Андрей Посняков - Крестоносец
– А ты, Ген, ко мне, на усадебку, заходи, – радушно пригласил Ратников. – Нет, честное слово, заглядывай! Жена только рада будет.
Горелухин лишь как-то неопределенно хмыкнул, но, судя по глазам, приглашению обрадовался – давненько, видать, надоело вот так, бирюком-то!
– Кстати, – Михаил прищурил глаза. – Что ты там про лешего говорил-то?
– Про какого лешего?
– Да про того, что с луком да стрелами промышляет.
Глава 23
Наши дни. Август. Окрестности Чудского озера
Дама Элеонора
Так совершается любовь, чтобы имели мы что в день судный…
Поучения Владимира МономахаДеревня называлась Мануйлово. Одна из многих прочих, давно, еще с конца шестидесятых, заброшенных, она смотрела на Ратникова пустыми глазницами окон и, кажется, ухмылялась – мол, зря ты сюда пришел, парень. Нет тут никого и давно уже не было! Да уж, судя по избам…
В более-менее приличном состоянии, в которых, при желании, можно было бы и жить, было только две, их и проверили на пару с Горелухиным Геной. И ничего не нашли, кроме старых рыбацких снастей да заплесневелой корочки сыра, валявшейся тут, наверное, уже недели две.
– Ну, что, Геннадий Иваныч, пусто?
– Ничего, – Горелухин махнул рукою и, пошарив в кармане, вытащил пачку сигарет. – Тут, невдалеке, еще три такие деревни да один хутор. Все нежилые. – Найдем твоего должника, Миша! Если, правда, он здесь.
– Да здесь должен бы быть… вроде.
Новый знакомец ни за что не хотел отпускать Ратникова одного в эти гиблые, со всех сторон окруженные непроходимыми болотами, места; отговаривал, говорил, что Мишина гибель будет на его совести, что не дойдет один, обязательно увязнет в трясине, что… В общем, вызвался быть проводником, пришлось уступить – один-то Михаил и в самом деле мог долго по лесам скитаться, а так – есть местный, знающий все стежки-дорожки, человек, чего ж от его услуг отказываться? Себе дороже.
Правда, пришлось сказать, что Михаил ищет старого должника, кроме него самого еще многим людям должного, потому вот и скрывающегося в этакой глуши.
– Он, странный, этот парень, может в балахоне ходить, ну, типа монаха, что ли…
– Сыщем!
Горелухин должников недолюбливал, всех, особенно тех, кто брал кредиты, а потом и не мог отдать – чего ж тогда, спрашивается, брал-то? Блескучую машинку купить? Ну, так теперь не плачь, не горюй – знал ведь, на что шел.
– Миша, я в той избе керосинки присмотрел… две. Хорошие еще, на обратном пути не забыть бы забрать.
– Заберем!
Ратников улыбнулся – Геннадий Иваныч сюда не просто так поперся, что-то там кому-то показывать, кого-то искать, нет – были и еще более, так сказать, меркантильные цели. По избенкам старым пошарить, мало ли, что в хозяйстве сгодится, вдвоем-то куда больше можно будет унести, а на машине сюда, увы, не проехать, на вертолете добраться разве что…
Ну, керосинки, так керосинки… хорошо, пока еще только две.
– Раньше тут, ну, при Сталине еще, в соседней деревне клуб был, библиотека, – на ходу пояснял Горелухин. – Теперь, суки гладкие, развалили все.
– Теперь, или еще при Хрущеве? Брежневе?
Миша лишь усмехнулся – хороший человек Гена, но, честно сказать, надоел уже своим нытьем. Мол, раньше и солнце ярче светило, и небо было синее и выше… Вроде ведь и не старик еще, пожалуй, чуть постарше самого Ратникова, ну, может, лет на шесть-семь, а все ворчит, ворчит – вот, раньше лучше было, а теперь суки гладкие все развалили, украли… как будто раньше этих «сук гладких» меньше было… нет, наверное, все-таки меньше… или не такие наглые они были.
– Я и раньше-то к этому клубу присматривался, – сворачивая к болоту, пояснял Горелухин. – Добра там много, только вот, полный всегда шел, с грибами-ягодами или там, с рыбой. Некуда лишний груз было вешать, а вдвоем-то сейчас – унесем. Там книги неплохие остались – Гоголь, Достоевский… я бы взял – все равно сгниют.
– Книги и я бы взял, – Михаил улыбнулся. – Что ж их не вывезли вовремя?
– А кому нужны-то? Ты, Миша, здесь осторожней ступай – гать хлипкая, узенькая.
– Постараюсь…
Клуб Ратников увидал еще издалека – высокий такой, с деревянными колоннами, явно, бывшая церковь, выстроенная, конечно, не так давно, веке в девятнадцатом или начале двадцатого… но, в общем, довольно красиво. Жаль только – маковку с колокольни срубили, покрыв обычным шифером.
– Ну, пришли, – выйдя на сухое место, Горелухин довольно притопнул ногою и закурил. – Что, может, перекусим?
– Давай, – Миша и сам уже чувствовал, как сводит желудок – заночевав в какой-то избе, утром попили чайку, а сейчас уже шел шестой час. Вечерело. Впрочем, поесть успеется: – Может, сначала посмотрим тут все, а уж потом перекусим?
Геннадий Иваныч пожал плечами:
– Можно и так. Ну, пошли тогда, глянем?
Здесь, кроме клуба, вообще изб не сохранилось – то ли сгорели они уже давно, то ли разобрали да вывезли. А в клубе было пусто! И тоже – никаких признаков чужого: ни остатков продуктов, ни котелка, ни запаха пищи…
– Пошли… библиотека там у них.
Горелухин уверенно поднялся на второй этаж по шаткой скрипучей лестнице с местами провалившимися ступеньками. Миша – куда более осторожно – пошел за ним следом.
Библиотека оказалась маленькой, большую часть книг уже давно разворовали или пустили на самокрутки, однако, кое-что еще имелось…
– О! – сняв с полки небольшой томик, обернулся Геннадий. – Что я говорил? Ну, вот он, Гоголь! Ты посмотри, Миша, может, и себе что приглядишь?
А Миша уже приглядел, наклонился к полочке с остатками букв – «Рабовладельческий строй» – там ни одной книжки не было, а вот дальше, под указателем «Феодализм», имелось несколько разбухших от сырости томиков, Ратников выбрал один, с виду сохранившийся лучше, пролистнул, присвистнул: вещь неплохая – второй том «Социальной истории Средневековья» под редакцией Косминского и Удальцова. «Государственное издательство. Москва – Ленинград, 1927 год». Редкость! Ну-ка, что там? Английская деревня… Немецкий город… Парижская революция 1356–1358 гг… Крестьянство во Франции в двенадцатом – четырнадцатом веках… «О свободе, дарованной Готфриду Боше, и об имуществе…», грамота короля Людовика Девятого, «О земле, возвращенной…»… Я, дама Элеонора де Сен-Клер…
Что?! Миша глазами своим не поверил, едва книжку не выронил. Неужто…
«Я, дама Элеонора де Сен-Клер, милостию Божией супруга графа Анри де Сен-Клера, в отсутствие мужа, но его и своей волею, освобождаю от крепостной зависимости Гарэна из Асток-вилла…
Дама Элеонора! Господи… жива ведь!
– Вот вам, пожалуйста – привет из прошлого!
– Что?
– Говорю – вот эту книжку возьму.
– Давай… Только не набирай много – нам еще керосинки нести… да и так, может, еще чего встретится.
Клуб стоял пустой, пыльный – ни следочка… Где же тот странный тип?
Сунув в рюкзак несколько книг, Горелухин уселся на стол:
– Знаешь, Миша, я вот подумал – а твой должник, верно, ближе к Танаеву озеру затаился. Сюда-то ведь ему ни за что не пройти, коли он не местный – болотины кругом, сам видел.
– Вот-вот! – встрепенулся Ратников. – Давай-ка пойдем туда… к Танаеву ближе. Что там за деревни-то?
– Да есть одна – Карпушино. Скорей, даже не деревня – хутор. Три избы, одну в прошлое лето какие уроды спалили, так вот две осталось. Не понимаю, Миша, и чего людям неймется? Ну, переночевали, выпили… зачем жечь-то?
– Может, случайно как-нибудь вышло?
– Ага, случайно… Уроды!
К Карпушино выбрались уже к вечеру, к темноте ближе. Небо еще оставалось светлым, но кругом быстро темнело, и меж вершинами высоких елей загорались первые звезды. Молодой месяц, легонький и тонкий, сверкал с подростковым задором. В полутьме едва угадывались избы. Одна – без крыши – сгоревшая, и две – более-менее целые.
– В крайней и заночуем, – Горелухин махнул рукой. – А уж утром тут посмотрим.
– Постой! – дернулся Михаил. – Не спугнуть бы…
– Если он здесь.
– Если здесь… Так узнать бы!
– Узнаем… Он курит, должник-то твой?
– Курит? Да нет, не курит.
– Жаль, – Горелухин вздохнул. – А то б давно учуяли… или огонь увидали – спички там, зажигалка…
– Тсс!!! – Миша вдруг приложил палец к губам. – Слышишь?
– Что? – шепотом спросил Геннадий.
– Показалось… вроде как голос чей-то.
– Голос? Что же он, сам с собой разговаривает? Наверное, рыбаки.
Оба затихли, прислушались… Тишина. Можно сказать – гробовая, даже ночные птицы не пели.
И впрямь, показалось…
Ратников пожал плечами… и вдруг снова услыхал голос! Приглушенный и что-то монотонно бормочущий!
– В крайней избе, – шепнул Горелухин. – Идем потихоньку, глянем.
Они осторожно подобрались к самому крыльцу… И тут Ратников заметил мелькнувший в окошке свет – зеленоватый свет лампадки. И снова голос…
– Патер ностер…
Латинская молитва!
Господи…
