Крис Вудинг - Ускользающая тень
Если бы…
Моё первое желание — вернуться обратно в дом, но мама заперла дверь. Тогда я не понимала зачем. Решила, что она нас бросила. В полной растерянности я готова была вот-вот разреветься. Изнутри доносились грохот и крики. На несколько секунд я замерла в нерешительности, но потом схватила Чаду за руку, и мы бросились бежать.
Огород слишком маленький, спрятаться тут негде, вдобавок мы уже собрали почти весь урожай. Сейчас здесь растут всего несколько луковичных корней да почти прозрачные стебли каменной лозы, оставшиеся между тщательно прополотых грядок. Папа очень много работал, чтобы удобрить почву, использовал особый компост с бактериями, которые делали камень более пористым и податливым. В прошлый оборот я помогала папе сеять семена для следующего урожая. А казалось, будто это было давным-давно.
За огородом — рощица фосфоресцирующих микор, довольно высоких. Папа посадил их ещё до моего рождения, чтобы освещали сад — там росли редкие привозные растения, нуждающиеся в свете. Я кинулась туда, Чада ковылял следом, стараясь не отставать. Брат тихонько хныкал, но не капризничал — рад был, что о нём есть кому позаботиться.
«Ты же старшая сестра», — вспомнились мне слова папы, и в первый раз я по-настоящему осознала, что это значит. Теперь я отвечаю за Чаду и должна его защитить.
Мы вбежали в рощицу, огибая изогнутые стебли микоры. Голубовато-белый свет, исходящий от нижней части шляпок, слепил глаза. Но по опыту игры в прятки я знала, что это первое место, где нас станут искать, поэтому тянула Чаду дальше. Мы выскочили с другой стороны и взбежали на склон, к неровной горке зазубренных камней, торчащих из земли. Папа запретил нам к ней приближаться после того, как Чада порезал себе руку об острый край, но я понимала — сейчас можно.
За камнями, зажатые между двумя крутыми склонами, росли кустарники. Привыкшие к суровым условиям лишайниковые кусты и красные перепончатые грибы окружали неровные горки серых валунов, вздымавшиеся над нашими головами. Туда-то мы и отправились. Ветки не хотели нас пропускать, царапались и преграждали дорогу. Липкие усики приклеивались к волосам и одежде. Я прокладывала нам путь, таща Чаду за собой, пока мы не добрались до подножия склона. Там, за семейством жёстких колючих грибов, скрывалась узкая пещерка.
Чада остановился и покачал головой, но я опустилась перед ним на колени.
— Не бойся, — сказала я брату. — Это моё секретное место. Я тут прячусь, когда хочу побыть одна.
Чада нехотя соглашается, и мы влезаем внутрь. Пещерка совсем маленькая, просто углубление в скале, вдвоём мы там едва помещаемся. Внутри темно и холодно, но я давно уже утеплила её при помощи старого, воняющего плесенью одеяла. Когда оба протискиваемся внутрь, убираю руку, которой придерживаю ножки грибов, те возвращаются в прежнее положение и скрывают вход от глаз. Теперь нас никто не заметит. Мы стали выжидать.
У детей терпения мало, время для них течёт медленно. Став взрослой, я могла целый оборот следить за одной и той же дверью, подкарауливая нужного человека, или наблюдать за охранниками дома, куда нужно проникнуть. Но пятилетние на такие подвиги не способны. Сидим рядышком на одеяле, крепко обнимаю брата. В пещерке тишина, слышно только наше дыхание.
Постепенно обретаю способность мыслить более ясно. Тут включается воображение, мне по очереди представляются то оптимистичные, то ужасные картины. Что, если белокожие убили маму и папу, а теперь ищут нас? Вдруг они затаились у входа, надеясь, что мы успокоимся и вылезем? А может, папа зарубил их всех своим топором и теперь удивляется, куда это мы подевались?
Вдруг понимаю, что белокожие убили наших джинтов, и после этого уже не могу сдержать слёз. Чада присоединяется. Стараемся всхлипывать как можно тише. Наверное, белокожие пришли, потому что мы так плохо себя вели и не слушались. Значит, это мы во всём виноваты.
Снаружи ни звука. Что же происходит в доме? Неизвестность — хуже всего.
Выглядываю из пещеры, но сквозь поросль ничего не разглядишь. Раздаётся шорох, я поспешно юркаю обратно. Вдруг белокожие рыщут поблизости, среди травы? Оглядываюсь на Чаду. Тот смотрит на меня, как на взрослую и умную, ждёт объяснений и указаний. Я понимаю брата, но ничем ему помочь не могу.
Неожиданно хлопает дверь, раздаются пронзительные голоса белокожих и крики мамы.
Дыхание Чады учащается. Он вцепляется в мою руку. Отстраняю его, прижав к стенке пещеры. Мама кричит — громко, заходясь в истерике, называя белокожих словами, которые я никогда раньше не слышала. Раздаётся звук удара, мама умолкает, не закончив фразы, и разражается рыданиями. В её голосе слышится страшное, душераздирающее отчаяние. Внутри у меня всё сжимается.
Где же папа? — думаю я. Почему не придёт и не спасёт её?
Но на самом деле я уже знаю ответ.
Белокожие о чём-то спорят. Мамины крики становятся всё тише, теперь мы едва их различаем. Напрягаю слух, стараясь понять, что там творится. Но этого мне мало.
Нет, я должна узнать наверняка. Ведь Чада на моём попечении, а я главная. Не знаю, откуда взялась эта безумная, глупая смелость. Наверное, мне хотелось защитить маму. Или просто вернуться к ней, чтобы мама снова говорила, что делать, и всё уладила, как всегда.
— Пойду искать маму, — говорю я Чаде. — Сиди здесь.
Чада молча мотает головой.
— Говорят тебе — сиди здесь! — приказываю я. — И ничего с тобой не случится. Я только посмотрю и вернусь.
Чада встаёт, но с места не двигается. Решив, что это знак согласия, вылезаю и начинаю снова продираться сквозь заросли.
Теперь, когда слышу, где находятся белокожие, уже не боюсь, что кто-то из них неожиданно выскочит из кустов и схватит меня. И всё равно продвигаюсь вперёд медленно, затаив дыхание, пока не добираюсь до острых камней. Оттуда сквозь рощицу светящихся микор различаю какое-то движение. Они на огороде.
Мама снова начинает кричать. Пытается от них отбиться. Я знаю, что помочь ей не в силах, но и уйти просто так тоже не могу.
Надо возвращаться. Чада без меня пропадёт.
Но мама так кричит…
Оглядываюсь по сторонам, съезжаю со склона и бегу к безопасному укрытию, рощице. Там прокладываю себе дорогу между стеблями. Наконец добираюсь до противоположной стороны, выглядываю и вижу огород.
Мама лежит на земле, трое белокожих держат её. Двое других стоят в стороне и ждут. Ещё один рыдает над телом, валяющимся на пороге чёрного хода со вспоротым животом. Сквозь приоткрытую дверь вижу на полу другие тела. Есть ли среди них мой папа, разобрать не могу.
Мама вырывается и плюёт им в лицо. Одежда разорвана и висит лохмотьями, на губах кровь — она явно кусала злодеев, ее лицо в синяках. Несмотря на все усилия, белокожим никак не удаётся прижать её к земле так, чтобы она не могла пошевельнуться. Что бы они ни делали, мама находит, что пустить в ход — зубы, колени, локти, ногти. Я думала, маму хотят взять в плен. Хорошо, что была слишком маленькая и не понимала, что происходит на самом деле.
«Не сдавайся, мама, держись!» — мысленно умоляю я, всё ещё надеясь на чудесное спасение. Может, папа не убит, а просто без сознания и скоро придёт в себя. Или кто-нибудь из далёких соседей подоспеет на выручку. А может, придёт наша великая Эскаранская армия и прогонит врагов.
Тут мама изогнулась, высвободила руку и воткнула большой палец в глаз одному из белокожих. Тот отпрянул с тонким, надрывным криком, и из глазницы хлынула кровь. В жизни ничего страшнее не видела. Мама сжимала его глаз и, оскалив зубы, сдавила его в кулаке. Глаз лопнул, будто мешочек со спорами.
Белокожие пришли от этого в жуткую ярость. Один наотмашь ударил маму по лицу, второй кинулся на помощь к раненому. Ещё один, до сих пор стоявший в стороне, подошёл к маме — другие продолжали её держать, — быстрым движением выхватил кинжал и воткнул ей в шею.
— Мама!
Сначала я думала, этот крик непроизвольно вырвался у меня. От горя и ужаса не смогла сдержаться. Но потом обернулась и увидела справа от меня Чаду. Он дрожит с головы до ног, лицо вытянулось. Не усидел-таки в пещере.
Белокожие поворачиваются на голос брата и пронзают нас ледяными взглядами. Взвизгнув, я несусь прочь, увлекая Чаду за собой. Но далеко убежать не удается. Беспощадные руки хватают нас и вытаскивают наружу. Мы с Чадой воем в голос.
Мама всё видела. Земля вокруг неё пропиталась кровью, русые волосы кажутся чёрными, но мама ещё жива и успевает посмотреть на моё залитое слезами лицо. В глазах немой вопрос: «Зачем? Зачем вы вернулись?»
Потом её тело обмякло и взгляд остекленел.
Мы с братом совсем обезумели от страха и заливаемся слезами. Двое белокожих держат нас за руки, пока остальные решают, что с нами делать. Разговор короткий — и так всё ясно. Рассказывая про белокожих, папа кое-что упустил — в рабство они забирают одних только девочек, потому что мальчики вырастают и становятся опасными.
