Эмилия Ри - Принцесса, которая любила дождь
На пути строителей встал перекресток. Нужно было перейти дорогу, затем пройти еще два квартала — и вот он, родной дом! Они остановились на пешеходном переходе, немного передохнули, дожидаясь, когда на светофоре загорится зеленый свет, взялись за ручки с вакуумными присосками, подняли стекло и понесли его.
Ничто не предвещало беды, но когда строители дошли до середины дороги, раздался нарастающий грозный низкочастотный рев, который в конце концов взорвался визгом покрышек. Из-за угла, объятый клубами грязно-серого дыма, выскочил бордовый «Мерседес» и помчался прямо на них. Андерс и его товарищ замерли, не в силах шевельнуться от сковавшего их ужаса. А дочка Карла Бенца вальяжно вильнула кормой, вылетела на тротуар, проехала мимо них, свернула обратно на проспект, и исчезла за поворотом.
Все стихло. В воздухе вновь повисла мертвая тишина, так превосходно подчеркивающая интимность того процесса, который этой ночью совершили два строителя. Казалось, страх ушел. Андерс взялся за ручки, огляделся.
— Ну что, понесли? — спросил его товарищ.
— Понесли, — сказал, облегченно вздохнув, Андерс.
И тут витрина дала огромную трещину, и его мечта осыпалась на асфальт стеклянными осколками.
Через полчаса «Мерседес» выехал на невысокий гребень, с которого открывался изумительный вид на ночной город. Анджелла вылезла из машины, присела на капот, скрестив руки на груди. Андреа встал рядом. Некоторое время они молча смотрели на город.
— Я давно приметила это местечко, — сказала Анджелла. — Здесь тихо, безлюдно. Никто не беспокоит. Мне здесь очень нравится.
Она легла на крышку капота, вытянула руки, потянулась.
— Классно смотришься, — подметил Андреа, глядя на любимую. — Особенно в черном виниле на бордовом капоте. Как на красном лаковом покрывале.
— Андреа… — чуть слышно позвала Анджелла.
— Что, милая? — спросил он.
— Скажи, а ты мог бы меня ударить? — спросила Анджелла.
Андреа рассмеялся.
— Никогда, — ответил он решительно. — Я на тебя руки никогда не подниму.
— А если я попрошу? — спросила Анджелла.
— Дорогая, что это значит? — спросил Андреа строго. — Это все фон Штернгольдт со своими пьяными выходками, да? Это из-за него тебя сейчас вот так вот на садомазохизм потянуло?
— Нет, просто… — Анджелла обиженно надула губки, села, подперев спину локтями. — Просто я тут подумала, …а почему бы и нет? Я знаю, ты не сможешь сделать мне по-настоящему больно…
— Откуда ты знаешь? — спросил Андреа, растерявшись от такого поворота.
— Я чувствую, — не колеблясь, ответила девушка. — Я не боюсь довериться тебе.
— А тебе не кажется, что это уже извращение? — поинтересовался Андреа.
— Может быть, — согласилась Анджелла задумчиво. — А может, я шлюха? Может, я — потаскуха? Тебе не приходила такая мысль? Ну, давай, скажи «Анджелла, ты — потаскуха», тебе сразу станет легче. Что, слабоват на ругань?
— Анджелла! — Андреа побагровел, как совсем недавно в княжеском особняке, после беседы с Артуром Ле’Сангом. — Ты сама себя слышишь?
— Прекрасно слышу, — сказала Анджелла, в голосе ее зазвучала сталь. — Что, все? Скис? — Андреа стоял, глядя на нее непонимающим взглядом. — Правильно. Ни на что ты не годен. Тебе бы цветочки выращивать где-нибудь в лесу. Или в политиков играть, чесать языками в парламентах. Пацифист гребаный. Все, на что ты способен — это орать зверем, когда в меня кончаешь.
— Замолкни, — потребовал Андреа.
— А то что? — вызывающе спросила Анджелла.
Андреа взмахнул рукой. Тотчас раздался звучный шлепок. Анджелла застыла, не в силах поверить в происходящее. Ее щека горела огнем.
— Ты этого хотела? — спросил Андреа.
— Ты как посмел, щенок? — спросила Анджелла шепотом.
Андреа схватил ее за руку, поднял с капота, развернул, а затем с силой толкнул грудью на полированный металл.
— Андреа, что ты делаешь? — испугавшись, воскликнула Анджелла.
Андреа выдернул ремень из брюк, и с размаху хлестанул по обтянутой черным винилом попке. Девушка громко вскрикнула от боли.
— Ты этого от меня добивалась? — воскликнул Андреа и ударил еще раз.
Анджелла выгнулась колесом, всхлипнула.
— Ты этого от меня добивалась, да? — Андреа схватил ее свободной рукой за шею, и принялся бить по спине, попке, бедрам. — Мразь! Сука! Стерва! Потаскуха!
Хлесткие удары сыпались один за другим.
— Андреа… — простонала Анджелла сквозь слезы. — Любимый, милый… нет, пожалуйста, прости меня…
— Что, уже не хочешь так? — Андреа заломил ей руки за спиной, связал ремнем. Ничего, блядь, я тебе сейчас устрою…
— Андреа… — прошептала, подавившись плачем, Анджелла. — Не надо, прошу тебя…
— Сама виновата, — отрезал Андреа, расстегнул молнию на кэтсьюте между ног девушки, провел ладонью по половым губам. Низ живота, промежность словно обожгло огнем. Щечки девушки вспыхнули красным, она задрожала, затряслась мелкой дрожью.
— Андреа… — Анджелла все продолжала всхлипывать, слезы текли по ее щекам ручьями. — Я так не хочу, слышишь?
Тотчас низ живота разорвала тупая боль, девушка громко закричала…
Андреа сидел на капоте «Мерседеса» и курил. Пять минут назад, вдоволь насытившись любимой девушкой, он как ни в чем ни бывало надел брюки, заправил ремень, и достав из пиджака сигары, закурил. А Анджелла заперлась в машине, оттуда доносились только всхлипывания, да сдавленные рыдания. Андреа ненавидел себя за то, что сделал. Он был готов упасть к ее ногам и молить о прощении.
«Если она пожелает — стану ее личной половой тряпкой, пускай ноги об меня вытирает; я этого вполне заслужил» — подумал Андреа.
Щелкнула водительская дверца и из автомобиля вылезла Анджелла.
— Анджи! — воскликнул Андреа, бросился к ней.
Девушка испуганно отпрянула.
— Анджи… — Андреа упал перед ней на колени, обнял ее обтянутые черным винилом ноги. — Прости меня, пожалуйста!
— Андреа, милый… — Анджелла опустилась на корточки, коснулась ладонью его щеки. — Андреа, вставай.
Она взяла его за руку, потянула вверх. Они поднялись.
— Глупыш, — улыбнулась Анджелла. — Я ведь так люблю тебя.
— И я тебя люблю, — сказал Андреа. — В какое же чудовище я превратился…
Он закрыл лицо ладонями.
— Ты не виноват, — Анджелла обхватила его шею руками, прижалась щекой к его щеке. — Это я тебя спровоцировала. И должна признаться, мне очень понравилось то, что ты со мною сделал…
Она заглянула ему в глаза, и Андреа поежился, как от холода — ему показалось, будто радужная оболочка глаз девушки сверкнула зелеными искрами.
— Вижу, ты идешь к женщине, Заратустра? Не забудь плетку![7] — нараспев процитировала Анджелла.
День 15-ый 9:00Виктор открыл глаза и тотчас пожалел об этом — солнечный свет ножом резанул по зрачкам; достал своим безжалостным ярким холодным лезвием до самого мозга.
— Бля, да что же вчера было? — простонал Крозье в голос.
— Нажрались мы с тобой, Витя! — вторил ему жалобно Брант.
Крозье повернулся на бок и увидел, что лежит он на кровати в своей комнате, в изрядно помятом костюме. Брант лежал рядом, на кушетке. У него все-таки хватило сил перед сном стащить с себя все, кроме брюк, в которых он запутался, и так и уснул.
— А что пили-то? — спросил Виктор.
— У Германа спроси… — ответил Брант дребезжащим с похмелья голосом. — Он жаловался, что мы весь стратегический запас вдвоем подмели подчистую. Бля, я себя чувствую, как Белая Армия!
— Это как? — удивился Крозье.
— На голову разбитым! — ответил Брант жалобно.
— Ну, тогда все понятно, — сказал Виктор, вынул из внутреннего кармана пиджака свою любимую армейскую фляжку, непослушными трясущимися руками отвинтил пробку, пригубил и протянул емкость Бранту. — Еще немного — и, мне кажется, я услышу, как мой мозг говорит мне «спасибо».
— Ага, а пока что «спасибо» тебе скажу я, — пообещал Брант, поправляя подорванное выпивкой здоровье. — Ты хоть помнишь, как мы вчера с гостями княжескими в карты играли?
— А разве играли? — удивился Крозье.
— А то! — усмехнулся Брант. — На пятьдесят тысяч этих грязных капиталистов обули. А ты думал, с чего мы так приняли на грудь?
Крозье встал с кровати, снял пиджак, понюхал.
— Да, теперь я это вспомнил, — сказал он. — Слушай, Вячеслав, а что за монашки вчера с нами в сауне были?
— Монашки? В сауне? — удивился Брант, почесал затылок.
— Значит, почудилось, — сказал Крозье разочарованно.
— Значит, хорошо погуляли, — сказал Брант довольно. — Выпивка не пропала зря. Слушай, а может, ты кого из гостей с монашками спутал?
Крозье сел в позе Роденовского «Мыслителя», крепко задумался.
