Олег Ростислав - Закон Дарвина
Отец Георгий сел и стиснул кулаками виски.
Зачем нужны были русские мальчики в Турции, почему не младше десяти и не старше двенадцати лет, почему так много – двести – и с какой стати миссия ООН сотрудничает с турками вне их зоны ответственности «на югах», отец Георгий, честно говоря, не задумался. Если бы он сделал это и поделился с кем-то простыми выводами или хотя бы информацией – возможно, ему удалось бы слегка изменить историю[21].
Но отец Георгий не собирался ничего менять. И думать мог теперь только об одном…
…Снаружи шел осенний дождь, воронежский, холодный и мерзкий. Неподалеку стреляли, где-то что-то горело – зарево на небе. По проспекту проехал, заунывно нудя сиреной и крутя прожектором, патруль. Подняв воротник пальто, отец Георгий еще раз подергал запертую дверь и сказал тихо:
– Помоги мне, Господи. А?
И быстро, крадучись, пошел в темноту.
* * *– Поможешь?
Щупак ссутулился за столом. Молча. Он молчал долго, сидя в тени. Отца Георгия освещала керосинка, и ее бронзовый, чуть дрожащий свет делал прямо сидящего священника-расстригу похожим на образец старообрядческого письма. Его смешная козлиная бородка торчала, словно карающий меч.
Наконец бывший атаман тяжеловато поднялся, упершись ладонями в стол. Постоял так, не поднимая глаз, потом, грузно ступая, вышел в соседнюю комнату. Послышался его голос, потом – вскрик жены и бурчание: «Молчи, дура…» Щупак вернулся, следом за ним почти сразу проскочил из комнаты, на ходу застегивая куртку, его младший сын. Под тихие, неразборчивые причитания жены – она сама так и не показалась – появились старшие сын и дочь, тоже вышли, но в другую дверь.
– Ну вот. Значит, пора. Сейчас еще пятерых младший приведет, – сказал Щупак. – Ты, я, мои двое, да пятеро – девять человек… Я сказал – не вой! – повысил он голос, чуть обернувшись в сторону двери в спальню. – Собирайся давай, нам теперь тут оставаться нельзя будет… Жорка, ты куда? – это он спросил у священника.
– Домой добегу, отправлю гонца. – Отец Георгий встал. – Где собираемся?
– Да тут. – Щупак прищурился. – К Ольгерду посылаешь? – Священник кивнул, застегивая пальто. – Он же нехристь. Язычник.
– Дурак ты, Юрочка, – печально проронил расстрига. – Хоть и старше меня, и казак, и атаман, а дураааак… Оружие на меня оставьте. Если есть. Я скоро.
– Найдем, – в спину ему пообещал атаман…
…Вооружена группа оказалась неплохо. У самого Щупака был «АКМ» с подствольником, «копаный» «ТТ», пара ручных гранат «РГД-5», «Муха». У старшего сына – когда-то привезенный из Югославии Юрием Сергеевичем «М70Б1» (фактически копия «АКМ») и шесть «РГ-42». У дочери – «АКС-74», две немецких «колотушки» и «копаный» «вальтер» калибра 7,65.
Пришел казачонок Андрей – сейчас полубеспризорный, его родителей в какой-то ссоре на улице две недели назад убили дагестанцы. У мальчишки оказался невесть как попавший в его руки «М4» «кольт» с подствольником, плюс «ПММ» и три «РГД-5». Его приятель Федька пришел с отцом, реестровым казаком. У них у обоих были «АКМС», по «копаному» «парабеллуму» и гранаты, две «лимонки» у Федьки, шесть «РГО» у его отца. Еще прибыли двое бывших молодых казаков, ушедшие из войска после того, как выгнали Щупака. У одного был югославский пулемет «М72АБ1» и опять-таки югославский «ТТ» плюс три «РГ-42». У второго – «АКМ» и три «Мухи». Патронов вполне хватало всем.
Они ждали во дворе заброшенной пятиэтажки – за домом Щупаков, сюда можно было попасть через лаз в заборе. Ждали, покуривая и негромко переговариваясь – не для обсуждения, все уже было обсуждено, просто так.
– Грузовик жалко, – буркнул усатый, сухощавый, из одних жил скрученный невысокий казак. Щупак хмыкнул:
– Ты автобус свой готовь. Тебе с нами не идти, но твое дело, может, поважней нашего… На ходу?
– На ходу… Двести человек – набью, как сельдей в бочку. Ладно, не подавятся. Довезу.
Казак Евгений Палыч был известен тем, что уже несколько раз вывозил детей с баз оккупантов – даже из Казахстана, а первые рейсы начал совершать вообще по своему почину, ни с кем не советуясь и не связавшись, с бывшим атаманом они встретились и разговорились позже. Щупак заметил ему еще:
– Отвезешь детей – и давай сам сюда. Технику свою бросай к нехорошей маме. Уходить будем на конспиративки вместе с семьями. Чую я, скоро полыхнет тут…
– Я все ж таки еще раз под Курск смотаюсь, – покачал головой Евгений Палыч. – Там завязка прочная, ребята ждут, много… А потом вас найду.
– Па, я с вами? – с надеждой спросил младший Щупак, подходя. Атаман мотнул головой:
– С матерью пойдешь. И не спорь, а то в лоб схлопочешь.
Тот надулся, но промолчал. Щупак мягче сказал:
– Мать побереги. А мы придем скоро.
Мальчишка обнял отца обеими руками, уткнулся головой ему в грудь. Потом сам оттолкнулся и быстро, бесшумно канул в ночь – как не было.
Подошел отец Георгий. Он нес выданный «АКС-74» и выглядел спокойно-сосредоточенным. Но все-таки не смог сдержать удивления, когда Щупак сказал ему:
– Помолимся, что ли, батюшка?
И почти вскрикнул, услышав спокойно-разрешающий голос: «Ну давай, за дело».
* * *Последних детей в автобус впихивали и впрямь как сельдей в бочку. Опомнившаяся охрана вела уже густой, хотя и неприцельный огонь, выли сирены, метались лучи прожекторов. Щупак, помогавший влезть на крышу автобуса раненому сыну, повернулся к ведущему огонь из-за угла кунга священнику:
– Скорей, отправляемся! – В голосе атамана был неистребимый казачий юморок.
– С Богом! – крикнул отец Георгий и махнул рукой так яростно, молча, резко, что атаман разом понял все. Он еще хотел крикнуть что-то, возразить, хоть и бесполезно это было… но застонал сын, рванулась машина, внутри закричали, заплакали – и последнее, что запомнил Юрий Сергеевич, было – яростный свет прожекторов, сошедшихся на фигуре в расхристанной рясе с занесенной рукой, бегущие сквозь холодное белое зарево черные получеловеческие силуэты – и крик отца Георгия, сильный, почти мелодичный: – Прости, Господи!
Потом заклубилось рыжее пламя, намертво перекрывая путь погоне – если о погоне могли помышлять те, кто уцелел…
* * *Последний раз Верещаев убивал в армии, в давнем начале 90-х. И это были не бои, а так – нелепые стычки, и стрелял он в тех, кто ничего ему не сделал, чьих проблем он не понимал и кто вряд ли мог понять его самого.
Совсем не то, что было сейчас.
На вывоз детей из монастыря послали группу «евсюков» из дагестанской диаспоры с тремя турецкими офицерами. Турки «рулили» «братьями-мусульманами», как нечистым и тупым скотом, и те «шуршали» без единого возражения. Сейчас четыре больших грузовика – пустующие – стояли в ряд на подъездной дороге, а возле запертых ворот монастыря торчали два «уазика» и «Хаммер». Тоже пустые, если исключить пулеметчиков, бдительно развернувших два «ДШК» и «браунинг» в разные стороны, ну и водителей. Четыре «евсюка» и трое турок явно собирались высаживать ворота чем-то вроде саперного заряда. На колокольне истерично гудел колокол. Верещаев усмехнулся. Ага, набат. Вставайте, люди г’усские. Сейчас, прибежали к вам на помощь из соседней давно спившейся деревни, где осталось три калеки. Или еще вот прям сей секунд ангелы спустятся и всех разгонят огненными мечами… Неужели правда верят в эту лабуду? Еще бы по стенам с иконами прошлись…
