Вячеслав Шалыгин - Навигаторы Апокалипсиса
Майор на секунду затих, делая вид, что сдается, перевел дух, а затем продолжил борьбу с удвоенной силой. Для начала он резко присел и почти повис на руках у врагов, заставив их практически стукнуться лбами. Прием помог, несколько рук отцепились от одежды, но выбраться из кучи Гуськову не удалось. Враги навалились, прижимая майора к полу.
И тут… нет, кавалерия не подоспела. И пистолет под руку не подвернулся. Гуськов вдруг больно ударился лбом все о тот же огнетушитель, и… Что делать дальше, майор сообразил мгновенно. Он сгреб оружие огнеборцев в охапку, сорвал полубесчувственными пальцами пломбу и направил раструб на коротком шланге в лицо навалившемуся слева противнику.
Вероятно, на морозе огнетушители должны работать как-то иначе, может, плохо, а возможно, и вовсе не должны работать, но этому экземпляру противопожарной техники мороз оказался нипочем. Струя порошка ударила с такой силой, что противника как ветром сдуло. Гуськов тут же извернулся, сгруппировался и направил струю на второго, а затем на третьего противника. Порошок отлично погасил «пожар», правда, заряда хватило секунд на пять, и крайнего левого противника пришлось отгонять традиционным методом. Гуськов от души махнул огнетушителем снизу вверх, справа налево, и, хотя импровизированная дубина не попала ни в какую жизненно важную точку, цель была достигнута. Последний противник теннисным мячиком вылетел в коридор через пустующий дверной проем, вернее, пролом.
Гуськов позволил баллону маятником вернуться в прежнее положение, а затем слегка подкинул его и забросил на плечо, готовясь к отражению новой атаки. Если, конечно, она последует. Гуськов почему-то сомневался, что у этой отчаянной пятерки хватит наглости снова броситься на майора с голыми руками.
Все так и вышло. В том смысле, что отчаянная пятерка куда-то рассосалась. За воем вьюги Гуськов не расслышал ни шагов, ни шорохов, ни хруста снега. Но очередная атака все же последовала. И еще какая.
Опустевший огнетушитель вдруг, словно живой, вздрогнул, жалобно звякнул и спрыгнул с плеча Гуськова. А в следующий миг над тем же плечом у майора что-то неприятно просвистело. Дожидаться третьего доказательства, что началась новая атака, майор не стал. Он, как подкошенный, рухнул на пол, и как раз в этот момент по кафельным стенам защелкали рикошеты. А в следующий момент сквозь вьюжные завывания пробились хлопки пистолетных выстрелов и сухая трещотка автоматов.
Теперь за Гуськова, похоже, взялись всерьез.
– Что ж ты, Козерог, сука, – едва шевеля замерзшими губами, проронил майор. – Ведь поговорить хотел… как бы. Обманул, да?
Гуськов кое-как развернулся и пополз в сторону коридора. По-хорошему ему следовало нырнуть в Новую реальность. Вот прямо сейчас, прямо здесь, лежа на полу посреди «приемника». Но это по-хорошему. Майор не возражал против такого варианта, хотя и понимал, что это будет вовсе ни в какие ворота, с точки зрения дежурящих в приемном покое врачей. То исчезает гражданин с пистолетом, то вдруг появляется, без пистолета, зато не в коридоре, а прямо под ногами! Ох, сколько народу пить бросит! Да сколько будет в приемном, столько и бросит. Хотя бы на работе. Короче, Гуськова все эти нюансы ничуть не волновали. Он просто никак не мог сосредоточиться на «нырке». Все-таки опыта в этом деле ему пока явно не хватало. Что оставалось майору? Только ползти в коридор, подальше от окон, через которые приемный покой без устали поливали свинцом какие-то недобитые местной аномальной стихией партизаны.
На спину Гуськову сыпались осколки кафеля, битое стекло, какие-то обломки, и это почему-то выводило майора из себя даже больше, чем мысль о том, что профессиональное чутье дало такой серьезный сбой. Наверное, дело было в том, что майор не мог ответить. Надули, ошибся, подставили, к этому Гуськов был морально готов, а вот чувствовать себя беспомощным в бою ему категорически не нравилось. К этому он не был готов, хоть и осторожничал до последнего момента, хоть и уговаривал себя не горячиться. Такой вот парадокс характера. Хотя в чем тут парадокс? Не будь Гуськов внутренне настроен идти до конца, не перешел бы следом за Козерогом в эту реальность. Сложно все устроено в человеческом разуме, запутанно, даже противоречиво иногда, но на то он и разум, а не биологическая вычислительная машина, которая только по алгоритмам работает.
Впрочем, нравится – не нравится, выбора у Гуськова пока не было. Только быстро уползать в коридор и уже там вновь пытаться «нырнуть» обратно в безопасную Новую реальность. Майор выглянул в коридор и тут же отпрянул. Со стороны лестницы хлопнули несколько выстрелов, и в каких-то сорока сантиметрах от носа Гуськова просвистели несколько пуль. Противник зажимал майора в клещи.
«Приплыли, – Гуськов отполз немного назад. – Придется сдаться. А белой тряпки нет. Хотя на кой черт она здесь? Один хрен все цветное вокруг».
Майор еще немного сдал назад и влево и прижался к полу.
«Эх, будь все как в боевике, сейчас точно отыскался бы пистолет, – Гуськов вздохнул. – Только в реальности его ни за что вовремя не найдешь. А найдешь, не выстрелишь, руки совсем окоченели».
Стрельба за окном вдруг резко оборвалась, а затем так же резко возобновилась, но теперь пули не выбивали из стен кафельно-кирпичные фонтанчики и не метались визгливыми рикошетами по «приемнику». «Партизаны» теперь стреляли куда-то в другую сторону. А еще сквозь канонаду и вой метели до Гуськова донеслись крики, поначалу возбужденные и испуганные, а затем жалобные, похожие на вопли боли и отчаяния.
Гуськов резко сел и осторожно выглянул наружу. Ничего конкретного он снова не разглядел, но тени и контуры людей все-таки разобрал. Находились люди совсем рядом, двое или трое даже взобрались на пандус, и до разбитых окон приемного покоя им оставалось несколько шагов, но они двигались теперь вдоль стены, отступая и стреляя на ходу куда-то вправо. Майор не рискнул выглядывать из окна, чтобы увидеть, в кого же стреляли эти люди, и понять, почему кто-то чуть дальше в глубине уличной вьюжно-световой завесы так отчаянно кричал. Ему было достаточно факта, что теперь ему ничто не угрожает. А кто сорвал партизанам захват «языка» из Нового мира, это вопрос десятый. Сорвали, и спасибо. Выпадет случай, сочтемся. До свидания.
Гуськов поднялся на ноги и двинулся в глубь помещения, по анфиладе каких-то небольших кабинетов. Пока до внутренней двери приемника не добрались стрелки из коридора, Гуськову следовало убраться как можно дальше. Впрочем, никаких шагов в коридоре больше не звучало. Майор даже притормозил, чтобы в этом убедиться. Да, все верно, в коридоре никто не топал и не стрелял, хотя ощущение, что там кто-то есть, у Гуськова не проходило.
«Крадутся? – Майор дошел до последней комнаты анфилады и, как мог, осмотрелся. Кстати сказать, глаза и разум все-таки более-менее привыкли к новому освещению, и теперь игры световых пятен и нереальных теней не дезориентировали Гуськова. Он вполне уверенно двигался и различал предметы. Допустим, крепкий деревянный костыль он нашел довольно быстро. Махать им в тесной комнатке будет несподручно, майор это прекрасно понимал, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. – Да что ж они так вопят?!»
Последняя мысль относилась уже к партизанам на улице, а не в коридоре. Стрельба почти прекратилась, автоматы умолкли, где-то лишь тявкал пистолет, а хор воплей и стонов рассыпался, но оставшиеся сольные крики звучали с еще большим отчаянием. А еще… теперь майор слышал нечто… нечто… непонятное.
Гуськов замер, прислушиваясь, затем опустил готовый к бою костыль, а еще через пять секунд и вовсе выронил импровизированное оружие. Он не понимал, что слышит, но почему-то эти странные звуки подействовали на него, как нокаутирующий удар. Низкий, монотонный звук шел, казалось, отовсюду, проникал в каждую клетку тела и внушал безотчетный, первобытный страх. Майору хотелось бежать куда угодно со всех ног, но он не мог даже пошевелиться. Кровь отлила от лица, голова закружилась, мышцы обмякли, и только богу известно, как Гуськову удалось удержаться на ногах. Он стоял белым, обмороженным столбом посреди врачебного кабинета и, ничего не соображая от охватившего ужаса, тупо пялился в разбитое окно. Нет, не потому, что увидел за окном источник пугающего звука, а просто рефлекторно – где светлее, туда и уставился. И, как выяснилось чуть позже, сделал это зря. Но тут уж рефлексы есть рефлексы, с ними не поспоришь.
Последний вопль раздался почти под окном, у которого стоял Гуськов. Вопль был женский, и майор почему-то решил, что кричит уже знакомая ему медсестра. Женщина с воплем бросилась прочь от здания госпиталя, пробежала метров двадцать, но затем… несмотря на оцепенение, Гуськов вздрогнул от неожиданности… из световой завесы навстречу ей вынырнуло нечто огромное, бесформенное и абсолютно черное. Да, именно черное. Никакие игры разноцветных световых пятен не отражались на теле этого несомненно живого, но абсолютно неведомого науке (по крайней мере, майору Гуськову) бесформенного существа. Черное «нечто» резко продвинулось (прыгнуло? вытянулось? перекатилось? – понять было невозможно) вперед и ударило медсестру своим корпусом. Женщина отлетела далеко назад и врезалась спиной в подоконник выбитого окна, у которого стоял Гуськов. От боли она громко охнула и начала медленно сползать вниз, но черное существо вновь резко продвинулось вперед, и как раз в тот момент, когда над уровнем подоконника оставалась только голова женщины, черное «нечто» вновь врезалось в несчастную. Существо заслонило весь оконный проем, на миг в кабинете стало темно, однако в следующую секунду «нечто» сдало на пять метров назад, и комнатку вновь наполнил радужный свет. Правда, теперь в световой мешанине стало чуть больше красного оттенка. Его добавила кровь, брызнувшая на подоконник и стены. Голова медсестры, словно мяч, влетела через окно в кабинет, а фонтанирующее кровью обезглавленное тело рухнуло под окном снаружи.
