Николай Берг - Остров живых
– Итак, что делаем дальше? – спросил на правах мужика, да еще и окруженного ружьями и бабами, Виктор.
– А сам-то что скажешь? – совершенно серьезно, без подначки спросила бабка.
– Сам потом скажу. Сначала, как на флоте, пусть по старшинству все выскажутся. Начиная соответственно с младших. Вот давай, красавица, говори.
После этих слов Витька почувствовал, что его щеку что-то печет. Ну так и есть – женушка уставилась на него тяжелым взглядом. Э, за базаром-то следить придется, больно уж нехороший взгляд…
– Я считаю, что надо составить план, – голосом примерной ученицы отчеканила Вера. И шмыгнула носом.
– И что записываем в план?
– Еду надо доставать. Кормили нас плохо, а в запасах тоже негусто, как посмотрели. Одни свинки и есть только. Но мне их жалко.
– И сколько нам надо еды? – осведомился Витя.
– Я могу посчитать, по калориям.
– Ты что помнишь, в каком продукте сколько калорий? – удивился Витя.
– А то! Я всем подружкам диеты рассчитывала! – гордо ответила Вера.
– Ого! Так, Мелания Пахомовна, что скажете?
Бабка не спешила с ответом. Ее задело, что по старшинству ее посчитали младше Ирки, и она дала понять, что недовольна этим. И продержала паузу, пока и до Витьки не дошло. Потом сказала неожиданное:
– Людей надо ободрить. Я думаю, молельню надо открыть. Чтоб с Богом могли побеседовать, себя утешить. Оно и вам спокойнее будет.
– Так это работы ж сколько? Иконы нужны, то-се. Попа нет.
Старуха сурово посмотрела и показала небольшой листок бумаги с нелепо раскиданными прорезями.
– Вот икона. А когда Иисус проповедовал, икон у него не было, попов не было, а посвятее многих нынешних был. На осле ездил да пеше ходил – не на «мерседесах».
– Да вы, Мелания Пахомовна, раскольница! И что это за икона?
– Не раскольница я, православная, крещеная. А икона от матери моей. Раньше за иконы-то наказывали, вот и надоумили нас, жили тут питерские. Ставишь такой святой лист перед свечой и видишь образ Бога, светом на стене обозначенный. А если молитва угодна, то и посредник не нужен. Вот так вот.
Витьке с трудом удалось не начать ржать, свистеть или мотать башкой. Бабка реально удивила. С другой стороны, пусть молятся – не помешает.
– А со свинками погодить бы лучше. Скоро трава пойдет. И мы сможем щи из молодой крапивы варить и свинкам будет жорево. А месяц как-нибудь до травы продержаться. Заколоть-то просто, только они за лето – осень веса наберут. Не гоже сейчас их колоть.
– А кормить чем? – спросила практичная Ирка.
– Руководство в полном составе вполне сгодится. Вон у крыльца валяется. И Костька. Сволочь. Я ему его танцы не прощу, гаду.
– Какие еще танцы?
– Забава такая у него, обалдуя была: положит мои вставные челюсти на пол и пляшет. Танец маленьких лебедей или, как он говорил, еще и фанданго. Вниз-то не смотрит – наступит или не наступит, в плясе-то. Меня Бог спас – не наступил, а трижды плясал.
– Ладно. Ир, что скажешь?
– Пиши, Вера, в план: сразу за едой – машины чинить. Без транспорта нам никак.
– Можно Валентина попросить. Он в этом деле понимает.
– Он алкоголик, – брезгливо заметила Ирка.
– А что остается? Да и алкоголик он из-за своей бабы.
– Эк вы хватили, да жены алкоголиков – самые несчастные люди в мире, – со знанием дела воскликнула Ирина.
– Не скажи, не скажи. Частенько бабы сами мужей на выпивку толкают. Потому как есть такая гадючья порода. И алкаши для них как раз подходят. Все время сидит под каблуком и всегда виноват, а она им командует как хочет, и ее же еще и жалеют, бедняжку.
Ирка аж задохнулась от возмущения:
– Да мою маму знаете как отец бил!
– Вот-вот! А потом извинялся, на коленях ползал, просил простить?
– Конечно, виноват же!
– Вот-вот! И получается, что приятно вдвойне. Вон он какой грозный бывает. Настоящий мужик! И она при нем вроде как слабая женщина. А как протрезвеет – опять его унижать, да под каблук и опять виноват навсегда. Не про твою маму речь, а часто так. И если разведутся, так опять за алкоголика замуж идут. И разводятся, когда пить муж бросит. Неинтересно с таким жить, который из-под каблука вырвался.
Ирка обиделась и надулась. Отчим-то и впрямь был тоже пьющий…
Едем мы долго. Наконец водила останавливает автобус, дальше ему не проехать.
«Буханка», как более приспособленная, лезет в какие-то кусты. Ремер, чтобы тачке было легче, вылезает и идет с нами пешком. Я никогда не был в этих краях, и меня удивляет полное безлюдье – мы словно не рядом с колоссальным городом, а не пойми где. Даже следов человека толком нет – кроме фырчащей впереди «буханки» да нас четверых. Дорожка какая-то заброшенная есть, но поневоле в уже спустившихся сумерках в голову начинают лезть дурацкие мысли – вот сейчас мы идем и идем, и туман уже какой-то вокруг нас вьется. И окажемся мы черт знает где. В Средневековье, например.
Наверное, и то, что сегодня полдня с латниками-алебардщиками возился, тоже сдвигает мозги. Поневоле себя начнешь в сумерках да в тумане попаданцем чувствовать.
Забавно, у Ханса Христиана соответственно Андерсена была небольшая юмореска про попаданца – чинуша из Христиановского времени бредил Средневековьем и все время ставил его в пример. Ну и попал, куда хотел… сразу вляпавшись по колено в уличную грязь. Мостовых нет, фонарей нет, мостов нет… И оказалось, что и пиво несъедобно, и хлеб с сыром ужасны, и люди вообще-то тоже не очень понравились фанату Средневековья. Особенно не понравились, когда его лупить принялись… Правда, жив он остался все же, но, вернувшись обратно, перестал мечтать о том, как бы круто было жить в Средние века.
Да и мне что-то не хочется в Средневековье. Лучше уж тут. Пробираться по лесу, сквозь который идет заброшенная дорога…
Впереди вроде как прогалина. «Буханка» встает, неразговорчивый шофер вылезает из кабины, вытягивает из салона носилки. Правильные носилки, жесткие, корытцем.
Капитан Ремер что-то уточняет по рации.
Кивает нам. Идем следом.
Огонек небольшого костерка видим, когда чуть не натыкаемся на него – огня мало, да и ветками прикрыт. У огня лежит вытянувшись человек. Рядом сидит еще один. Потом оказывается, что третий в секрете, мы его прошли, не заметив.
Пока осматриваю раненого, сидящий у костра получает от Ремера пару консервных банок и, не открывая, закатывает их в угли. Мне не светит получить горячими шматками в затылок и потом благоухать тушенкой, о чем и говорю прямо.
Парень молчит, вместо него меня успокаивает Ремер:
– Огонь разогревает консерву невскрытую – до второго щелчка. А потом – уже бабах! Вот щелкнуло. Слыхал? Еще раз щелкнет, и можно вынимать. Преимущество – греется быстрее. Как в пароварке.
Ну раз так, то и ладно. Раненый очень тяжел. Ранений три. Все огнестрел. Все полостные. Живот. И позвоночник тоже пострадал. И тащили его эти двое на доске, так что смещались отломки, скорее всего.
Ладно, что мог – ввел, теперь вывозить его надо. Как смог подбинтовал. Снаружи крови мало, а что внутри делается, даже думать боюсь.
Носилки-то правильные, да его еще и переложить надо так аккуратно, чтоб дополнительно не повредить. Вот так и стараемся уложить, чтобы позвоночник не тревожить. Тут еще оказывается, что и тот, который у костра, тоже ранен. В ногу.
Опять возня. Наконец трогаемся, аккуратно неся носилки. В «буханке» размещаем ручками в петли – штатная «буханка», все на месте. И так же медленно выбираемся из этого леска. Туман еще больше густеет. И почти стемнело, пока я копался. Теперь совсем чутка – и, считай, дома.
– Мне придется в «буханке» ехать, – говорю я капитану Ремеру, шагающему рядом.
– Это еще зачем? – почему-то удивляется он.
– Ну так присмотр за раненым нужен. Честно скажу, у меня в такой обстановке таких тяжелых еще не было. Можем не довезти, – в свою очередь удивляюсь теперь уже я.
– Не нужно – отрезает капитан.
Странно как-то.
Сзади нас, серьезно поотстав, тащится троица – молчун с дыркой в ноге тяжело обвис на плечах своего товарища из секрета и нашего «салобона безавтоматного». Прыгает на одной ноге, видно, что уже силы кончились, только немного воли осталось. Ильяс замыкает наше шествие, вертит башкой, как сова, на все триста шестьдесят градусов. И что меня как-то настораживает – туда Ильяс шел как на прогулку, мало что не насвистывал, а сейчас, когда обратно идем, напряжен, ну не так напряжен, как студентка на первом экзамене, а… черт, не знаю, как это объяснить, но я вижу, что начальник готов отреагировать в доли секунды на любое воздействие, на боевом взводе наш снайпер. Идет как-то по-особенному мягко, развалисто.
Автобус как стоял, так и стоит. Водила явно радуется нашему возвращению – теперь скоро вернемся на завод, там хоть и не шибко уютно, зато безопасно.
