Стас Северский - Боец тишины
Он скрылся за дверями, явно занятый выделенной из всех девицей. А я рванул к полякам, оставленным мной в глухом закоулке.
Крепко сжал в руках плечи Агнешки, серьезно всматриваясь в ее глаза.
— Слушай. Пойдешь сейчас в притон порока — наниматься.
Она приоткрыла рот, стараясь что-то сказать.
— Вольф, я…
— Молчи! Скажешь, что наняться намерена — пройдешь спокойно. Осмотришься и аппаратуру слежения поставишь. Ясно? Идем. На ходу расскажу — как, когда и что точно ты должна сделать.
— Я не могу!
— Ты что, не понимаешь, мне не пройти! Я выгляжу так, что с меня плату вперед попросят! А мне платить нечем! И Войцеха я послать не могу — не сможет он сделать то, что я от тебя требую, достаточно скрытно! Только ты дело сделаешь, как надо!
— Я не смогу, нет…
— Ты красавица — тебе без вопросов все двери откроют!
— Я не справлюсь…
Войцех занервничал, начал хмурится.
— Ян, ей нельзя в такое место идти. Я не могу…
— Заткни рот и молчи, пока приказ не отменю!
— Ян, а что такое? Что-то не так?
— Не знаю еще! Но мне нужно знать! Пошли!
Они оба еще не видели меня таким бледным и взвинченным, и я быстро заразил их с виду беспричинной боязнью. Они перестали протестовать и покорно последовали за мной, и не пытаясь ничего выспрашивать и вникать в мои мысли, крутящиеся вокруг немецкого контрразведчика.
Глава 32
Отправил девушку в кошмарное для нее место, и остался с поляком ждать вестей в подворотне неподалеку. Подключил компьютер, поймал сигнал и проследил перемещения Агнешки в помещениях. Поляк молча склонился над экраном.
— Ян, может, ты все же скажешь, что случилось?
Я отвел с экрана отображение, сопутствующее девушке, и вывел на него изображение с только что установленной ею камеры. Она справилась — у нее все получилось. Так я и думал. Теперь ей осталось только отовраться и тихонько уйти. А передо мной…
— Смотри.
— Вот так…
— Войцех, хватит на нее засматриваться — ты лучше на него посмотри.
— А что он мне? Мне он не интересен.
— А зря… интересный он человек — знаю я его.
Войцех в ужасе уставился на меня.
— Ты что? Ты его трахал?..
— Не его, а его мозги!.. Дурак ты, Войцех!
— Не дурак, Ян.
— Тогда не спорь со мной!
— А кто он?
— Шлегель в военной контрразведке служит — во внешней… британское направление больше разрабатывает… Но он не одним немцам служит… Понял, какой человек? На несколько сторон разметался из-за корысти и страсти к садистским потехам. Я его вербовал — знаю его, знаю, что за человек он. Сложности с ним могут возникнуть. Видишь, у него на шее воротник врачебный?
— Да, Ян.
— Думаешь, не порядок у него с позвоночником?
— Да, Ян… А что, нет?
— Нет, конечно. Он так шею защищает от коварных нападок таких, как я, — к нему просто не подступишься. К нему никак не подступишься — он все продумывает до мелочей… все каверзные ухищрения противника. Понимаешь?
— Хитрый?
— Еще какой. И умный. И жестокий.
— Я уж вижу.
— Скрываться нам нужно от него, как не от кого другого. Он на наш след выйдет — и вас, и меня выдаст… Тогда с нас и три шкуры сдерут точно… и нам никуда не деться. А сдаваться нам нельзя — никому… некому просто. Для нас сдаться равнозначно — сдохнуть.
— Ян, а что он здесь делает? Ты ж сказал, что он с британцами работает…
— Черт его знает, что он здесь делает… а раз черт знает, и я — узнаю.
— А что он с ней делает — с девицей?
— Связывает.
— Особенно ведь связывает, да?
— Да. Нормальный японский садизм в немецком исполнении.
— Разве садизм может быть нормальным?
— У японцев и немцев до определенного предела — может.
— Как это, Ян?
— А вот так. Принято у них так с давних пор дух закалять — терпеть и причинять боль… и привыкать к этому настолько, что начинать это любить. Тяжелые у них условия всегда были — что у азиатов, что у северян. Суровые земли, жесткая жизнь, и люди — жестокие. Постоянно им приходилось с болью дело иметь — они и привыкли к этому, и не могут больше без этого обойтись. Просто, в кровь им эти качества веками вливались.
— А у нас не так?
— Нет, Войцех. И у скандинавов не так, несмотря на то, что они у немцев в корнях стоят. Скандинавы словно средние между нами и немцами. У них головы не такие холодные, как у немцев, а кровь не такая горячая, как у нас. Задиры они, как мы с тобой, только сдержаннее. А немцы… жестче и холоднее них только — англичане. Британцы — разговор особый… они замкнутые и расчетливые, как никто иной. Те они еще колонизаторы и захватчики…
— Это да… И русские…
— Что русские?
— Захватчики.
— Верно, как и все остальные, кто способен объединять силы и слаженно атаковать. И русские, и немцы, и поляки, и шведы — все в истории захватчиками становились, а временами — и захваченными.
— Ты так говоришь, будто никого врагом не считаешь.
— А я и не считаю. Сегодня — враг, завтра — друг. Вернее, вообще никто никому не друг и не недруг на деле — только временный противник или соратник. Все меняется со временем, Войцех, — и враги, и друзья. Позволить себе видеть в одном точно определенного врага, а в другом — друга может только тот, кто не смотрит в прошлое и будущее дальше одного дня и не рассматривает территорий дальше тех, что в поле зрения.
— Не знаю… Тогда выходит, что некого ненавидеть и…
— Некого, конечно. Да и незачем, когда ты смотришь правде в глаза и она от тебя глаз не отводит.
— Тогда всегда одиноким будешь…
— Нет, будешь не один время коротать, а — с правдой. А правда — она такая же, как я, — то красивая, то уродливая, то скрытая, то явная. А главное, — свяжешься с ней однажды и никогда не развяжешься.
Я замолк, всматриваясь в чрезмерную жестокость Шлегеля… Что-то такое на него не похоже — он обычно знает, как начать, как кончить… до крови дело у него не доходило еще никогда, а сейчас он этой девке… Да что он делает?.. Он что, решил с ней кровью обменяться?.. Черт… Ничего не понимаю… Он что, заразиться собрался?.. Вашу ж…
— Ян, а что с ней такое?..
— Мне на нее плевать — я за ним смотрю.
— У нее что, туберкулез тяжелый?..
— При чем тут туберкулез?!
— При том, что у нее ртом кровь идет…
Черт… Это еще что?.. Шлегель здесь точно ни при чем — вон как смотрит растерянно… Хозяйку зовет… А девка кровью в его путах исходит… Он ее развязать торопится, а она — на руках хозяйки встревоженной концы отдает… Как так? Она ж заражена!.. Только этот вирус бактерии не трогает, а туберкулез бактерии вызывают… Точно — это бактериальное заболевание… Вот попал Шлегель… В нагрузку к нашему вирусу еще и другую заразу получит… и скорей всего — не одну… Попался перестраховщик… Все мы порой — попадаемся.
Агнешка… Черт… Надо ей скорее оттуда… Агнешка моя… Черт… Отправил ее в такое место, где зараза меры не знает…
Глава 33
Девушка, как отвечая на мой молчаливый зов, выскользнула за дверь и осмотрелась… Схватил ее за плечо и потащил в подворотню…
— О боже, я смогла… Вольф, я все сделала!.. Я и не думала, что это будет так страшно, но при этом так просто!..
— Ты молодчина, только все не так, как я думал пошло… и не так, как думал Шлегель… все вообще не так, как все считали… Так что вам с Войцехом следует скрыться в нашем временном пристанище, а я останусь пока… Мне выяснить надо, что происходит… что только что произошло…
Поляки скрылись в темноте, а уставился на монитор — на мертвую девку и Шлегеля, тихонько уходящего из борделя… идущего к темному закоулку с крепко стиснутыми зубами… Он смотрит на порезанную руку… внимательно смотрит, озадачено… И идет он как раз — ко мне на встречу… Но я встречи ждать не собираюсь… Сообразил, как скрыться, и дал деру…
Глава 34
Я никого не видел и не слышал, так что счел, что все вокруг — чисто. Только что-то мне покоя не дает, принуждая продолжать настороженно смотреть и слушать. Я знаю, что так тревожит меня… вернее, кто — Шлегель. Он неподалеку… значит, он — рядом… значит, он — здесь. Только он ждет, бездействуя… точнее, наблюдая. Черт… Я встал во весь рост и скинул на лицо распущенные волосы, стараясь скрыть мой, знакомый Шлегелю, взгляд. Обернулся вокруг себя, всматриваясь в тени за столбами лунного света.
— Я знаю, что ты здесь!
— У меня к тебе вопросы, Вольфганг!
Он не выступил из тени — лишь окликнул меня. Я застыл, как околел, когда заслышал немецкую речь, — он здесь, я засек его.
— Стой, саксонец! Стой и слушай! Мы оба выследили друг друга, мы оба достаточно друг о друге знаем и оба вооружены! Так что возвращайся на свою дорогу, а я вернусь — на свою! Ступай, Шлегель! И я пойду!
