Оливер Боуден - Assassins Creed. Ренессанс
– Buon giorno, Эцио.
– Доброе утро, madre[32].
– Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, тебе уже лучше? – спросила Мария, осторожно дотрагиваясь до раны на голове сына.
– Я совершенно здоров.
– А отец говорил, что тебе стоит побольше отдыхать.
– Мама, я не нуждаюсь ни в каком отдыхе!
– Во всяком случае, утром тебя не ждут никакие приключения. Отец просил меня проследить за тобой. Я ведь знаю, что́ у тебя на уме.
– Мама, ты о чем?
– Эцио, не пытайся меня одурачить. Мне известно о твоей драке с Вьери.
– Он слишком долго говорил разные гадости о нашей семье. Я решил, что хватит ему безнаказанно трепать языком.
– Вьери не все делает по собственной воле. На него давят. Особенно сейчас, после ареста его отца. – Мария помолчала. – Франческо Пацци отнюдь не ангел, но я бы никогда не подумала, что он способен примкнуть к заговорщикам, собравшимся убить герцога.
– Что теперь его ждет?
– Вскоре его будут судить. Когда вернется герцог Лоренцо, отец выступит на суде в качестве главного свидетеля.
Эцио стало не по себе.
– Успокойся, мой мальчик, – сказала мать. – Тебе нечего бояться. Я не собираюсь давать тебе никаких неприятных поручений. Я всего лишь прошу тебя сходить вместе со мной к одному человеку. Это ненадолго. Думаю, тебе там даже понравится.
– Я с удовольствием помогу тебе, мама.
– Тогда пошли. Это недалеко.
Выйдя из дверей палаццо, мать и сын пешком направились в сторону собора, точнее – в небольшой квартал, где размещались мастерские флорентийских художников. У знаменитого Верроккьо и восходящей звезды Алессандро ди Мариано Филипепи, за которым закрепилось прозвище Боттичелли, мастерские были большими и шумными, со множеством учеников и помощников, занятых растиранием и смешиванием пигментов. У не столь известных живописцев мастерские были куда скромнее. Возле одной неприметной двери Мария остановилась и постучала. Им сразу же открыли. На пороге стоял красивый, хорошо одетый молодой человек; щеголеватый, но крепкого телосложения, с копной темно-каштановых волос и роскошной бородой. Он был где-то лет на шесть или семь старше Эцио.
– Госпожа Аудиторе! Добро пожаловать! Я ждал вашего прихода.
– Buon giorno, Леонардо! – Мария и художник поцеловались. Поцелуй был сдержанным, отвечавшим правилам флорентийской вежливости, однако Эцио подумал, что они давно и хорошо знакомы. Леонардо ему сразу же понравился. – Это мой сын Эцио.
Художник поклонился.
– Леонардо да Винчи, – представился он. – Molto onorato, signore[33].
– Здравствуйте, маэстро.
– Вряд ли я пока дотягиваю до этого звания, – улыбнулся Леонардо. – Что же это я держу вас на пороге? Прошу вас, входите. Сейчас скажу моему помощнику, чтобы принес вам вина, пока я упаковываю ваши полотна.
Мастерская Леонардо была невелика и при этом почти доверху забита всяким хламом. На столах громоздились скелеты птиц и каких-то зверьков. С ними соседствовали стеклянные банки, в которых, погруженные в бесцветную жидкость, плавали чьи-то внутренности или что-то в этом роде. Ничего подобного Эцио прежде не видел и даже отдаленно не догадывался о содержимом банок. В углу стоял широкий верстак, где лежали деревянные, искусно вырезанные предметы. Их назначение тоже было загадкой для молодого человека. Слева от верстака застыли два мольберта с недоконченными портретами. Оба были выполнены в достаточно темных тонах и не отличались прорисовкой деталей. Мать с сыном уселись на стулья. Вскоре из внутреннего помещения вышел юноша приятной наружности. В руках он держал поднос с вином и сладкими хлебцами. Выставив угощение на стол, юноша застенчиво улыбнулся и исчез.
– Леонардо очень талантлив, – сказала Мария.
– Верю тебе на слово, madre. Я плохо разбираюсь в искусстве.
Дальнейшая жизнь виделась Эцио в не слишком радужных тонах. Он вынужден будет пойти по отцовским стопам. Но глубоко внутри его обитал неукротимый дух бунтаря и искателя приключений. То и другое никак не соответствовало образу жизни флорентийского финансиста. Как и старший брат, Эцио считал себя человеком действия, далеким от мира художников и ценителей искусства.
– Чтобы понимать жизнь и наслаждаться ею сполна, человеку крайне необходимо самовыражение, – сказала Мария, внимательно глядя на сына. – Тебе, дорогой, оно тоже бы не помешало.
Слова матери задели его самолюбие.
– У меня с ним проблем нет, – ответил Эцио.
– Я не имела в виду уличные драки или сомнительных девиц, – сухо пояснила Мария.
– Мама!
Мария невозмутимо пожала плечами:
– Тебе было бы очень полезно подружиться с таким человеком, как Леонардо. Уверена, его ждет большое будущее.
Эцио с сомнением обвел глазами хаос, царивший в мастерской:
– Что-то слабо верится.
– Оставь свои колкости при себе!
Их разговор был прерван возвращением Леонардо с двумя какими-то ящиками, один из которых он опустил на пол.
– Вы поможете мне отнести картины к вам домой? – спросил он Эцио. – Я мог бы попросить Аньоло, но ему нужно сторожить мастерскую. И потом, боюсь, бедняга не настолько силен.
Эцио нагнулся и поднял ящик. Тот оказался на удивление тяжелым.
– Осторожнее! – крикнул Леонардо. – Полотна, которые там лежат, требуют бережного обращения. К тому же ваша матушка заплатила мне за них немалые деньги!
– Идемте, – заторопила их Мария. – Мне не терпится увидеть эти картины на стенах нашего дома. Я уже и место для них присмотрела. Думаю, вы одобрите мой выбор, – добавила она, обращаясь к Леонардо.
Последняя фраза матери немного задела Эцио. Неужели этот молодой, никому не известный художник достоин такого почтения?
Пока они шли, да Винчи развлекал их разговорами, и спустя какое-то время Эцио нехотя признался себе, что подпал под обаяние художника. Но вместе с тем в Леонардо было что-то… настораживающее, что ли? Может, юношу задевала некоторая холодность нового знакомого? Чувство отстраненности от других? Возможно, это и было «витание в облаках», свойственное, как считалось, большинству художников.
– Позвольте узнать, Эцио, чем вы занимаетесь? – поинтересовался художник.
– Помогает отцу, – ответила за сына Мария.
– Значит, идете по финансовой стезе? Что ж, вы родились в подходящем городе!
– Наш город подходит и для художников, – сказал Эцио. – Столько богатых покровителей.
– Только нас еще больше, – посетовал Леонардо. – Трудно привлечь к себе внимание. Потому-то я так признателен вашей матушке. Поверьте мне, у нее очень меткий глаз!
– Живопись – не единственное ваше занятие? – спросил Эцио, вспомнив все эти загадочные штуки в мастерской.
Леонардо задумался.
– Непростой вопрос вы мне задали. По правде говоря, сейчас, когда я предоставлен самому себе, мне трудно сосредоточиться на чем-то одном. Я обожаю живопись и знаю, что могу весьма преуспеть в ней, но… иногда я вижу результат прежде, чем до него доберусь. Поэтому мне порой так трудно закончить картину. И не только картину. Меня нужно подстегивать! Но и это еще не все. Часто у меня возникает ощущение, что моя работа лишена… даже не знаю, какое слово подобрать… цели, наверное. Имеет ли смысл все, чем я занимаюсь?
– Леонардо, вам нужно больше верить в себя, – сказала Мария.
– Спасибо. Но бывают моменты, когда я предпочел бы заняться чем-то более практическим. Тем, что можно применить в повседневной жизни. Мне хочется понять, как устроена жизнь. Хочется понять устройство всего.
– Тогда вам пришлось бы вобрать в себя целую сотню людей, – заметил Эцио.
– И вобрал бы, если б мог! Я ведь знаю, что́ меня привлекает. Архитектура, анатомия, инженерное дело. Я не хочу лишь запечатлевать мир своей кистью. Я хочу его менять!
Леонардо говорил с такой пылкостью и страстью, что его слова не раздражали, а восхищали Эцио. Этот человек не хвастался, не красовался перед ними. Чувствовалось, он терзается нескончаемыми замыслами, бурлящими внутри. «Сейчас он нам скажет, что вдобавок не чужд музыки и поэзии», – подумал Эцио.
– Эцио, не хотите немного передохнуть? – спросил Леонардо. – Возможно, эта ноша тяжеловата даже для вас.
Эцио скрипнул зубами:
– Нет, grazie[34]. И потом, мы почти пришли.
Едва войдя в дом, Эцио со всей осторожностью, на какую были способны его саднящие мышцы, опустил ящик на пол и почувствовал неимоверное облегчение, в чем не хотел до конца признаваться даже самому себе.
– Эцио, спасибо тебе за помощь, – сказала Мария. – Дальше мы справимся сами. Но если ты хочешь помочь нам и в развешивании картин…
– Нет, мама, – вежливо отказался Эцио. – Думаю, здесь я вам буду только мешать.
– Был очень рад познакомиться с вами, Эцио, – сказал Леонардо, протягивая ему руку. – Надеюсь, наши пути вскоре снова пересекутся.
– Anch’io[35].
– Эцио, пусть кто-нибудь из слуг выйдет и поможет Леонардо, – попросила Мария.
