Шимун Врочек - Питер
Я с оптимизмом гляжу в будущее — вместе с мертвым профессором Хокингом…
В будущее, которого у нас нет…
Доктор Рейзман сделал эффектную паузу, оглядел собрание сквозь толстые очки.
— Спасибо за внимание. Прошу задавать вопросы.
Тишина. Люди стояли, онемев.
— Думаю, вопросов нет, — сказал председатель. — Следующий доклад!
Рейзман коротко кивнул и спустился с трибуны. И тут люди начали кричать. Кто-то даже угрожал доктору. Он шел, не обращая внимания на выкрики, равнодушный, маленький, в своем замызганном драном свитере и толстых очках.
— Необыкновенный человек, — сказал Звездочет с уважением. — Говорит, что думает. Его здесь многие не любят. Поговаривают, что ему вообще запретят заниматься научной работой. Или даже вышлют с Техноложки. Идиоты. Вокруг одни идиоты.
— Он… не слишком оптимистичен, — сказал Иван.
— Верно. Впрочем, наши дела вам не очень интересны, думаю… — Звездочет оглядел Ивана со товарищи. Встряхнул головой. — Юра вкратце рассказал мне о вашей проблеме. Прошу за мной. Думаю, нам есть о чем побеседовать.
* * *В выгородке, видимо, в обычное время использовавшейся как учебный класс, рядами стояли разваливающиеся от старости железные стулья с деревянными сиденьями. Обшарпанные фанерные стены, стол, отметивший столетний юбилей. Зато доска была белая и блестящая. Интересно, чем на такой пишут? — подумал Иван. Не мелом же?
Потом снова стал слушать.
Голос у Звездочета был своеобразный — то низкий, то высокий. Такая волновая структура.
— Они-то добрались, но опоздали, — говорил он. — Гермозатвор ведь автоматика закрывает. В общем, они не успели.
— И что дальше? — спросил Иван. Звездочет повернул голову. Он сидел на краю стола и рассказывал. Словно учитель, отвлекшийся на минуту от физики и рассказывающий детям очередную байку из своей жизни.
— Военные обезумели, — сказал Звездочет. — Майор загнал танк в наземный вестибюль — не знаю, как ему это удалось, и давай стрелять в гермозатвор.
— Получилось?
— Почти. Видишь дыру? — Звездочет показал руками размер отверстия. — Это снаряд прошел и взорвался уже внутри. Только майор сглупил. Надо было им фугасным стрелять, тогда бы точно выбили ворота. А он бронебойным зарядил. Видишь, дыра какая? И себя не спасли, и людей на станции фактически убили.
Иван представил, как ревущий от ярости танк въезжает в наземный вестибюль станции, пробивает себе дорогу к эскалаторам…
Нагибает пушку на максимум и стреляет вниз.
— Так где это было, говоришь? — спросил Иван.
Звездочет поправил очки.
— На Ладожской.
— Да ерунда это все, — спокойно сказал профессор Водяник. — Не было такого.
— Почему это не было?! — возмутился Звездочет.
— Какой максимальный наклон у танковой пушки танка Т-90? Не знаете? А я знаю.
Ну еще бы Проф не знал такой мелочи.
— Максимальный угол наклона вниз — около 15 градусов от горизонтали, — сказал профессор. — Вывод? Ничего бы у танкистов не получилось.
— Ну раз танки мы уже обсудили, — сказал Иван, — может, вернемся к ЛАЭС?
— Гм, — сказал Звездочет. — Конечно.
Он поднялся, подошел к доске, вынул из нагрудного кармана толстый черный фломастер. Ага, подумал Иван. Вот чем здесь пишут.
Звездочет вывел крупно, размашисто:
ПЕТЕРБУРГ — ЛАЭС
Обвел надписи в кружки, прочертил между ними линию.
— Вариант первый, — сказал он. — Добраться туда пешком.
Уберфюрер с шумом прочистил горло.
— Отпадает, — Иван почесал лоб. — Тут на километр заброска сверхдальней считается, на нее не всякий диггер решится. А до Соснового Бора пешком топать — увольте, это даже я не настолько псих.
Звездочет кивнул.
— Понял. Вариант второй… — и вдруг спросил Ивана: — Ты действительно думаешь, что там что-то есть — на ЛАЭС?
— А ты? — Иван смотрел на ученого в упор. Тот вздохнул:
— Мне бы хотелось верить, но…
— Но?
— Сомневаюсь. Ты сам наверняка видел сгнившие, обрушившиеся линии электропередач. По трезвому размышлению: не может там ничего уцелеть — за столько-то лет. За техникой уход нужен, иначе она гниет и ржавеет. Ты в метро посмотри — везде линии проложены, а кабеля уже давно сгнили. Чи ним, латаем, как можем, а толку?
— Но вдруг там что-то есть? — продолжал настаивать Иван. — Откуда-то берется же в метро центральное освещение? Или вы, на Техноложке, знаете, откуда оно, только нам не говорите?
— Не знаем. — Звездочет снова вздохнул, поднял голову. — Хорошо, вариант второй… А какой второй? Долететь?
Тишина. Водяник молчал. Наверное, решил Иван, все еще думает о реликтовых ящерах…
— А если махнуть до ЛАЭС на машине? — предложил Кузнецов. — Там всего-то километров восемьдесят, вы говорите.
— Угу, — сказал Звездочет, поправил очки. — Вот найдешь ты, допустим, исправную машину, что делать будешь?
Кузнецов обрадовался, что его тоже включили во взрослую беседу.
— Сяду, да поеду, — сказал он.
— Угу. Сел один такой… Ты даже завести ее не сможешь, эту машину. Автомобильный аккумулятор разряжается за месяц-полтора максимум. Ручкой стартовать? Так это только на старых машинах возможно. Но допустим. А бензин?
— Ээ… а что бензин? — Кузнецов почесал затылок. Похоже, об этом он как-то не подумал.
— Срок хранения бензина по армейскому госту — пять лет, — вступил вдруг в разговор Уберфюрер. — Потом он начинает терять октановое число. Выпадает осадок и прочие прелести.
— Густеет, наконец! — подхватил профессор Водяник. — В общем, даже то топливо, что хранилось в закрытых резервуарах, нужно как минимум фильтровать, а то и делать перегонку-очистку. В бензобаке если что и осталось, то оно скорее похоже на бензиновое желе.
Именно поэтому советские армейские дизель-генераторы незаменимы. Они работают на самом фиговом топливе — а где сейчас возьмешь хорошее? И работают долго, и чинятся на коленке. А ты попробуй японца почини. Ту же хондовскую мини-электростанцию. Прекрасная вещь, на самом деле. Залил пятнадцать литров бензина, и она дает тебе свет тринадцать часов подряд. Великолепно, правда? — Водяник усмехнулся. — Единственная проблема… мда. — Он почесал бороду. — Это должен быть хороший бензин…
* * *Иван давно не видел Уберфюрера таким возбужденным. Лицо его горело, глаза сияли.
— Смотри, Ван, кого я тут встретил!
Иван повернулся. Пожилой человек показался ему знакомым. Только щеки уж очень ввалились… Так. Мысленно побрить ему голову, чуть подкормить — опять же мысленно. Так это же…
— Седой?!
Пожилой скинхед улыбнулся.
— Есть такое дело.
* * *— Остается главный вопрос, — Иван помолчал, оглядел своих. — Как нам добраться до Соснового Бора? Звездочет?
Звездочет покачал головой.
— Пока это выглядит совершеннейшей авантюрой… Не знаю. Буду думать.
— У меня есть идея, как это сделать, — сказал профессор Водяник.
Глава 16
Аргонавты
— Понимаете, старый паровоз — это легенда, — сказал Водяник. — И одновременно — не совсем.
— То есть? — переспросил Иван. — Какой-нибудь мифический поезд-призрак, который проезжает из ниоткуда в никуда? Я про такие слышал. Там еще свет горит и люди сидят, нет?
Профессор поморщился.
— Нет, это другая легенда. У нас тут вообще сплошные Мифы Древней Греции, издание «Советская литература», 1969 год под редакцией Соколовича…
Иван мотнул головой. Иногда информация начинала бить из Водяника, как из прохудившегося шланга. Какая еще «Советская литература»? Какой еще шестьдесят девятый год?
— Проф, — сказал он. — Покороче.
— Конечно, конечно. Начну с экскурса в историю…
Блин, Иван даже говорить ничего не стал. Профессор неисправим.
— Советский Союз серьезно готовился к ядерной войне, — начал Водяник. — Да и вообще к войне. Одно из последствий войны — перебои с электричеством. Выгорание приборов от электромагнитного импульса, что дает ядерная вспышка… Кстати, существовали специальные атомные бомбы, так называемые графитовые, для уничтожения электросистем противника…
— Проф!
— Да, да, я понимаю. На такой случай при каждом железнодорожном депо было приказано держать один паровоз. Настоящий, работающий на угле. Вот представьте. Ядерная война, паралич системы электроснабжения, мазута для тепловозов — и того нет. Мы берем дрова или уголь, набираем воды и едем на локомотиве времен Великой Отечественной. Это Европа встанет, если у них чего не будет.
А мы обойдемся своими силами.
Кстати, танки Т-34, стоящие чуть ли не в каждом городе страны — из той же оперы. Они все на ходу. Просто законсервированы. Они своим ходом заезжали на постамент, и там их глушили. Сливали солярку, заливали маслом двигатель и все механизмы. Потом, через много лет, я неоднократно читал, как танки самостоятельно съезжали с постамента, чтобы отправиться на реставрацию. Представляете? И еще я слышал случай про угон тэ-тридцать четыре. Мол, залили солярку и проехали метров двести, дальше танк заглох. Двести метров! Без расконсервации по правилам. Но он завелся и поехал — через пятьдесят лет после установки в качестве памятника.
