Павел Нечаев - Цена жизни
Со стороны домов не прозвучало ни единого выстрела. Грин чувствовал, что там кто-то есть, ощущал направленные на себя взгляды. Сарацины не стреляли. Бронетранспортер пронесся вдоль дома, свернул на улицу, едва не лишившись гусеницы, и покатил вперед. Грин и бойцы осыпали все вокруг пулями. По ним никто не стрелял. Они проехали по улице еще немного, свернули налево, затем направо. Увидев, что они заехали в пустынный район, Грин скомандовал остановиться. Амир развернулся, завел БТР задом в проулок, и заглушил мотор.
— Почему они не стреляли?! — ошарашено спросил Амир. Он откинул крышку водительского люка, высунул голову и повернулся к Грину.
— Хотел бы я знать, — пожал плечами Грин. — Может, ты не рад?
— Рад, конечно, — трясущимися руками Амир достал сигарету, и подкурил, ломая спички. — Блин, я еще никогда так не боялся! А ты?
— Ни капли, — снова пожал плечами Грин. Он не соврал, и не покривил душой. Он, и правда, не боялся. — Бибизян, Денис, перезаряжаемся, — Грин вспомнил, что он все-таки командир. Снизу ему подали новый короб с лентой. Грин перезарядил пулемет, щелкнул затвором: — Порядок. Все, Амир, перекур окончен. Заводи машину, надо валить из города.
— Куда ехать? — спросил Амир, выкидывая недокуренную сигарету.
— Здесь направо, и вверх по улице. Знаешь большой перекресток, ну, там, где дорога от базы вниз идет? Давай туда.
Бронетранспортер выехал из переулка, и поехал туда, куда показал Грин. Натужно рыча дизелем, машина ползла вверх по улице. Перед самым перекрестком дома кончились, а угол подъема стал еще круче. Когда машина вынырнула на открытое пространство, Грин увидел наверху, у перекрестка, какое-то шевеление. Бронетранспортер проехал еще метров сто, и Грин увидел, что у перекрестка стоят сарацины. Много сарацин. А еще там стоял танк незнакомой конструкции, с куполообразной башней, и длинным стволом. Над танком колыхалось на веру зеленое знамя. При других обстоятельствах Грин бы приказал отвернуть, объехать, но вместо этого он произнес в переговорное устройство:
— Вперед, не сворачивать! Только вперед!
БТР полз вперед, сарацины приближались. Грин увидел, что они так и стоят, как стояли, глядя на приближающихся врагов. Ствол танковой пушки так и остался развернутым в сторону. «С ума они сошли, что ли?», — недоуменно подумал Грин. Он не мог понять, почему сарацины так себя ведут, почему не стреляют. И вдруг его осенило. Он посмотрел назад. Флаг Республики развернуло ветром. Тугое полотнище реяло над бронетранспортером. Грин убрал руку с пулемета. Денис и Бибизян, недоумевая, уставились на него, а Грин помотал головой, и жестом показал: «не стрелять».
Бронетранспортер въехал на перекресток. Кроме танка, там стояли грузовики, джипы, штабной автомобиль с эмблемой Земли Отцов. Между машин с деловым видом расхаживали десятки сарацин. Многие бросали на проезжающий БТР злобные взгляды, но этим все и ограничивалось. У штабного автомобиля стояло несколько сарацин. БТР проехал ряом сними. Грин увидел, что там, в окружении людей в военной форме, стоит старый сарацин. На голове у него был белоснежный молитвенный платок, стянутый обручами. От сарацина исходила волна энергии. Аура власти и силы чувствовалась на расстоянии. Возле сарацина стоял молодой парень. Грину он показался знакомым. Грин напрягся, и вспомнил: это был Аюб, тот самый, которого пожалел Коцюба. Грин посмотрел на старого сарацина, а тот посмотрел на Грина. На секунду возникло ощущение контакта, разговора без слов. Возникло, и пропало. БТР проехал мимо. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Грин повернулся к сарацину, и поднес ладонь правой руки к козырьку каски, отдавая честь. Машина свернула налево, и, набирая скорость, поехала на юг. Спустя пять часов БТР с группой Грина въехал в напоминающий разворошенный муравейник Поселок. Они были последними, кому удалось покинуть Сафед живыми.
По возвращении, Грин обнаружил, что стал чем-то вроде героя. Люди специально приходили посмотреть на гвардейца, который с горсткой смельчаков сутки держал в Сафеде опорный пункт. А потом еще и ухитрился выйти, и вывести гражданских. На фоне всеобщего панического бегства поступок Грина действительно выглядел выдающимся. Наверное, именно поэтому арест Грина не стали обставлять официально. Обошлись без наручников и заломленных за спину рук. Все прошло буднично и спокойно. Первым делом Грин попал в руки врачей, которые сняли повязки, промыли и зашили рану. В процессе куда-то подевался его пистолет, а бойцов, сидящих у дверей, отозвали в сторону. Когда за ним пришли трое гвардейцев, он все понял, и сопротивляться не стал. Ему вежливо предложили пойти с ними, и Грин пошел.
— Как ты это объяснишь? — Эран постучал пальцем по свернутому флагу Республики, лежащему у него на столе. Грин сидел посреди кабинета на стуле. Рядом с Эраном стоял отец Грина, и мрачно смотрел на него. За спиной у Грина стояли гвардейцы. Один, очевидно, был простужен. По его сиплому дыханию за правым плечом Грин мог определить, где тот находится, с точностью до сантиметра.
— Я не понимаю, что тут объяснять, — без тени паники ответил Грин.
— Дурака валяешь, — дернулся отец. — Ты не понимаешь всей серьезности твоего положения.
— Понимаю, — усмехнулся Грин, и поморщился: рана на лбу отозвалась резкой болью…
— Тогда объясни, как этот флаг у тебя оказался. Почему ты его поднял? Что за отношения связывают тебя с Шейхом?
— Тут нечего объяснять, — спокойно ответил Грин. — Флаг это не мой, а Роберта. Он носил его в рюкзаке, как талисман.
— Хорошо, а почему тогда ты его поднял? Что за муха тебя укусила?
— Когда я понял, что мы заперты в опорном пункте, то вспомнил, что у Коцюбы был сарацинами договор. — Тщательно подбирая слова, стал объяснять Грин. — И у меня возникла мысль, что, может быть, они не станут стрелять, если мы поднимем флаг Республики. Наверняка я этого не знал, конечно, но надеялся. Иначе у нас не было шансов, ни единого. Шейха я увидел первый раз в жизни.
— Так, — откинулся в кресле Эран. — А мне рассказали совсем другую историю. Знаешь, какую?
— Конечно, знаю. Вам рассказали, что я ругал Землю Отцов, и призывал к бунту. Что я поднял флаг Республики, чтобы поднять народ против власти. Что я сговорился с Шейхом, чтобы предать Землю Отцов. Так? Я даже знаю, кто вам это рассказал.
— Не совсем так, — ответил Эран. — Нам рассказали две версии. Одну, что ты сейчас озвучил, и другую. По второй версии ты отличный командир, и бесстрашный воин. Вот и скажи мне, кому мне верить?
— Этого я не скажу, — покачал головой Грин. — Что бы я не сказал, это только усилит ваши подозрения. Думайте что хотите. Можете меня расстрелять, если надо. Мне плевать.
— Какой ты быстрый — сразу расстрелять, — усмехнулся Эран. — Ты-то на моем месте что бы сделал?
— Я бы не верил предателям и трусам, вот что я бы сделал, — ответил Грин. — Но все равно бы расстрелял, просто чтобы спать спокойно.
— Напрашиваешься? — набычился Эран.
— Нет. Просто говорю, что думаю.
— Дурак! А если мы тебя и впрямь расстреляем?
— Не расстреляете, — Грин посмотрел Эрану в глаза, и усмехнулся.
— Уверен? — прищурился Эран.
— Уверен, — бросил Грин. — Меня расстреляете, с кем останетесь? С ними? — Грин указал за окно. — Когда все сматывались, поджав хвост, я пошел со своими людьми на опорный пункт. Если бы все так сделали, Сафед был бы наш. Расстреляете меня, и никто никогда за вами не пойдет. У людей к вам и так много вопросов. Пока что они их друг другу задают, но скоро станут спрашивать вас. Например, как оказалось, что сарацины практически без боя взяли линию обороны? Почему никто не организовал отпор? Почему бросили оставшихся в Сафеде гражданских? У вас есть, что ответить? Подумайте над этим, а я пошел. У меня был очень тяжелый день.
Опираясь на костыль, Грин встал, и пошел к двери. Один из гвардейцев перегородил ему дорогу, но, повинуясь жесту Эрана, отошел в сторону. Ковыляя, Грин вышел за дверь.
— Что будем с ним делать? — спросил Эран у Альберта, когда офицеры остались одни.
— Тебе решать, ты командир, — пожал плечами Альберт.
— Ладно, пока оставь его в покое, — решил Эран. — Но смотри в оба. Может, он сказал правду, а может, и нет. В одном он прав: трогать его сейчас опасно. Народ может не понять. Так что не спускай с него глаз.
Грин, не отрываясь, смотрел на прямоугольную плиту из серого камня, и черные буквы на ней: «Роберт Краних, солдат». Народ расходился с кладбища, у могилы стояли только Грин с Денисом, и младший брат Роберта, Даник. Рядом, в двух метрах правее, буквы на точно такой же плите гласили: «Райво Краних». И, чуть ниже: «Отдал жизнь за нас».
— Роберт Краних, солдат, — Грин не заметил, как произнес это вслух. — Пал на чужой войне.
— Как так получилось, Грин? — спросил Даник. — Почему он? Почему он должен был за этих гадов воевать? — В глазах у Даника стояли слезы. Он пытался их скрыть, но они все равно прорывались.
