Виктор Косенков - Моя война
— Ага, я поняла. Напомни мне об этом, когда я выйду из этого твоего виртуального вертепа…
— Зачем?
— А я тебе… объясню все по поводу стандартных параметров, размеров, динозавров. Ты не просто извращенец, ты извращенец с особым цинизмом!
Энди только хмыкнул.
— Так ты попробуй полетать, это интересно.
Я попробовала… Наверное, хитрый программист, положивший всю свою жизнь на алтарь Его Величества Процессора, знал, за что ему все простится. Всего за несколько минут ощущения птицы в свободном полете Энди была обеспечена пожизненная индульгенция.
— Не забудь остановиться… Кали!
Я не слышала. Я не желала останавливаться. Мне было хорошо. Бесконечно хорошо. С другой стороны белых сфер не было ничего интересного. Такие же шары на зеленой плоскости. Только вдалеке было видно нечто продолговатое и огромное.
— Энди, что это там такое?
— А ты не догадываешься?
— Нет.
— Бильярдный стол.
— Как так?
— Ну, стол, понимаешь? Стол, на котором играют в бильярд.
— Не делай из меня дурочку! Я знаю, что такое бильярдный стол.
— Так чего спрашиваешь? Просто мне показалось, что это забавно. Тут, правда, только три шара, один куда-то укатился. А вот там, если присмотреться и лететь некоторое время, можно найти кий. В общем-то, пока все.
— Это ты бессонной ночью выдумал?
— Угу… Ну, сама понимаешь, всякие полянки, городские платформы и тому подобное — это уже готовые заготовки. А тут пришлось попотеть. Хорошо получилось?
— Хорошо… — Я задумалась. — А скажи, Энди… Вот так можно и трехмерную модель города сделать? И района?
— Можно. В правильном направлении думаешь, Темная. Я уже предложил кому надо. Но тестируешь ты первая. Шишки завтра придут.
— Я польщена… Тебе не нагорит?
— Если ты не расскажешь, то нет.
— Значит, все будет в порядке.
— А еще тут можно почту читать, — заявил Энди.
— Показывай!
У меня никогда не было семьи. Такой обычной, как положено. Моя семья — это наша база. Тут все были друг другу братья, сестры, матери, отцы, жены, мужья и любовники. Их было много, они были строги и ласковы, они были старыми и молодыми. И единственная вещь, которая разделяла нас всех, — это происхождение. Живорожденные и остальные… Странно прижилось слово “клоны”, очень неточное, не отражающее сути, но больно бьющее по самолюбию. Может быть, потому и прижилось, как антитеза слову “человек”, сладкой конфетке, недостижимой, но манящей.
Центральный корпус биохимической лаборатории НИИ Кибернетики и Робототехники. Киев
— Нелепо все, — глядя в потолок, вздыхает Монгол.
Он пускает в глянцевую белизну напыленного на железобетон сипрока струю сизого дыма и вздыхает.
— Почему нелепо? — спрашиваю я и тоже гляжу в потолок.
Чего он там увидел? Вот ведь нелепая манера разговаривать!
— Работа как работа.
Монгол презрительно хмыкает. Ну, еще бы! Кто он и кто я?! Монгол — восходящая звезда программирования киберсистем, а я так, хорошая лаборантка. Ну, очень хорошая, но все-таки лаборантка.
— Нелепо заниматься этой работой, — словно для идиотки разъясняет Монгол и затягивается.
Я слышу, как шипит табак в его сигарете. Именно табак, а не курительная смесь номер семнадцать. Монгол может себе это позволить, его шеф огреб грант на исследования по теме “Биологическая основа систем промежуточного синтеза в процессе инициирования второго уровня искусственного интеллекта”. А поскольку шеф Монгола, Леман Иосиф Карлович, в простонародье Лимон, по сути, просто паразитирует на работах Монгола и отлично это понимает, в деньгах юное дарование не нуждается и в средствах стеснения не испытывает. — Нелепо заниматься делом, которое, как ты совершенно адекватно выразилась, всего лишь “работа как работа”. Человек, если имеет хотя бы какие-то умственные способности, не может тратить их на простую жизнедеятельность. У него нет такого права. Это сравнимо с преступлением.
— Против чего? — я с удовольствием затянулась выцыганенной у своего начальника сигареткой.
— Против себя, прежде всего. Против человека. Против той пирамиды людей, вершина которой — человек, наделенный умом. Все самое лучшее, что было в его предках, сконцентрировано в нем, а все, что он делает, лишь жизнеподдержание. Преступление против общества, наконец, хотя это смешнее всего. За преступления против общества нельзя наказывать. Общество, по крайней мере, в той форме, в которой мы его сейчас видим, само по себе является преступлением.
— Интересно. А о какой пирамиде ты говорил?
— Ну, как же! На каждом из нас лежит огромная ответственность. Каждый из нас является результатом отбора лучших генотипов в процессе более чем тысячелетнего естественного отбора. Если подумать, то все помыслы и деятельность всех твоих предков, этой сумасшедшей толпы разных людей, была направлена на создание тебя, как вершины и одного из составных кирпичиков этой бесконечной пирамиды. И как, спрашивается, при таком раскладе человек может растрачивать свои силы на абы что?
— Значит, ты преступник?
— Получается так, — Монгол пожал плечами.
— И против тебя надо принять меры и изолировать тебя от общества?
Монгол с интересом посмотрел на меня своими прищуренными глазами.
— Прямо здесь?
— А что? Тебе это претит? Стесняешься пирамиды предков?
Монгол усмехнулся. Мелкие, плотно сбитые зубы влажно мелькнули между темными губами. Я прижалась к нему грудью и провела ладонями по его бедрам.
— Ну, так что? Лимон подождет?
— Подождет, — решительно подтвердил Монгол, и я услышала, как звякнул ремень его брюк.
Помещение для курения было маленьким, но вполне подходящим.
— Кали, сними обувь, — хрипло попросил Монгол.
Он был фетишистом и совершенно сходил с ума, когда видел меня, стоящую на полу босиком. У каждого человека, даже такого умного, должны быть свои странности. И обычно они есть.
— Ты, наверное, знаешь, что такое человек?
— Знаю, — он наращивал ритм. Все быстрее и быстрее. Грубее.
— Ну, так скажи мне! — Я вскинула ноги, утопая в теплом чувстве приближающегося оргазма.
— Человек… — его уже трясло. — Это мостик… На пути… к… Сверхчеловеку!!!
Его финальное “.у” слилось с моими криками и его воем. Кто-то ломился в двери курилки, не понимая, что дверь приперта изнутри не напрасно.
Было хорошо.
Все-таки я предпочитаю постель.
Когда мы выскочили из курилки, в коридоре уже собирался народ.
Мы пронеслись через волну недовольства, через возгласы, через руки, спины. Толпа, словно большая амёба, не хотела нас отпускать, выпускала липкие щупальца.
Я едва успела привести в порядок одежду, как мы влетели в лабораторию к Лимону, который уже нетерпеливо бегал по узкому пространству между столами, чертежными синими панелями и стеллажами.
— Какого черта? — накинулся на нас Лимон. — Это у вас называется выйти покурить? Сорок две минуты! Что можно делать сорок две минуты в курилке?
— Ну, можно и дольше. В принципе, я мог бы рассказать, — Монгол отдышался. — Хотя полагаю, что вам, Иосиф Карлович, это будет не слишком интересно слушать.
Лимон позеленел.
Монголу было известно, что его начальник неоднократно подкатывал ко мне, и дело не кончалось скандалом только потому, что люди, стоящие за моей спиной, все аккуратно заминали. Впрочем, этой детали Монгол не знал.
— Дмитрий, — выдавил Лимон, играя желваками, — вы должны понимать, что работа, которую мы тут делаем, имеет огромное значение.
— Для чего? — невинно поинтересовался Монгол, он же Дмитрий Карра, моргая раскосыми щелочками глаз.
— Хотя бы для науки. Потому что, насколько я понимаю, никакие другие критерии для вас не существуют. С вашим цинизмом глупо рассуждать о государстве, родине или даже человечестве.
— Почему же? — Монгол уселся на стол. — Можно и о государстве, и о родине, если, конечно, не смешивать первое и второе. Можно даже о человечестве. Но боюсь, что мои рассуждения на эти темы вам, дорогой Иосиф Карлович, покажутся весьма спорными. Поэтому я бы предложил вернуться к работе.
И, не давая Лимону опомниться, он перевел разговор в научное русло.
Я любовалась Монголом. Циничное молодое животное, с колоссальным потенциалом во всех областях жизни. Гений божьей милостью, который не приложил к собственной гениальности ни единого усилия. Просто таким родился. Его выводы отличаются оригинальной смелостью небитого наглеца. И, что самое интересное, он всегда крутится вокруг да около истины. Наверное, у него чутье, как у акулы на кровь.
А истина заключалась в следующем: Монгол в своей дешевой лаборатории ухитрялся добиваться результатов, недоступных целым корпорациям с их неизмеримыми мощностями и возможностями. И Лимон совсем не преувеличивал, когда говорил о ценности для науки работ Монгола. И так считал не только он один. Вокруг Монгола и его разработок уже давно вертелось колесо межкорпоративных интриг, борьбы и открытой войны. Фактически мозг Дмитрия Карра был самым дорогостоящим серым веществом на пространстве всей Восточной Европы. И для обладания этим веществом корпорации не выбирали средств.
