Михаил Тырин - Желтая линия
— Водавия, — сказал я, пожав плечами.
— Правильно, Беня. — И он застучал по клавишам.
Я тем временем подсел к капусте и начал разглядывать все ее стебельки и листики, осторожно водя по ним пальцем. «Должно быть, — подумал я, — там и в самом деле какой-то наркотик. А ведь он будет нужен не только нам. Граждан, одетых в ивенкское тело, со временем станет больше. И все захотят капусты. Может, заняться разведением? Или выделить основное вещество и создать новую пищевую добавку. Заработать на этом десятое холо или пятнадцатое… Надо бы поделиться идеей со Щербатиным…»
— Беня, — позвал вдруг он, и меня поразило, как глухо и безжизненно прозвучал его голос.
Я подсел к терминалу. На экране шла программа, записанная на одной из оккупационных баз. Родные и привычные до мозга костей картины — проволочные заборы, пластиковые дома-времянки, вездеходы, серо-зеленые цивилизаторы, месящие грязь…
— Это выскочило на слово «Водавия», — пояснил Щербатин.
Потом нам показали шахту — новую, на совесть отстроенную и оборудованную. Повсюду машины — никаких ульдров с носилками. Затем мы увидели новую дорогу, площадку для реапланов, генераторный центр с расходящимися в разные стороны энерголучами. У Водавии был деловитый и достаточно мирный вид.
— Это программа для инвесторов, — сказал Щербатин. — Презентации белого угля прошли повсюду. Теперь правящая верхушка будет слать туда экспедиции, чтобы застолбить участочек для себя.
— Знаю, — сказал я, — как-никак, в Академии учусь.
И вдруг нам показали ивенкский город — большой, мы в свою бытность подобных не видели. Дома-муравейники, балконы, заросшие деревьями крыши. И антротанки, застывшие на всех углах.
— Можно узнать, когда отправляется первая экспедиция, — сказал Щербатин. — И не только первая.
— Хочешь слетать?
— Может, хочу, но не буду. Однозначно не буду.
Программа кончилась, но там были и другие записи. Мы смотрели, как Цивилизация пожирает Водавию, и не могли оторваться. Нам было больно это видеть, но мы смотрели. Так, наверно, люди глядят на пожар, в котором погибает их собственный дом. Смотреть больно, но и отвернуться невозможно.
— Чертовы ивенки, — пробормотал Щербатин.
— О чем ты?
— Они все знали. Они не ушли отсюда. — Он постучал себя по груди. — В этом туловище по-прежнему сидит ивенк, только зовут его Щерба. А в твоем — ивенк Беня. Неужели ты этого не понял?
Я промолчал. Щербатину не стоило произносить это вслух. Да, конечно, я давно подозревал, что не вполне принадлежу себе. И все мои депрессивные приступы лезли именно оттуда, из чужого сердца, которое мне пришлось носить. Но эта тема даже в мыслях была для меня табу. Я не мог открыто признаться, что делю свою личность с посторонним. Это была бы капитуляция.
— Перед тем как мои мозги вживили в ивенка, — сказал Щербатин, — он что-то успел крикнуть мне. Он смотрел на меня так, будто…
— Я знаю, Щербатин. Он сказал: «Ты — это я». Мы не могли знать, что это означает на самом деле.
— Может, оно как-то рассосется со временем?
— Не знаю. Я боюсь, что оно только спит во мне. А потом — проснется и начнет мною полностью управлять. Мы уже ненавидим весь этот мир, а что же будет дальше?
Щербатин протяжно вздохнул в ответ. Уверен, он боялся того же самого.
* * *В тот день я и Щербатин ушли со службы после обеда, никому об этом не сказав. Он подошел ко мне и спросил: идем? Я кивнул, прекрасно понимая, о чем речь. Хотя заранее мы не договаривались.
Просто оба мы ждали этого дня. Сегодня отправлялся первый специальный рейс на Водавию. Мы обязаны были присутствовать в порту и видеть это.
В полном молчании мы добрались на подземке в порт. Можно было взять машину, но не хотелось оставлять следов. Мы ощущали себя заговорщиками, чужаками, тайными агентами другой нации. Чувство опасности витало вокруг, хотя повода для этого пока не было.
Мы стояли за проволочным забором и наблюдали, как далеко на летном поле готовится к старту массивный, похожий на пузатую бутыль транспорт. Рядом суетились рабочие, сновали погрузчики, ждали своей очереди штабеля ящиков.
— Даже не верится, — проговорил Щербатин, — что скоро эта штука опустится среди водавийских болот.
— Не так уж скоро, — ответил я. — Если вообще долетит.
— Так просто — раз и там. Мы ведь могли бы наняться туда. Тем более с шестым холо… Ты уже старый вояка, будешь командовать дивизией. Ну, я тоже найду что-нибудь…
Я вяло усмехнулся. Это все слова. Мы оба не можем стать цивилизаторами. Нам пришлось бы стать на той земле чужими, а это противоестественно. Мы — свои на водавийских болотах. Эти руки, плечи, голова, длинные волосы — все это появилось там, все это вскормлено среди островов и зыбких топей. Наши легкие привыкли дышать тем воздухом. Мы можем находиться там только в качестве своих, но и это исключено.
— Гувернантку свою тоже заберешь? — спросил я.
— Конечно, я привык к ней.
— Что значит «привык»? — Я с недоумением покосился на него.
— Просто привык. Мы ведь давно встречаемся, с того самого дня. Только раньше это было незаконно, а теперь… Наверно, тоже незаконно. У нее первое холо, она не имеет права заводить семью. Вот, ждем.
— Семью? — остолбенел я. — Щербатин, я не ослышался?
Он с досадой вздохнул:
— Беня, я ведь делюсь с тобой единственной радостью. А ты рожу перекосил.
— Нет-нет, все нормально, — пробормотал я. — Поздравляю. Просто неожиданно как-то…
— Знаю, почему ты глаза выпучил. Только зря. Она не совсем такая, как остальные. У нее тут никого нет, кроме меня. Были родители, с которыми она сюда прибыла из какого-то отдаленного мира. Пропали — то ли погибли, то ли просто потерялись. Ей просто нужен близкий человек, а не мое высокое холо.
— Да я про холо и не заикался…
— Я не могу ее бросить. Да и не хочу. Нам всем нужен близкий человек. Тебе, кстати, тоже.
Я промычал что-то утвердительное, продолжая изумляться. Влюбленный Щербатин — это так же противоестественно, как банановая роща в Антарктиде.
— Беня, а зачем мы сюда пришли? — произнес он через некоторое время.
— Хочешь уйти?
— Хочу.
— Подождем еще немного. Хочу посмотреть, как он улетит. И платочком вслед помахать.
— Интересно, у нас появится чувство родины? Вот проживем тут, скажем, лет двадцать… Потом переберемся в другое место. Будем ли скучать по этим краям?
— Вряд ли. Все места и края одинаковые, мы даже не увидим разницы. Будем жить точно так же.
— Это точно. Вот и Водавия скоро станет такой же одинаковой. Понастроят казарм, проведут подземку…
— Кажется, погрузка кончилась. Наверно, скоро взлет.
— Не знаю. Должна быть заправка, проверка систем, продувка, прокачка — что там еще? Это ж не такси.
— Не знаю, как насчет продувки, а люди уже внутри. Подождем еще немного.
Мы стояли, вцепившись в проволоку забора, и смотрели, как темнеет вдали громоздкая туша звездолета. Ничего не происходило, корабль стоял в полном одиночестве. Люди словно забыли о нем.
— Ну все, пошли, — сказал Щербатин.
— Пошли.
Наша совесть была спокойна. Отправка спецрейса на Водавию не обошлась без нас, а большего мы и не желали.
Мы выходили через складскую зону, застроенную длинными и однообразными панельными корпусами. Здесь было безлюдно, разве что встречался иногда погрузчик, тарахтящий среди гулких проездов.
— Все-таки зря мы не подождали, — сказал я. — Хотелось увидеть, как он взлетит.
— Вечером по инфоканалу увидишь.
И в ту же секунду дрогнул воздух. Низкий гул перешел в свист, от которого про спине побежали мурашки. Звездолет стартовал. Мы обернулись и увидели, как огненная струя, вся окутанная дымом, вырастает над крышами складов.
— Вот и посмотрели, — сказал Щербатин. — Полетел, голубь сизокрылый.
— Что б ты навернулся… — пробормотал я.
— Все-таки я бы слетал на денек, чтобы… — начал было Щербатин и вдруг судорожно схватил меня за рукав. — Смотри!
— Вижу, — прошептал я.
Яркая звездочка на вершине огненной струи вдруг распухла, потеряла четкость и потонула в облачке дыма. Словно щупальца осьминога, во все стороны протянулись дымные следы падающих обломков. Через несколько секунд донесся приглушенный вздох взрыва.
— Беня, он взорвался! — заорал Щербатин. — Ты видел? Он разлетелся на куски!
— Да видел я! — Я не отрывал взгляда от обломков, которые продолжали падать, кувыркаясь и разваливаясь на еще более мелкие кусочки.
Мне стало страшно. Показалось, что мое тихое проклятие вслед улетающему транспорту обрело силу и подействовало.
— Ну, нет слов! — не мог успокоиться Щербатин. — Ты видел? Бах — и на куски!
— Идем отсюда, — сказал я. — Не нужно, чтобы нас тут видели.
