Олег Ростислав - Закон Дарвина
Перевалочную базу на окраине Воронежа взорвали ранним утром, когда еще только-только начинало рассветать.
Нет, конечно, это слишком сильно сказано – «взорвали базу». Взорвана была не база, а ограждение и один из кунгов охраны. Что там произошло на самом деле – сложно определить. Генеральный комиссар ООН Паолизи спустил всех собак на военных. Его мало интересовали потери среди миротворцев, разрушенные здания и прочая ерунда. Куда важней было то, что с базы исчез ценнейший товар, оплата за который уже была произведена на личный счет Паолизи в одном из швейцарских банков. Как могли исчезнуть… м… в общем, как могла исчезнуть такая масса товара – Паолизи не понимал.
Больше всего на свете пронырливый и трусоватый, но очень хитрый итальянец, за время своей деятельности в экс-России сколотивший уже несколько десятков миллионов евро, не любил что-то не понимать… Но для того чтобы понять, ему пришлось бы перенестись в прошлое – в вечер перед той ночью, когда была взорвана база.
И даже если бы он мог это сделать и мог наблюдать то, что происходило, он бы не понял увиденного, как не понимает цветовой гаммы ахроматик…
* * *На окраине Воронежа, недалеко от пересечения улицы Перхоровича и Проспекта Патриотов (не так давно спешно переименованного в Проспект Покаяния), человек разговаривал с Богом.
Было холодно (центральное отопление почти не работало), горела подвернутая для экономии керосиновая лампа, и в ее желтоватом свете внимательные глаза человека смотрели во внимательные глаза Бога на иконе.
Из своих двадцати восьми лет отец Георгий разговаривал с Богом двадцать три. С первого посещения церкви. Он никому и никогда не говорил об этом, но общение с Господом было для молодого священника, а ныне расстриги, безработного, спасавшегося от ареста только тем, что его считали полусумасшедшим, и он этот имидж тщательно поддерживал, – так вот, общение с Господом всегда было прямым. Он говорил – и Господь отзывался. Он спрашивал – и Господь отвечал.
Однажды, еще в семинарии, он рассказал об этом ректору. И получил совет – очень вежливый, очень сочувственный – посетить психолога. Семинарист поблагодарил наставника, а про себя усмехнулся: зачем психолог тому, кто говорит с Богом?
Сегодня Бог не отвечал. Может быть, он не хотел говорить с человеком, который расстрижен, но продолжает считать себя священником, а по ночам поджигает гей-клубы и тычет заточкой в подворотнях в тех, кого считает врагами веры?
– Может быть, я ошибаюсь, Господи? – негромко спросил отец Георгий и сплел на краю светового пятна на столе пальцы в прочный замок. – Встал Бог в сонме Богов, среди Богов произнес речь… Господи, ты жив?
Он сказал это – и не успел испугаться кощунственности своих слов, потому что услышал стук во входную дверь. Негромкий и отчетливый стук.
Это могли быть оккупанты, решившие наконец взять расстригу. Могли быть бандиты из диаспор, которые за последний месяц убили в Воронеже более трехсот человек только за то, что они открыто говорили о своем православии. Могли быть, наконец, просто гопники, голодные и злые. И еще это мог быть кто-то, пришедший за Словом Божьим.
Поэтому отец Георгий поступил как всегда – просто подошел и открыл дверь…
…Мальчишку, стоявшего на пороге, он не сразу узнал. А когда узнал, то охнул:
– Сеня?!
– Отец Георгий… – Мальчишка переступил раздрызганными кроссовками. – Можно я… войду?
– Да, конечно! – Священник втащил внутрь ночного гостя (ощутив, что тот дрожит, – на мальчике была только тонкая джинсовка и спортивные штаны), хорошо знакомого по церковному приюту, который священнику удалось удачно эвакуировать в самом начале оккупации. – Что ты тут делаешь, ты же в…
– Я оттуда сбежал. – Мальчик, попав в относительное тепло, зашмыгал носом, но от порога так и не отходил и посматривал неуверенно, робко и в то же время с каким-то вызовом.
– Зачем?! – священник всплеснул руками. – Раздевайся, я сейчас воду согрею, ты же грязный весь… и дрожишь! Зачем ты сбежал, горе?
– Партизан искать. – Мальчишка все-таки сделал несколько шагов. – Я не могу просто так… Сбежал и попался к этим… с перевалочной. Отец Георгий! – Мальчишка вдруг встал на колени. – Отец Георгий, миленький! Помогите! Помогите!
Священник-расстрига замер с кувшином в руках, которым набирал воду из бочки в углу…
– …Значит, двести человек.
Сидевший напротив мальчик, державший обеими руками кружку с настоящим чаем и закутанный в подрясник, кивнул. Он рассказал все и теперь ждал от отца Георгия… чего? Чуда ждал.
Двести человек, приготовленных к отправке в Турцию с перевалочной воронежской базы. Мальчики, не старше двенадцати лет. Не младше десяти. Когда Сеньке удалось сбежать, то он бросился к единственному взрослому человеку, которого знал в Воронеже. Которому верил.
С которым больше не говорил Бог. Потому что не знал, что сказать. Или вообще – умер.
– Вы поможете? – прошептал мальчик. И в его шепоте уже не было надежды. Он видел растрянность взрослого, видел его прячущийся взгляд… – Отец Георгий?
И тогда отец Георгий встал.
Встал, и его тень упала на икону, по краям которой зажегся оклад, ранее казавшийся тусклым.
– Теперь запоминай. – Отец Георгий внимательно посмотрел в глаза мальчишки. Тот подтянулся, отставил кружку с чаем, кивнул. – Сейчас ты поспишь. А потом я тебя одену потеплей, дам еды – и ты пойдешь в деревню Чистое. Знаешь такую?
Мальчик кивнул. Добавил неуверенно:
– Но она же почти брошенная…
– Не перебивай. Дойдешь – а дойти ты должен обязательно, запомни! – и поймешь все. Там отыщешь человека по имени Ольгерд. Он один такой – Ольгерд, имя запомни. Ему расскажешь все, что мне. Все в таких же подробностях. Ответишь на все его вопросы. И обязательно добавишь, что детей отец Георгий вывез в Свято-Даниловский монастырь и что… – Священник помедлил, словно бы собираясь с духом, и продолжил решительно: – И скажешь ему, что детей оттуда надо забрать. Там они тоже пропадут, только позже и по-другому. Понял?
– Понял, – мальчишка не сводил со священника глаз. – В Чистом найти Ольгерда. Рассказать ему все. И обязательно сказать, что наших надо забрать из Свято-Даниловского монастыря.
– Верно, – отец Георгий улыбнулся. – А теперь допивай чай и пару часов поспи. Я тебя разбужу, когда будет надо. Иди, ложись.
Мальчик сполз с табурета, побрел к кровати, засыпая на ходу. Для него теперь все было ясно – взрослые все сделают и всех спасут. Эта детская вера была убийственной и, видимо, неискоренимой… даже если взрослые стали предателями. Предателями. Почти все.
