли к Великому Духу?
— Примкну.
— Иди же, ищущий! — резюмировал Голос, и впереди возник слабый световой луч. Я пошел по нему.
Кажется, я шел в совершенном одиночестве. Но когда новое помещение, едва освещенное слабым лучом, обрисовалось передо мной, мой, так сказать, наставник, Кор, снова был рядом…
Я увидел что-то вроде высокого гроба со стеклянной крышкой. Рядом — столик, и на столике маленький кувшин. И копье. То самое.
Кор подошел ко мне.
— Да умрет в тебе ветхий человек, и родится новый…
Он приставил копье к моей груди… Я уже знал, в чем дело. На этот раз было почти не больно. Я сознавал, что кончик копья просто упирается в кожу… что ничего особенного не происходит… И хотя кровь текла, и казалось, грудина трещит, все было далеко не так страшно, как в первый раз.
Кор отдернул копье. Двое таких же, как он, выступили из тьмы.
— Пей, ищущий. — Кор подал мне кувшин. Я отхлебнул… ничего, на пиво слегка похоже. Явно алкогольное что-то. «Пить надо быстро», — прошипел Кор. Я в несколько глотков опустошил кувшинчик.
Трое коров подняли тяжелую крышку гроба — хрустальную или ксиоровую, уж не знаю. После этого мне велели лечь туда.
Страшно. Сейчас задвинут крышку, и оставят здесь навсегда… Вот уже задвигают… но двигаться так не хочется. Мысли начали путаться… что это я выпил?
Что это было?!
Это не может быть сном, подумал я. Какой там сон! Я прекрасно себя чувствую… бодро так. Меня ведь положили в этот хрустальный гроб… не знаю уж, что это значит.
Но я не лежу. Я стою в узком и пыльном коридоре, и впереди — просвет. Неяркий такой свет, будто вечерний. Это я, несомненно… мои руки и ноги. Я ущипнул свое запястье… нет, не сплю.
Как я попал сюда?
Все просто: я заснул и не заметил, как меня сюда перенесли. Правда, странно, что очнулся я уже стоя… или я не заметил, как встал?
Я поступил так же, как поступил бы любой другой на моем месте — зашагал к видневшемуся в конце коридора просвету.
Это не был выход наружу, просто еще одно помещение. Свет сумеречный. Два кожаных высоких кресла посредине (я запомнил потертую спинку). И в одном из кресел сидел человек.
Я не запомнил его глаз… И не подумал о глазах в тот момент, лишь потом в памяти всплывало — глаза как-то не попали в мое поле зрения, их словно дымкой заволокло. Человек этот не смотрел на меня прямо, а все время устремлял взгляд куда-то в окно. Хотя там, в окне, ничего интересного и не было — так, серое небо, голые покачивающиеся древесные ветви.
А в остальном человек показался мне знакомым откуда-то… чем-то… Не знаю даже, почему. И чувства он у меня вызвал скорее приятные… Так приятно бывает встретить нейтрального знакомого, с которым не виделись уже много лет, с которым есть общие воспоминания.
— Здравствуй, — произнес он. Голос — бесцветный, самый обычный, но тоже скорее располагающий к себе.
— Здравствуйте, — ответил я осторожно. Никак не могу отвыкнуть называть незнакомых людей на «Вы», даже если ко мне на «ты» обращаются.
— Вот ты и пришел, Ландзо…
— Да. А кто вы?
Человек улыбнулся… то есть я как будто даже не видел его лица, но почувствовал улыбку.
— Кто ты, Ландзо? Скажи мне — кто ты?
— Человек, — ответил я как тогда, перед «посвящением».
— Ты — лервенец, квиринец? Беши? Кто ты?
— Я сам не знаю, — ответил я честно.
— Садись, — произнес мой собеседник. Я сел напротив него в кресло, по-прежнему, никакой опасности не ощущая. И он начал рассказывать мне мою жизнь.
Нет, в этом не было никакой грубой лести или преувеличения моих достоинств. Я попробую передать примерно так, как это звучало для меня — хотя это трудно, так как в звучание слов вкладывалось гораздо большее, нежели это можно передать простым пересказом… сам голос моего собеседника, интонации, немного слишком вычурные, но изящные жесты его рук воздействовали и говорили мне очень многое, убеждая, доказывая лучше любой логики.
