Владимир Венгловский - Шпаги и шестеренки (сборник)
– Госпожа Юэ, я планирую продолжить расследование. Вы позволите, я заберу конторскую книгу вашего отца?
Кивок.
– Вы хотите положить деньги в банк? Я позову полицейского, он сопроводит вас и поможет сделать вклад.
Кивок.
– Вы хотите снять номер в отеле? У вас есть родственники? Друзья в городе, которые могли бы помочь вам?
«Нет». «Нет». «Нет».
– Вы останетесь в лавке, а я ближе к вечеру навещу вас и расскажу, как идут дела.
Кивок. Элиасу почудилась тень улыбки – или отсвет от неверного пламени.
Осторожно ступая по мешанине осколков, лейтенант выбрался на улицу, отдал распоряжения джимми и сел в первый попавшийся экипаж.
У Циммера разыгрался радикулит, поэтому скрипач принял гостя в постели. Элиас чувствовал, что музыкант несколько раздражен и не стоит злоупотреблять его временем. После нескольких комплиментов рождественскому концерту в ратуше, лейтенант перешел к делу.
– Полицейскому управлению Покета требуется ваша помощь. Сегодня на рассвете был убит один из уважаемых граждан города, господин Сяо-Лун, торговец игрушками. Вы приобрели у него механическую птицу?
Одышливый Циммер от удивления привстал в подушках, болезненно охнув.
– Я считал вас умным человеком, Элиас! Скажите, зачем мне игрушка?!
Невозмутимый лейтенант пожал плечами. В самом деле тяжело было представить клетку с птицей в холодных, геометрически правильных комнатах скрипача.
– С год назад неизвестный поклонник преподнес мне нелепый подарок – механического дрозда в серебряной клетке. Сперва я повесил игрушку в спальне, голосок птицы напоминал мне второй концерт Сарасате. Я стремился заводить игрушку все чаще, не мог наслушаться. Но вскоре случилась странная вещь – я, Циммер, потомственный скрипач, перестал попадать в ритм собственной музыки. Сердце мое билось чаще и пульсировало сильнее. Я обратился к доктору Граббе, тот нашел меня абсолютно здоровым, посоветовал отдохнуть. Я отправился на побережье, плавал на яхте, завел любовницу. Но музыка продолжала утекать из пальцев, пока в один прекрасный день я не взял механического дрозда и не свернул ему шею. Последствия нелепой оказии ощущаются до сих пор, рождественский концерт я отыграл едва ли вполсилы, и не врите мне Элиас. Зато ритм восстанавливается. Хотите убедиться?
– Благодарю, маэстро!
Почтительно улыбаясь, Хорн подал скрипачу инструмент и приготовился слушать. Тонкий ценитель, он наслаждался виртуозной простотой рыбацких песен, старинных баллад, которые Циммер любовно собрал еще в молодости, будучи никому не известным пьяницей из трущоб Лисса. Значит птица едва не отняла у музыканта способность играть? За такое убивают… но Циммер вряд ли догадывался, откуда взялся подарок. Следовательно, он невиновен. Едва дождавшись последних нот, Элиас горячо поблагодарил скрипача, пожелал скорейшего выздоровления и откланялся – дела требуют.
Наскоро перекусив в кабачке дядюшки Бризоля, лейтенант вызвал паромобиль. Идея проехаться до усадьбы в тепле и комфорте нравилась ему больше пешей прогулки. Тем паче, что Гавестоны испокон веку слыли гордецами – молодой наследник мог бы и отказаться от беседы с внештатным сотрудником, и протомить его до ночи в прихожей, вместе с арендаторами и пастухами. Хорн ожидал худшего – и ошибся.
Стоило чопорному дворецкому объявить о визите, как молодой Гавестон явился поприветствовать гостя. По звонку колокольчика лакей вкатил столик, полный изысканных лакомств, другой слуга предложил господам кубки с пряным, обжигающим рот глинтвейном. Завязалась радушная беседа, Гавестон уже взахлеб рассказывал о грядущей охоте на лис, о новых ружьях, заказанных в столице, о необыкновенном уме гончего пса Хватая. Окутанный гостеприимством Хорн ел, пил, слушал и наблюдал. Что-то несуразное было в облике лорда – вялый маленький подбородок, мутноватые глаза, дряблые губы. И несдержанность – люди столь высокого положения к двадцати годам безупречно владеют собой, а Гавестон смеялся и хлопал собеседника по плечу. И… птица. В дальнем углу столовой на особой подставке Элиас разглядел филигранные прутья клетки, расслышал мелодию, сходную с песней весенней воды, и сделал стойку – куда там гончей. Но Гавестон стал между ним и клеткой.
– Я не расстаюсь с моим щегленком ни днем ни ночью, мой друг! Его пение побуждает меня к ясным мыслям и справедливым поступкам, пробуждает разум и утихомиривает кошмары.
– Вас что-то беспокоит, лорд Гавестон?
По лицу молодого человека пробежала гримаса, уголки губ обвисли, делая знатного дворянина до отвращения похожим на деревенского дурачка. Но любезность тотчас вернулась.
– Уже нет. Раньше, давным-давно меня мучили кошмары, в них я умирал на гнилой соломе, прикованный за ногу, как собака. Но с тех пор, как сэр Роджер, мой дядя, подарил мне щегленка, напасть исчезла и сны мои снова полны света.
– Могу я поговорить с вашим дядей?
– Поговорить? Нет. Потеря опекунства стала для него большим ударом, он оставил «Рай» и не приехал даже на Рождество.
– Вы нуждались в опеке?
– После смерти дорогой матушки – да, конечно. Но это долгая, скучная тема. Знаете, на южных склонах холмов, там, где разросся боярышник, особенно много лис. Егеря говорили, появилось и барсучье семейство, так что я приобрел отменного щенка ягдтерьера. Навестите нас в августе, я настаиваю, чтобы вы присоединились к охоте!
Понадобилось не менее получаса, чтобы уклониться от словоохотливого лорда, и еще столько же, чтобы убедить его: щенку даже от самого Хватая в холостяцкой квартире окажется неуютно, а охотничье ружье чересчур дорогой подарок. Дело кончилось пыльной бутылкой вина, вынесенной дворецким с церемонной торжественностью.
Утомленный беседой Элиас не заметил, как вздремнул в паромобиле, очнулся уже в сумерках, на въезде в Покет и приказал немедля направляться в участок. Едва ответив на приветствие ошалевшего от непривычной ответственности Вайса, лейтенант заперся в кабинете инспектора, приказал доставить туда какао из ближайшей кофейни и все материалы по делу китайца.
По четырем адресам, вычеркнутым в книжечке Сяо-Луна, все оказалось так, как и предполагал Хорн. Толстяк банкир скончался от апоплексического удара, оставив состояние юной вдове, пожилая купчиха приняла яд, ненадолго обогатив сына-кутилу, неумолимый судья неудачно поскользнулся на лестнице, а свирепый капитан китобоев сошел с ума от белой горячки и преставился в лечебнице для душевнобольных. Еще один адрес оказался знаком Вайсу и тоже отмечен смертью. Там на прошлое Рождество отправился в мир иной живописец Риоль, меценат и благотворитель, основавший школу искусств, в которой бедные дети обучались бесплатно. Два года назад доктора постановили «рак», он сильно мучился, лечение не помогало. Но в последние месяцы болезнь ослабила когти, боли ушли и страдания отступили. Риоль смог закончить последнее полотно – «Рассвет в Каперне». И умер во сне на руках у любимой натурщицы.
Пуля, которой застрелили китайца, не отличалась ничем особым – фабричный патрон 7,5 мм. Прострелено легкое, повреждена артерия, причина смерти – фатальное кровотечение. Сам Сяо-Лун за двенадцать лет жизни в Покете ни в чем не засветился. Он приехал в город вдвоем с маленькой дочерью, приобрел за наличные лавку, через полгода открылся – и ничего. Ни краж, ни жалоб, ни ссор с соседями. Хотя стоп… два месяца назад старику повредили витрину. Знаменитая певица Жизель, стареющая примадонна местного театра, кидала камни в стекло, плакала и бранилась, если верить отчету джимми. Незадолго до этого дама отметила свой бенефис в компании первых лиц города, поэтому дело ограничилось грозным внушением, но чем ей не угодил китаец? О, как!!! Адрес театра, где подвизалась Жизель, значился в списке книжки, одним из последних… Завтра, все завтра. Позевывая, Элиас приказал вызвать мобиль.
Синяя темнота окутала Покет. Яркий снег отсверкивал в лучах фонарей, редкие прохожие кутались в шубы, прятали лица в меховые воротники. Окна мобиля моментально заиндевели. Уже на подъезде к дому, Элиас вспомнил, что пообещал навестить Юэ, и приказал шоферу развернуться. Витрина лавки, конечно же, не светилась, но внутренность за прошедшие часы изменилась до неузнаваемости. Исчезли осколки, обрывки, мусор, воздушный змей горделиво покачивал синими лентами. Сама девушка переоделась в ципао с мельницами, уложила волосы и набелила лицо, чтобы скрыть следы слез. Она держалась с робким достоинством, но Элиас чувствовал – ей страшно оставаться одной в пахнущей смертью лавке. Колебание было минутным.
– Госпожа Юэ, согласились бы вы побыть моей гостьей? Не подумайте скверного, для вас есть отдельная комната, я приглашу служанку. Вам предстоят нелегкие дни, молодой девушке тяжело пережить их в одиночестве.
Молчание. Взгляд из-под черненых ресниц.
– Я тревожусь, госпожа. Кто о вас позаботится, подаст еду, вызовет доктора, распорядится о похоронах? Мы возьмем с собой все, что вам нужно. И птицу, чтобы вы не скучали. Желтую канарейку. У меня дома целая стайка живых канареек, уверен, они вам понравятся. Прошу вас!
