Николай Полунин - Харон
«Вот поэтому я и понял. Слишком они на этой Ладье собрались разные. И слишком много. Большого напряжения ума от тебя, Перевозчик, не понадобилось, надо признаться».
— Вот этих — сюда, — сказал он, еще не совсем понимая, верно ли поступает.
— Ты перестанешь делать нам назло, Перевозчик? — ощерился танат. — Сколько можно создавать трудности из одного своего каприза? Мы уважили твое мнение, отнесись и ты к нашему соответственно. Где твоя честь? Ты забыл свой долг!
— Не шипи, пятнистая крыса, все равно сделать ничего не можешь. — Харон наблюдал, как компания выворачивается из потока. — Как прикажешь тебя понимать — я не уважаю вас, танатов, или я не выполняю свой долг по отношению к Мирам? Миры — это вы? Государство — это я? Новая интерпретация старинной формулы из моего Мира — откуда вам ее слышать?
— Харон, мы знали, что ты не бросишь, — проговорил Листопад, оказываясь рядом. — Я говорил им… говорил ведь? — обернулся он к остальным.
Раскрылись за белой голубкой ужасные скалы,
Герои, беду миновав, к плечу подставляют плечо.
Борей и Зефир наполняли их парус,
Вокруг нереиды им пели, и песня
Иною была, чем коварные звуки сирен,
В пути вдохновляя и силы даря,
Добраться к руну золотому Колхиды обильной,
Страны винограда,* —
(*Здесь — Аполлоний Родосский, «Аргонавтика», III в. до н. э. (пер. Н. Мамонтова))
сказал Псих.
— Как поешь, когда тебе хвост прищемить. «Плечо…» Уж я тебе подставлю, погоди.
— Братан, все пучком! — Гастролер.
— Как же это вы, такие смелые, на Ладью-то поплелись? Ладно, позже. — Харон обвел всю компанию пальцем и указал им в сторонку, а подумав чуть, вообще махнул, чтобы убирались.
— Ты поплатишься, Перевозчик! — возник между ними танат.
— Не грози. Хуже, чем есть, вряд ли выдумать. Эти останутся. А то вам будет скучно с самими собою. Их до моего возвращения и покараулите, чтоб даром не проедаться, забаловались вы, меня уже не слушаетесь, — Харон выразительно похлопал рукой по бедру, где висел кошель с Ключом.
Гастролер, который все выглядывал кого-то в общем потоке, вдруг нырнул туда, вытащил за рукав неопрятного толстячка. Харон узнал Брянского.
— Ну, сокровище. Он-то вам зачем? Брянский был совсем не тем вертлявым бойким
приставалой, что встретился Харону. Обычные «примораживающие» трансформации коснулись его щедрой рукой. Он, должно быть, уж и не разговаривал.
— Нельзя его отправлять, — говорил Листопад. — Мы без него, Харон, знаешь, как без рук. Это ничего, что он почти не узнает. Это ему не мешает.
— Мужик рулит свою фишку, — подтвердил Гастролер, заботливо устанавливая Брянского прямее.
Последние из последней процессии втянулись в ладью, на ее широкий трап, на палубу, где, наверное, стало не повернуться. Харон окинул взглядом опустевший лагерь. Вдруг… нет, это не было обманом зрения в неверном свете. Панорама палаток на фоне Горы задрожала, и по ней побежали волны, совершенно точно, как там, в Мире, только не произошло замены на негативное изображение. Ошалело ругнулся Гастролер, охнул Листопад, Псих забубнил себе под нос. Танат рядом, и на посту у сходен, и все они, торчавшие на очистившейся набережной, дернулись разом как-то очень синхронно, как бы повторяя одно и то же движение, которое Перевозчик не сумел уловить. Волны бежали, бежали не концентрические круги, а прямые, как переливающиеся складки исполинского занавеса. Локо раскинул руки и застыл так, будто распятый. Все шире, шире расходилась эта рябь, отхватывая все большее, большее пространство, подбираясь. Вот уже фигурки танатов на дальнем конце качнулись, расплылись. Харон нашел в себе силы оглянуться, чтобы посмотреть на Реку, на даль Того берега — там пока было спокойно, рябь шла с этой стороны. Луны заплясали в небе танец, которым начиналось их схождение над Переправой. Взвизг — Харон не разобрал чей, ропот позади, над головой — с загруженной Ладьи…
Кончилось. Все на местах. Ничего не прибавилось, ничто не исчезло. Сбившаяся кучка Локиной компании. Перевозчик, постепенно приходящий в себя. Танат, который вертит в пятнистых пальцах Ключ.
Харон схватился за мешочек — его Ключ был на месте. Даже развязал, чтобы посмотреть.
— Можешь не сомневаться, Перевозчик, у нас точно такой же. Их два. Пусть уж один достался тебе, но наш всегда притянет его обратно через Реку. Они одинаковые, две половинки одного.
Танат спрятал свой. Довольно осклабился. Он или делал вид, что ничего экстраординарного не происходило только что, или… или уже свершившееся событие сделалось для таната, для всех танатов чем-то само собою разумеющимся, тем, что было всегда и будет всегда, единственно правильным и возможным. Как Река. Как Миры. Как все. Харон впервые почувствовал, что ему трудно удерживать свой рассудок в повиновении.
— Харон, ты видел? — Листопад.
— Ну, бля… ну, потухни свет… — Гастролер.
— Бойтесь! Бойтесь мерцающей ночи! Она ослепляет. — Локо.
Они кинулись к нему, эти остающиеся в лагере. Даже танат вынужден был посторониться, но его все равно толкнули. Конец заведенному порядку, конец равновесию.
«Кого-то в этой компании перестало хватать», — подумал Харон.
— Ну куда, куда прете! Сказано — в лагерь! Сидите где-нибудь, чтоб вас найти можно было, как вернусь. Все, свободны. — Харон вновь позабыл, что его не слышат. — А ты, пятнистый…
— Твоя очередь, Перевозчик. — Танат, а за ним остальные подтянулись уже, указывал на аппарель. Цепи, висевшие свободно, начали выбираться. В глубине Ладьи ожили ее неведомые механизмы.
Харон почувствовал. Скользнул твердой ладонью по крупным полированным звеньям. Их звон отдался в нем.
— Рейс длинный, Перевозчик. Придется потрудиться, чтобы доставить всех по назначению. Ты сможешь поискать вволю.
Странно, но насмешки танатов перестали на него действовать. Харон спросил только:
— А Ладья?
— Ладья пойдет куда нужно. Это особая Ладья. Она выдержит. Иди.
Сходни пошли вверх, едва он ступил на них. Особая Ладья тоже спешила. Харона догнал крик, но аппарель уже поднялась, и он лишь с палубы смог увидеть, как Гастролер бьется в руках насевших Листопада и Психа, и Локо, и даже топчущегося Брянского, а девушки с ними нет.
«Неужели поднялась с последними? Только и момент у нее был, как Гастролер за Брянским отлучался. Вот тебе и пифия».
Танаты встали спинами к ладье, мелькнули мечи. Остатки Локиного воинства как ветром отнесло от берега. Слышно было, как Гастролер матерится вчерную. Потом он затих. Листопад что-то говорил ему. Махнул рукой. Отвернулся, засунув руки в карманы бушлата.
Пробираясь на корму, Харон не увидел девушки-оракула. Палуба была забита. Пожалеешь о Ковчеге с его тремя ярусами.
Харон подержал раскрытую руку над лоснящимся деревом румпеля. Ему казалось, что стоит ему чуть приглядеться, и он различит проникающие нити токов, идущих из тела Ладьи в его тело.
Особая Ладья, которая пойдет куда нужно, которая выдержит. Он понял еще внизу, что это означает лично для него. Сколько раз Ладья пересечет стрежень. Собственно, сколько — это ему еще предстоит узнать. Ладья-то выдержит… Понял, но не дал танатам удовольствия заметить это.
Перевозчик коснулся руля. Он и Ладья стали одним целым.
Глава 11
Как все Миры не могут обойтись без Перевозчика, так и каждый из Миров не обходится без своего Стража или даже нескольких. В момент описываемых событий и в нашей части нашего Мира жил и действовал свой Страж, призванный Мирами на место предыдущего. Пригодность и целесообразность — вот два критерия, по которым призываются живущие на службу Мирам, это абсолютное правило. Во всем остальном они могут различаться до противоположности. Вот и сменивший своего предшественника в нашем Мире был совершенно не похож на него по своим чисто человеческим качествам. Другого склада был человек. Но конечно, как это бывает у Стражей, в начале своей работы он учился. Его учили.
Всякий раз это бывало по-разному.
То вдруг, словно сотканное из тысяч крошечных деталей, миллионов штрихов, появлялось изображение лица, которого никогда прежде не видел, человека, с которым не встречался, но теперь начинало казаться, будто знакомы всю жизнь, и надо непременно его найти, и как можно скорее. Мучительное ощущение не отпускало, обращаясь в нестерпимый зуд действия, которое разум понимать отказывался. Облегчение наступало с первыми же предпринимаемыми шагами. Стоило лишь… ну, хотя бы выйти из дому с мыслью, что отправляешься на поиски. Внизу, по пути к стоянке, где он держал свою «Вольво»,
начинало приходить понимание, куда примерно нужно отправляться, в какую сторону ехать. За рулем это понимание превращалось в уверенность. И он ехал, и находил, и удивлялся. Сначала.
