Судьба (СИ) - Дарк Чеслав

Секундная задержка. Она тоже смотрела на меня. Глаза ее блестели, наверное блестели и мои, неизвестная сила достигла максимальной величины и дернула меня вперед, словно я был обвязан толстенным корабельным канатом. Рика отпустила винтовку, но еще до того, как та успела упасть, мы одновременно бросились друг к другу и крепко-крепко-крепко обнялись.

Она плакала и прижималась к моей груди, руки ее все сильнее обхватывали меня, а я… я уже давно улетел в космос и несся там среди галактик и звезд. Тепло било мне в голову, запах волос опьянял, и я сам плакал от безумного счастья, которое, как мне казалось, я заслужил.

— Милая, родная моя! — Шептал я, целуя ее голову.

— Я так боялась! — Всхлипывая, бормотала она. — Было так страшно!..

— Ничего, ничего, все будет хорошо! Теперь все будет хорошо, я рядом, маленькая моя! — Боже, это был просто восторг!

— Это ужасно!.. Это так страшно!.. Так тяжело!..

— Ну все, все, не плачь! — Я продолжал целовать ее и гладил ее волосы. — Не плачь, теперь все будет хорошо. — Я просто прижался губами к ее макушке и закрыл глаза, крепко сжимая в руках любимые плечи, желая передать всю свою силу настолько милому мне человечку.

— Это так тяжело, терять друзей!

Стоп что?! Глаза мои распахнулись. ЧТО???

— Это ужасно! — Продолжала реветь Рика, немного отстранившись. — Я столько уже видела смертей, но это!.. — Она вытирала слезы одной рукой, продолжая другой приобнимать меня. — Как, как можно к такому привыкнуть?! Я не представляю, как мальчики держатся! Как ты держишься. — Захлебывания рыданиями прекращались. С покрасневшими глазами и щеками, с бледными губами и растрепанными волосами, она совсем отстранилась от меня, утирая ручьи. — Слава Богу что с тобой так вышло… Так тяжело… Хорошо что ты… вернулся, правда.

Это как удар кувалдой по голове. Точно. Я все продолжал стоять в идиотской позе — с расставленными руками, словно Рика все еще рядом и слегка наклонившись, словно все еще целовал ее голову. Облом этот был таким простым и неожиданным, что я даже сначала не обратил внимания на дикую боль в груди, расходящуюся по всему торсу, словно тебя проткнули и резали вертикально напополам.

— Прости, просто держаться иногда тяжело. — Рика более-менее успокоилась и подошла ко мне. — Я пойду, правда. Спасибо тебе. Я рада, что ты с нами.

Она поцеловала меня в щеку и ушла. А я так и стоял. Просто стоял на месте. Но ощущал соленый вкус на губах. Вкус мертвых надежд и мечтаний.

Бытует мнение, что эмоциональная (она же душевная) боль, длится всего двенадцать минут. Все остальное — простое самовнушение. Так твердит занимательный «психологический факт», дрейфующий в бескрайнем океане Интернета… Не уверен, что это правда.

Четыре с лишним часа. Четыре долбанных с лишним часа я сидел на горе, сжигаемый своей болью. И успел за это время оценить весь спектр смен настроения. То я, сидя на корточках и обхватив колени руками, ревел, страдая над своей жалкой судьбой. То наполнялся гневом и колошматил землю и все что попадалось своими когтями. А потом напитывался холодной стойкостью, даже позитивом, типа найду лучше, она не знает что теряет и сильно пожалеет что не замечает… Впадал в апатию, загорался неврозом, смеялся как душевнобольной, а после долго смотрел на заходящее солнце.

Санька пришел без пяти минут десять. Поздоровался со мной, поинтересовался как обстановка и сменил меня. Я долго не шел домой. Сначала запрыгнул на высокое дерево и молча сидел, погрузившись в тихий шелест листьев. Потом бродил у входа, испытывая странную робость, при мысли о возвращении в убежище. Словно совершил какую-то пакость и стыдился смотреть в глаза домашним…

Все легли спать. Ну, разбрелись по комнатам, поэтому никого не было… Я постучал в дверь. Данте открыл, оперся плечом о дверной косяк и всмотрелся в меня.

— Ну, — сочувственно произнес он, — я вижу ты поговорил… Заходи, сейчас только жилетку надену.

И долгие мучительные для Данте полчаса, я изливал ему душу, слезы и словесный понос. Он всеми силами старался сочувствовать, но только молча, потому что я не давал ему вставить и слова.

— Тебя все это вообще не удивляет?! — Воскликнул я, когда накипевшее было выплеснуто.

— О, ты сделал паузу? — Спохватился Данте. — Значит, мне можно сказать? Ага, тогда… нет, меня это не удивляет.

— Что? Почему?

— Да потому что абсолютно очевидных вещей ты не замечаешь. Не хочешь просто видеть и все.

— Каких, блин, вещей? — Я снова закипал как чайник и голова моя вот-вот начала бы скакать, как крышка этого чайника.

— Да таких, что проще завести отношения с какой-нибудь афинской богиней, или с дочкой богатенького как Окинава папочки, когда сам ты пацанчик из самых глубин Сыктывкара, чем с такой девушкой как Рика.

— Что?

— Да то, что у них от природы ампутировано чувство барьера. Она может улыбаться тебе, обнимать тебя, плакать у тебя на плече, даже флиртовать и ты, как конченный осел, знаю одного такого, Слейвином кличут, будешь думать, что она к тебе неровно дышит. Ага, — Данте щелкнул языком, — но как только ты сделаешь шаг, она тут же так сильно удивится, даже расстроится — как же так, ты что, мы друзья, ты друг мой и очень дорог мне. Такой хороший человек, таких как ты нет, но друг, ты понимаешь? ДРУГ! У таких как она вообще нет разделения — парень-приятель, парень-друг, парень-парень. Для них все парни друзья, братья и почки с селезенками. Тот, кого она выберет в парни, хапнет немало горя, уж поверь мне.

— Да ты-то откуда знаешь? — Прошипел я сквозь зубы, едва сдерживаясь. — Что-то за все время я такого не видел.

— Не хотел видеть, — Данте указал на меня пальцем, зажмурив один глаз, — так правдивее будет. И все я знаю. Это все знают и видели. Ты ведь сам, говорил, что Лея тоже сомневалась в твоей этой затее, а? А ты не хотел этого замечать. Как она, то с одним, то с другим ворковала, хихикала. Ты просто чистил эти сведения как инфу с флешки, потому что, — он встал с кровати, на которой все время сидел и оказался прямо передо мной, — ТЕБЕ ТАК ПРОЩЕ!

Было мгновение, когда мне хотелось со всей дури рубануть когтями по этой наглой роже, бесстрашно смотрящей мне в лицо. Клинки натянули кожу, вот-вот должны были выйти, но именно бесстрашие в светло-серых глазах меня остановило.

— Можешь врезать мне, — читая все мои помыслы в глазах, проговорил Данте, — только ничего это не изменит. Я понимаю, ты влюбился и тебе сейчас больно, но не я один говорил, что ты можешь ошибаться.

— Я могу ошибаться. — Холодно проговорил я. — А сердце не может.

На лице Данте проступила грустная улыбка.

— Как скажешь. — Произнес он. — Мне кажется, что сегодня оно ошиблось.

— Ошиблось не мое сердце. — Тихо проговорил я себе под нос, с грустью и тоской. — А ее.

— Н-да, — протянул Данте и положил руку мне на плечо, — с этим не поспоришь.

— И как теперь жить?

— Сублимируй.

— Что?

— Переводи боль во что-то стоящее. Например, нам нужно бороться за выживание — борись. Изо всех сил борись.

— Я попробую. — Грустный вздох и пощипывающие глаза, но мне все равно стало немножечко легче. — Спасибо.

— Да не за что. — Улыбнулся Данте. — Ты же мне друг.

— Я круче.

***

Мне действительно стало немного легче. Да-а-а, ключевое слово тут «немного». Когда рано утром, я сел в своей кровати, щемящая тоска заполнила меня как вода опустевшую флягу. Но утро действительно мудренее. Было грустно и тоскливо, но сердце верило в чудеса. Да, слова Лешки очень глубоко проникли в меня, и я сразу же припомнил, что Рика всегда была со всеми крайне любезна и дружелюбна. Я сгорал от ревности, вспоминая ночью, лежа в постели, что она всегда улыбалась парням, мужчинам, щедро одаривала их чувство юмора своим звонким смехом, готова была вести долгие беседы на любые темы. Я просто действительно закрывал на все это глаза, стирал из памяти, предпочитая лелеять призрачные надежды, вместо того чтобы просто сделать шаг на пути к мечте, а там одно из двух. Я получил второе… Но, как я уже сказал, сердце верило в чудеса. И чем больше протекало секунд, тем мутнее становились грустные мысли и воспоминания, и тем сильнее снова разгоралась надежда. Дурак, что тут еще скажешь.