Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
-Постой, брат. Я друг главы ОСОБи, однажды спас ему жизнь, он не
откажет. Передай.
Дверь стала медленно затворяться.
-Я заплачу тебе! – заорал я.
Дверь с лязгом закрылась.
-Ничего, скоро он принесет еду, и тогда я попробую еще раз.
Марина с презрением посмотрела на меня.
-Чего ты? – от бессилия я разозлился. – Вчера ты как будто была готова
достойно умереть вместе. Или жалеешь, что не приняла предложение Киркорова?
-Пошел ты.
Марина снова отвернулась к стене, чтобы пролежать так до самого вечера.
Вечером стрелок принес жратву, и я не заговорил с ним. Молча принял
миску. Марина из своей ниши сверкала глазами и тоже молчала, пережевывая
тварку.
Когда стрелок забрал посуду и направился к двери, нестерпимо, до дрожи,
захотелось крикнуть: «Постой!», но я не крикнул, провожая взглядом нашу
последнюю надежду на спасение. Погас свет, хлопнула дверь. Вот и все. Дальше
– только ночь и казнь.
-Упрямый осел, - раздался в темноте голос Марины (в нем не было злости -
только усталость).
Да, Марина. Я знаю.
Она снова заплакала, и я от бессилия снова прикусил свою руку.
Боль снимает боль. Одна боль убивает другую.
Кап-кап. Я представил, как ржавые капли разбиваются о камень. Одна
капля, другая, третья… Дыхание Марины ровное, тихое: спит. Кап-кап. В окошке -
несколько колючих морозных звездочек: значит, ночь. Капля набухает где-то на
потолке, становясь все грузнее, наконец, срывается, ударяется о пол – кап! -
разлетается на мельчайшие брызги. Тьма, ни зги не видно, но я-то знаю, что так
оно и есть.
Киркоров стоит перед вальяжно развалившимся в кресле отцом
Никодимом. На одном глазу певца Армии – черная повязка, на другом - нарост
запекшейся крови. У отца Никодима почему-то нет бороды, и он одет в халат
сотрудника ЯДИ прикрытия.
-Ты просрал испытание, непретендент. Стрелком тебе не бывать.
-Ваш крест, я не за тем пришел к вам. У меня есть информация,
которая может вас заинтересовать.
-Едва ли.
-Это касается возрожденцев.
Лицо отца Никодима вытягивается, становится серьезным.
Муть обволакивает говорящих, слышен только голос Киркорова:
-Я вижу всполохи, ваш крест. Они кричат мне, что я люблю петь, люблю
славу. И это правда. Резервация не вытравила из меня певца. Позвольте мне
служить вам, служить Армии тем, что я умею лучше всего.
Малышка, я твоя мышка,
Летучая мышка
И я тебя съем.
Счастье, зайка моя,
Лишь передышка
Единственная моя.
Пение Киркорова невыносимо. Замолчи.
-Андрей.
Светом отраженная,
Я твой зайчик.
-Андрей!
В тонком лунном сиянии – пятно лица. Широкого, как заходящее солнце.
-Шрам!
Гиганту-игроку, казалось, было тесно в промежутке между моей камерой и
камерой Марины.
Виднеющаяся из-под прорванной кофты мускулистая волосатая грудь
тяжело вздымалась, в уголках губ и на клочковатой бороде – засохшая слюна.
Глаза Шрама блестели.
-Андрей, я за тобой, – прошептал он.
Испуганно вскрикнула Марина.
Гигант, вздрогнув, обернулся.
-Марина, это Шрам, - поспешно сказал я. – Он пришел спасти нас. Шрам,
ключи у караульного.
-Хрен с ними, с ключами.
Игрок ухватился двумя руками за прутья решетки. На толстой, как ствол
дерева, шее вздулись извилистые вены.
Металл поддался богатырской силе, лязгнув, переломился. Я поспешил
скользнуть в образовавшуюся в решетке щель. Дьявол подери - свобода!
-Скорее, - поторопил я, и Шрам вцепился в решетку Марины. Девушка
смотрела на него во все глаза. Ну, еще бы, - такого м олодца не каждый день
увидишь.
Освобождение Марины стоило Шраму б ольших усилий. Казалось, ржавые
прутья вонзились в ладони, но гигант не замечал боли.
Шрам заскрипел зубами, свитер трещал на его спине. Лязгнуло железо, и
один из прутьев покинул паз, оставшись в руках игрока.
-Живей, Марина.
Я помог ей выбраться из клетки.
-За мной, - бросил Шрам, вытирая ладони о джинсы. Он направился к
двери, пригибаясь, чтобы не врезаться в притолоку.
В комнатке охраны горела лампочка, освещая навалившегося на
столешницу стрелка. Его голова была свернута могучими руками, направленные в
потолок стеклянные глаза отражали свет.
-Постой, Шрам.
Он обернулся. На широком раздвоенном лице - тревога, страх и
недовольство.
Быстро обшарив труп стрелка, я снял с него кобуру с пистолетом.
-Теперь пошли.
Ночной морозный воздух, коктейль из снежинок и звезд, хлынул в легкие.
До чего приятно! Может, стоило посидеть в застенке, чтобы испытать это?
На узкой улочке изгибались темные спины бараков, над ними чернел
административный корпус Второй Базы, башня, где дозревают в теплицах овощи
и заседает Лорд-мэр.
Марина прижалась ко мне, я обхватил ее рукой за талию. Выйди сейчас из
барака стрелок полюбоваться на звезды либо поссать, - поднимется шум, и мы
пропали. Левой рукой я расстегнул кобуру – на всякий случай.
Шрам шагал впереди, поминутно оглядываясь.
За бараками открылась вертолетная площадка. Машины спали, уныло
свесив лопасти. Что задумал Шрам? Неужели… Это самоубийство!
Он остановился у одной из машин, огляделся.
Черт, значит, и вправду…
Но я ошибся: Шрам и не думал использовать для побега вертолет.
-Ага!
Кинулся к сугробу, принялся расшвыривать во все стороны снег, подняв
маленький буран.
-Ну-тка, подмогните.
Под снегом - канализационный люк, точь-в-точь такой, как тот, через
который мы с Мариной когда-то проникли в Резервацию.
Шрам сорвал тяжелую крышку, скомандовал:
-Ну.
Марина, взглянув на меня, скользнула вниз, переступая по железным
скобам, впаянным в бетонную стенку. Я – следом.
Когда подошвы ботинок коснулись хлюпнувшего пола, круг света над
головой исчез: Шрам задвинул крышку люка.
-Андрей, - Марина коснулась моего плеча.
-А? Я здесь.
Что-то жесткое задело висок: я чуть не вскрикнул от боли, выругался.
-Осторожно, - пробурчала темнота голосом Шрама. – Чего ты стал под
лестницей? В сторону.
Сноп света показал на мгновение низкий сводчатый тоннель, с темным
ручьем посредине.
-Черт! Батарейки сдохли!
Глухой удар… Снова – свет; на этот раз фонарь в руке Шрама не погас.
-Так-то лучше.
Стены тоннеля из красного, выщербленного кирпича; блестящие струйки
воды стремятся вниз, к ручью.
-Вперед.
Шрам зашагал по каменному берегу.
-Андрей, кто он? – шепнула Марина.
-Шрам? Долгая история… Бывший игрок, как и я. Однажды я спас его шкуру,
а он в благодарность уже дважды спас мою. Шрам!
Гигант обернулся:
-У?
-Как получилось, что Марина не знает тебя? Я вроде послал вас с
Олегычем в Пустошь?
-В Пустоши никого не было, Андрей, - отозвался Шрам, бросая на стены луч
фонаря. – Мы долго добирались, Андрей.
Я насторожился.
-Где Олегыч, Шрам?
-Убили отца… Мародеры.
Убили мародеры… Эх, Олегыч. Старый машинист, раб своего дела,
ставший отцом для калечного дикаря из Русских Джунглей! Еще одна
Серебристая Рыбка умерла…
-Кто это – Олегыч?
-Человек, Марина. Просто хороший человек.
11
ТЕПЛАЯ ПТИЦА
Дым, светловатый, искрящийся, сворачиваясь в кольца, медленно
поднимался к заснеженным верхушкам елей. Кусок мяса над огнем сочился
шипящими каплями. Марина, прикорнув мне на грудь, смотрела на костер, ее
щеки пылали румянцем.
Мы покинули Москву и вошли в Джунгли всего двое суток назад, но отчего-
то казалось, что прошло гораздо больше времени. Я полной грудью вдыхал
свежий морозный воздух и никак не мог надышаться. Бесконечные затхлые
туннели, по которым мы выбирались из резервации, представлялись теперь если
не сном, то чем-то вроде всполохов - в Русских Джунглях всегда надо быть
начеку, и это стирает память.
В краю, где осталась рябина,
Живет та, чье имя – Марина.
Я просто хочу, чтобы знала она,
Что темная ночь рядом с ней – не темна.
Что радуга ярче, что воздух свежей,
Когда я подумаю тихо о ней.
Я просто хочу, чтобы знала она-
