Андрей КОНСТАНТИНОВ - РОТА
Хамзат скривился и, отвечая, утрировал чеченский акцент:
– Всэ плэнны у нас. Сэйчас приведут твой плэнный…
Он обернулся и что-то закричал по-чеченски боевикам, прикрывавшим его сзади. Они засуетились, вытащили из кустов какого-то солдата, но к Числову не повели…
Хамзат приблизил свое лицо к лицу Сергея и сказал почти шепотом:
– Ты получишь своего пленного, он тебе расскажет… Уходи отсюда, гоблин. Дай нам пройти и уходи. Мы всех убьем. Мы – не злые. Мы свою землю любим и будем воевать за ее свободу до последнего чеченца. Такой у нас национальный характер. Нас нельзя победить…
– Да? – удивился Числов. – Интересно… А как же тогда быть с депортацией, в которой вы нас обвиняете? А, Хамзат? Как миленькие – погрузились в эшелоны и поехали… вместе с национальным характером. И как-то не было войны до последнего чеченца. А знаешь, почему? Потому что понимали – с папой Сталиным этот номер не пройдет. Либо – в эшелоны на Казахстан, либо энкавэдэшные пулеметчики покрошат всех – до последнего чеченца… И вы выбрали жизнь, потому что с той бездушной машиной разговаривать было бесполезно… А сейчас-то, конечно… С вами по любому поводу готовы на переговоры… Я помню Хасавюрт – чем не свобода вам была? Вы ее получили и пошли в Дагестан. Там что – Чечня? Мало вам, что вы здесь русских в рабах держите – в каждом ауле по зиндану… А ты этот зиндан очень большим сделать хочешь? Да? А я вот – не хочу, чтобы так было… И никто вас не травит… Ты в Москве или в Питере хоть одного чеченца-бомжа видел?
– Чеченца? – начал было Хамзат, но Числов перебил его:
– Да нормальные чеченцы давно мира хотят! Кто тебе дал право от имени всего народа говорить?
Хамзат поиграл желваками, сузил глаза:
– Красиво говоришь, гоблин… Я так не умею. Я умею воевать. Мы убьем вас всех. Нас сейчас – полторы тысячи. И еще подойдут, второй эшелон. А у вас…
– А у нас – рота, – перебил его снова Числов. – Десантная рота – так что попаритесь, убивамши. И еще – вся Россия. Во втором эшелоне, понял?! И вообще… Ни к чему этот базар… Давай пленного…
– Значит, не договорились, – пожал плечами Хамзат. – Смотри, гоблин… Потом лично зарежу… И тебя, и солдатика… Аслан!
Хамзат обернулся и резко махнул рукой. Асланбек схватил пленного за шиворот крепкой рукой и поволок его к Числову. Сергей пригляделся – это и впрямь был Останин, просто он не походил сам на себя. Солдат был без бушлата, босиком, со сломанным носом и раздробленной челюстью. Видно было, что он – в глубоком шоке и не до конца понимает, что происходит. Асланбек дотащил пленного и дал ему на прощание пинка – Сергей еле успел подхватить Останина, чтобы он не упал.
Асланбек ухмыльнулся и выразительным жестом провел ребром ладони по горлу. А потом еще добавил по-русски:
– У нас дэсят снайпер – всэ офицер на прицеле. Передай командыр.
Числов коротко глянул на Асланбека:
– Ну, про снайперов мы уже слышали… Только про тридцать восемь… «О 38 снайперах говорил в известном интервью Б. Н. Ельцин, когда комментировал ситуацию вокруг села Первомайское, где был блокирован отряд Салмана Радуева, пробившегося после своего кизлярского рейда в Чечню. По словам Б. Н. Ельцина, эти 38 снайперов контролировали каждое движение боевиков. Последующие события показали, что далеко не все движения боевиков контролировались этими мифическими снайперами и вообще кем бы то ни было.»
– Что? – не понял Хамзат.
– Ничего, – мотнул головой Числов. – Это я… о личном.
Хамзат посмотрел на офицера вроде как даже с удивившим Асланбека сожалением в глазах:
– Смотри… Сергей. Потом себе не простишь. На этом свете и на том. Даю полчаса на размышление. Потом…
Числов ничего не ответил. Он подхватил Останина и потащил к своим. Солдат совсем не держался на ногах, он хотел что-то сказать, открывал рот, но лишь выплевывал зубы и еще какие-то кровавые ошметки. На Хамзата Числов больше ни разу не оглянулся…
Атака боевиков началась не через полчаса, а чуть позже – минут через сорок. Они поперли сверху с диким воем, с поддержкой своих минометов и гранатометчиков.
Десантники отбивались, как могли. Когда осколком мины убило пулеметчика из взвода Орлова, за пулемет лег Числов. Рядом с ним, прикрыв голову автоматом, лежал рядовой Андрей Горошко. Он прижимался щекой к земле, сопел, как загнанная лошадь, и что-то шептал. За выстрелами Числов не слышал, что именно, пока солдат не перешел на крик:
– До дембеля – кот наплакал! И на тебе! Суки! Мрази черножопые! Сволочи!
У него явно начиналась истерика. Числов потянулся к нему и дал наотмашь пощечину:
– Воюй, мудила!
Горошко словно очнулся, судорожно схватил автомат, дал очередь, но через мгновение рядом вздыбилась земля, дохнула жаром и ударила солдата чем-то очень горячим пониже бронежилета. Горошко закричал, выпустил автомат, забился и заскреб пальцами землю.
А правее Числова в окопчик спрыгнул откуда-то взявшийся прапорщик Кузнецов. Квазимодо сменил магазин в автомате, дал длинную очередь и, глянув направо, столкнулся с совершенно безумным взглядом рядового ~ первогодка Гусева, одного из тех, что оставил, уходя на выручку к разведчикам, Панкевич. Гусев сжался в комок, у ног его лежал, уткнувшись окровавленным лицом вниз, чей-то труп. Из глаз Гусева текли слезы. Квазимодо ругнулся, пнул молодого сапогом и заорал в голос:
– Опять ты… Сопли распускаешь! По роже захотел?! Бери автомат, сука! В лобешник дать?!
Гусев с рыданиями схватил автомат и начал стрелять, не видя целей из-за слез. Но Квазимодо все равно его поведение одобрил:
– Ну так! Могем, когда надо! Выше, выше бери, сынок…
Числов не смог бы сказать, сколько по времени продолжалась та атака. Но когда боевики выдохлись и наступила передышка – на поле боя уже опускались сумерки…
На КП роты собрались все офицеры и прапорщики. Они молча слушали, как Самохвалов, уже почти открытым текстом доложив о потерях и о предполагаемой численности боевиков, просил поддержки у базы и как база просила его в ответ держаться…
Самохвалов поднял голову от рации, осмотрел всех, остановил взгляд на Числове:
– Ну, что, Серега… Они и вниз просочились… Но полностью обойти нас не могут, иначе бы без боя прошли… И Панкевича не выпускают. Он им в бочину херачит, значит, не все у них… зефир в шоколаде…
Рыдлевка словно почувствовал, что о нем говорят, – его голос вырвался из радиостанции. Панкевич, почти не используя условные выражения, то ли докладывал, то ли бредил, видимо, ему всюду сквозь залитые кровью глаза мерещился красный свет:
– …Наблюдаю красные ракеты… Это вы красные пускаете? На 29-е красные – «отхожу»… Вы что, отходите? Тунгус, экономь!… На меня «вертушка» красная заходит… Может, пожарники… И дымы – розовые… Они – розовым…