Сергей Калашников - Четвёртый поросёнок
Перед глазами резко возникло «звездное небо», на котором то и дело мелькали вспыхивающие звезды, а гул не имеющей оттока крови поднялся в ушах до громкости рева водопада.
«Отвоевался, — подумал Федька, теряя сознание, — придавили как клопа».
Глава 27
Молчание дорого… обходится
С неба пролился небольшой водопад и, едва, отфыркиваясь от попавшей в нос воды, Федька успел подумать: «С фантазией разработчики подошли к „возрождению“», — как его дернули вверх, отчего связывающий кисти пластик иммобилизатора больно врезался в тело, а на противоположную голове точку пришелся импульс ускорения. Такой, что аж дух перехватило — пришлось бодро семенить туда, куда тянули. Его пленители оказались со знанием анатомии… и своего дела. Ковылял, прихрамывая разом на обе ноги, да по-цыплячьи подпрыгивая. Ноги связали хоть и не так туго, как руки, но всё равно не шагнёшь как следует.
Мысль о сопротивлении в голову не то, чтобы не пришла, просто не успела оформиться, когда за простую заминку (не разобрался с какой ноги шагать — здорово мешала короткая веревка, связывающая щиколотки), левый бок познакомился с чужим прикладом. Не сильно. Экономно так, но почка не только «ёкнула» но и, такое впечатление, что оборвалась нафиг. Скособочившись, засеменил ещё быстрее, оставив «на потом» все мысли о качании прав.
Ковылять пришлось недалеко, а обращались с ним сноровисто, словно опытные грузчики с тюком — беззлобно и эффективно, но по наработанной за годы привычке, чётко контролируя любую мелочь. Прижали с разгона грудью к деревцу — ствол в руку толщиной очищенный от веток, но с оставленными в нужных местах сучками. Это, судя по тому, что кисти рук, вздернутые сильно выше головы, как раз на такой сучек и нацепили. Между стволом и торчащими вперед локтями тут же просунули палку, и оказался Фёдор полностью зафиксированным в положении «стоя на цыпочках»: палка не даёт отклониться назад а, просунутый между связанными запястьями сучек над головой — вниз. Нос же упёрся в ствол дерева.
Правда, простоял Федька в таком положении недолго. Буквально пару секунд, пока под выдвинутые вперёд колени не просунули еще одну палку. Затем оба конвоира зашли с боков и хекнув: «Ну и здоров, лось!», — дёрнули его тело вверх, сняв стянутые запястья «с крючка», чтобы, плавно опустив, снова зацепить, но уже ниже. Пока один из них удерживал тело за подмышки, второй быстро оттянул щиколотки назад, пока палка между колен тоже не уперлась в ствол дерева. Нажав своей ногой Федьке на пятки, мучител, ь не обращая внимания на его сдавленное мычание, двумя ударами вбил в землю колышек, зафиксировав ноги связывающей их веревкой в натянутом положении.
После этого вся суета была закончена, и два парня — на вид не старше двадцати лет — открыто и по-доброму улыбнулись выпучившей глаза жертве, да и пошли себе дальше обустраивать лагерь. Вся процедура, если верить висящим перед глазами часам, заняла у них от силы пятнадцать секунд. Профессионалы.
Федька попробовал первым делом распрямить руки, чтобы опереться на колени, а не висеть буквой «зю» на врезавшемся в запястья пластике. Но не тут-то было, едва начал распрямлять уже нывшие ныть от напряжения бицепсы, как пришлось мигом подтягивать тело выше — вбитый сзади между пятками колышек чувствительно уперся в копчик.
М-да, в такой позе точно не заснешь. Поерзал, пытаясь найти положение поудобнее — такового не находилось. Силы рук пока хватало, чтобы держаться, но запястья резало уже невыносимо, незаметное ранее давление палок на внутреннюю (и очень нежную) сторону локтей и коленей становилось жутко неприятным, а стопы, вынужденные опираться о землю подъемом вместо ступней, тянуло как больной зуб. А ведь и одной минуты ещё не прошло, как поставленное в неестественную позу тело начало скулить, словно побитая собака и молить о пощаде.
Хуже всего было от понимания, что это всё очень надолго и у него нет ни малейшей возможности облегчить своё положение, а располагающиеся прямо перед глазами на отдых люди, его и за человека-то не считают. Они даже не смотрят в его сторону, хотя врагам, вроде как, положено издеваться над попавшим в плен героем, и наслаждаться его муками. Но, похоже, происходящее для них — рутина, а закипающая на костерке вода и перспектива получить по кружке кофе приносит им куда большее удовольствие. Неправильные Федьке враги достались. Не киношные.
И от этого понимания и тоски он, кажется, слишком выразительно заскулил через забитый в рот кляп. О чём мигом пожалел. Забыл, что никогда не бывает так плохо, чтоб не могло стать ещё хуже.
От «кашеваров» отделился один человек и замер напротив скрючившейся вокруг древесного ствола фигуры. Не слишком высокий, не чересчур крепкий на вид молодой парень. В чём-то даже симпатичный. Но от его ледяного взгляда все потроха Фёдора пронзил такой холод, что даже боль отступила. Подошедший безразлично потыкал пальцем в дрожащие от напряжения мускулы — так хозяйки тыкают в куски мяса на базаре — и спокойным голосом произнес:
— Что, уже готов говорить? Быстро же ты спёкся. Вот только расспрашивать тебя пока никому не хочется. Так что ты подумай, поразмышляй — чем можешь быть полезен. Учти, герой, если ты заставишь меня потратить лишнее время, то я буду сильно огорчён, а тех, кто меня огорчает, хоронят в закрытом гробу. Это если есть чего хоронить. Понял? — и он приблизил лицо, внимательно глядя в глаза. И вдруг совершенно искренне и радостно улыбнулся. — Не понял? Значит, придется объяснять. Ох и порадовал ты меня парень!
И от души поцеловав передернувшегося от отвращения мальчика, бросил в сторону:
— Командир, я за дровишками схожу? Заодно и пару полешек прихвачу…
— Давай, — ответили от костра.
И, шепнув на ухо: «Никуда не уходи», — «рыбоглазый» пропал из поля зрения.
Оказывается, невозможность стереть со щеки чужие слюни бывает мучительней кола в заднице.
Пережив приступ ярости, Фёдор сразу впал в апатию. Собственное бессилие многократно усиливало боль, просто выжигая волю. К чему сопротивляться, если его сведения никому не нужны? К чему этот балаган? Хоть бы просто убили, да и всё.
Тело, которому вроде бы, по уверениям «опытных», следовало затечь и перестать беспокоить своего хозяина, открывало все новые горизонты страданий — болели такие мышцы и уголки, о существовании которых Фёдор даже не догадывался. Но сильнее всего его душу терзало понимание собственной глупости — что мешало честно принять бой в том окопчике и там же сдохнуть, но попытаться прихватить с собой хоть кого-то из нападающих? Трусливое желание выжить привело его в плен, а ведь можно было хотя бы прицельно расстрелять последний рожок, а как дошло бы облака газа — пустить себе пулю под подбородок. Что в итоге выгадал он, попытавшись уцелеть?
За всеми этими самокопаниями Фёдор прозевал появление рядом нового персонажа.
— Зря ты его разозлил парень, — сказал мужчина лет двадцати пяти, присаживаясь рядом на корточки, чтобы заглянуть мальчику в глаза. Фёдор тоже вскинул голову, чтобы посмотреть на неожиданного «сочувствующего». Открытое волевое лицо, карие глаза и выгоревшие, соломенные волосы. Наверняка обычно добрый, а сейчас еще и какой-то виноватый взгляд. Было в нем что-то неуловимо знакомое, от многих сослуживцев и друзей отца исходило точно такое же чувство покоя и безопасности. Подобное впечатление производят уверенные в себе люди, привыкшие решать вопросы, полагаясь исключительно на собственную силу.
— Ваши, недавно убили его друга. Хорошим парнем был Колька. Эх! — «сочувствующий» махнул рукой и отвел виноватые глаза. — Ты только его не раздражай. Отвечай на вопросы, от тебя ведь толком ничего не надо. Что ты там можешь знать, ведь правда? Ну вот, главное здоровье сохранишь, мамку порадуешь. А там отсидишь сколько положено, да живи себе, девушек люби… будет чем. Главное героя из себя не разыгрывай, ведь за минуту геройства потом можно всю оставшуюся жизнь провести лежа в собственном дерьме, понимаешь? Питаясь через зонд в заднице. И даже сдохнуть уже не получится…
От этих слов у Федьки просто душа оборвалась. Он неожиданно ярко и совершенно четко понял — всё, что говорит этот дядечка — чистая правда, причем, если и искаженная, то в меньшую сторону. Более того, «сочувствующий» действительно за него переживает и не желает ему такой судьбы. Но вот только его слова…
Выжить любой ценой. Слизняком, лижущим сапоги победителям, предателем, в глаза которому смотрят со страхом и беспомощностью, а в спину с презрением и ненавистью. Не важно кем и как, главное — выжить! И в ответ на эту мысль, вместо отвращения, он вдруг почувствовал практически неодолимое «Да!» — его измученное собственной беспомощностью тело каждой своей дрожащей от боли клеточкой хотело жить! Действительно, не важно, как и какой ценой — просто уцелеть сейчас и жить дальше.
