Игорь Поль - Ностальгия
Наша линия обороны – хилая редкая цепочка: по неполному отделению на целый дом да «Томми» в резерве на соседней улице. Наши порядки растянуты до предела. Мы давим и давим герильос к окраине, сжимая пружину пресса до последней степени возможного. Мы давим – они послушно отходят. Жжем редкие огневые точки. Выбиваем снайперов. Подрываем их подарки – ловушки тут повсюду. Обрушиваем подозрительные дома. Вот уже дня два я каждую минуту жду подлянки, не может быть, чтобы партизаны не предприняли попытку прорыва – не идиоты же их командиры!
«Продвигаться вперед как можно быстрее, но все эти кавалерийские атаки – кто кого круче – отставить. Минимизируйте потери. Мы и так обескровлены. Резервов нет. Снабжение запаздывает. Огонь по площадям прекратить – только точечные удары. Авиацией пользоваться только для подавления контратак», – требует комдив.
«Тринадцатый хочет, чтобы мы продвигались вперед как можно быстрее. Первый полк уже на марше, а мы все еще возимся. Огонь по площадям без повода прекратить. Использовать авиацию по необходимости», – инструктирует командир полка комбатов.
«Зеленый-два хочет, чтобы мы продвигались еще быстрее. Огонь по площадям. Использовать авиацию», – слышат ротные.
«Ускорить продвижение! Не вижу темпа! Максимально использовать огневую и воздушную поддержку», – передает ротный командирам взводов.
«Вы морпехи или девки беременные? Плететесь, как мертвые! Вперед, быстро! Не жалеть огня поддержки!» – орут взводные.
«Если мы так и так сносим этот городишко к херам, то на кой мы тут нужны? Скинули бы гравибомбу, и дело с концом!» – переговариваются между собой, недоумевая, сержанты.
И вот настает час, когда пружина распрямляется. Четыре сорок пять утра. «Птичка» сигнализирует о накапливании целей в нашем районе. Докладываем в роту. Рота подтверждает данные. Докладывает в батальон. «Приготовиться к атаке», – следует ответ. «Приготовиться к атаке», – дублирует нам рота. Меток становится все больше – герильос проводят сосредоточение сил. Взводный запрашивает воздушную поддержку. «Извини, Гадюка-три, ваш участок на сутки вперед норму выбрал. Попроси бога войны», – отбрехивается диспетчер летунов. Партизаны продолжают лезть изо всех щелей. Такблоки рябят красным. Как назло, «пираньи» ушли на базу заправляться. Лежим, нервно кусая губы, свешиваем стволы с подоконников.
– Сердитый-четыре, здесь Гадюка-три, необходима поддержка, срочно. – Мы напряженно слушаем переговоры взводного.
– Гадюка-три, здесь Сердитый-четыре, я пуст, ожидаю заправки. Остались только дымовые.
– Давай хоть дымовые! Хоть что-нибудь давай! Передаю пакет! – упавшим голосом говорит взводный.
Беспилотник, нащупавший цель, успевает выпустить только одну ракету. Мы видим, как растет в небе шар огня на его месте – сразу две ракеты «земля—воздух» разнесли его в пух. Взводный тем временем продолжает перебирать огневые инстанции. Запрашивает огонь поддержки у приданного артдивизиона. Тот на марше – передислокация. Добивается канала связи с «Гинзборо». Я представляю, как дежурный офицер авианосца принимает сейчас судорожные запросы от всех взводов нашего батальона – цепочка замкнулась. Ждем, не дыша, надеемся – Флот своих не бросит. «Время подлета – час», – следует наконец ответ с орбиты. Взводный докладывает о ситуации в роту. Рота – в батальон. «Отставить атаку. Ждать огня поддержки», – больше мы ничего не слышим – красная сыпь приходит в движение. Нам нечего им противопоставить, кроме самих себя. Запас управляемых «Ос» у наших коробочек давно расстрелян.
– Взвод, огонь по готовности! – передает Бауэр.
И мы выдаем огонь. Саперы, которые выбегают из-за угла под прикрытием автоматчиков, валятся, как снопы. Нас атакуют не вчерашние рабочие или крестьяне. На нас по всем правилам лезут наемники – злые, смертельные, равнодушные к смерти. Пули выбивают из стен каменное крошево. Дом наш трясется, как в припадке, из-за крыш поднимаются росчерки ракет, и плазменные вспышки выносят в вихрях пламени целые этажи над нами. Через десять минут нас тут поджарит, как в духовке. Пол подо мной подпрыгивает. Что-то тяжело рушится за спиной. Искры и брызги расплавленной арматуры сыплются сверху, через щели в перекошенных перекрытиях.
– Покинуть здание! Укрыться на улице! – ору я. – Рыба, не отставай!
Мы едва успеваем выскочить из окон и рассыпаться на задымленной палубе, как наш дом начинает складываться, как карточный домик, весь в клубах дыма и пыли, языки пламени и искры выхлестывают из верхних окон.
– Отходим! Первые группы – с левой стороны, вторые – с правой! Занять оборону!
Свист мины. Падаю в пыльную кашу обломков. Плазменный разрыв волнами расплескивает бетон палубы метрах в тридцати от меня. Раскаленные капли прожигают мне наплечник. Невыносимо горячо спине. Да где же эта проклятая поддержка! «ПАМММ!» – следующее солнце встает позади нас. Вилка. Я чувствую себя ужом на сковороде. Следующая – наша.
– Крам, Паркер, огонь прикрытия! Отделение, цель – дом номер три, вперед, в атаку!
Мы вскакиваем и мчимся вперед, бежим по нашим минам. Счастье, что они еще работают. Выхлестываем из-за угла, прямо в опадающий дымный куст фугасного разрыва, и бьем из дыма из подствольников, успеваем зацепить расчет лаунчера, машем винтовками, поливаем очередями в режиме «по готовности», выбивая зазевавшихся или невезучих, швыряем гранаты в окна и вваливаемся следом, как раз тогда, когда ответный огонь залегших наемников начинает выбивать крошку из стены.
– Рыба!
– Здесь, сэр! – Моя толстушка успела приземлиться рядом.
– Не высовывайся. Не стреляй пока. Ты мне позже понадобишься. Если что – бей только в упор, не больше трех патронов зараз.
– Поняла, сэр!
– Паркер, даю цель, беглый огонь! – Выпускаю пару «мошек», осколочные разрывы лопаются на площадке двора перед нами. – Крам, держи перекресток три-пять!
Мины продолжают свистеть над крышами. Где-то там, сзади, они поджаривают наши жидкие укрытия.
– Все, кроме Рыбы, огонь по готовности!
Мы отходим в глубины комнат и хлещем по окнам скупыми очередями. Наемники снова залегают.
– Уходим, быстро, все назад, через окна!
Вышибаю дверь короткой очередью, гранат больше нет, хрен с ним, вкатываюсь в чью-то пустую спальню. Дальше в гостиную. Через коридор на кухню. Взрывная волна срывает двери за спиной – окна накрыли из подствольников. Главное – маневрировать. Нас слишком мало. Только бы поддержка не подкачала…
На улице – ад сплошной. Горит даже пыль, пропитавшая стены. Горят дома напротив. Палуба вся расплескана раскаленными волнами. Справа от нас – сплошной грохот разрывов – партизаны впервые на моей памяти превзошли нас по огневой мощи. Мы как котята беззащитные в горящем доме. Выстрелов там не слышно – то ли отошел второй взвод, то ли повыбило всех. Красное наводнение устремляется в кипящий котел.
– Трюдо, поднимай людей в атаку! Бей во фланг! – Искаженный наводками, голос взводного неузнаваем.
– Принял. Оголим фронт, – отвечаю на бегу.
– Присмотрим, – коротко отвечает взводный.
– Крам, Паркер, квадрат за вами, отделение, ориентир триста пять, на первый-второй – вперед!
И мы начинаем чехарду, каждую секунду ожидая, что по нас врежут с фланга и перестреляют, как в тире. Крамер долбит по фасаду короткими очередями – бережет патроны. Паркер изредка бухает, продолжая засыпать осколками двор. И тут разрывы перед нами стихают, как по мановению волшебной палочки. Без всяких перебежек, как на спринтерском забеге, где приз – жизнь, молчаливые фигуры высыпают из-за перекрестка и что есть мочи прыгают среди полыхающего ада. Мы едва успеваем залечь, как уже слышим взрывы плазменных гранат и яростную пальбу – наемники вышли во фланг роте и сминают жиденькую цепочку.
Мы открываем огонь, крушим их арьергард, Рыба поливает улицу потоками свинца, расхристанные куклы катятся среди дыма, не успев понять, что их убило, мы лихорадочно достреливаем последние магазины, и арьергард не выдерживает – залегает.
– Гадюка-три, здесь Лось-три, срочно, всем, кто есть, даю указатель.
Дымные следы реактивных гранат. Разрывы так близко, что того и гляди нас самих поджарит. Пара коробочек – наш последний резерв – оставляет позиции и выкатывается на искореженную улицу. Переношу целеуказатель. Снаряды проносятся над головой: подними макушку – и башку сорвет. И тут «мошки» показывают, как красные метки расползаются по дому, возле которого мы лежим.
– Угроза слева! – успеваю я крикнуть, мы едва разворачиваем задницы, как уже Рыба со страху сносит череп пулеметчику, который появился в окне. Она хлещет и хлещет по окнам картечью, прилипла к палубе, растопырив свои короткие крепкие ноги, ее переклинило от страха, кажется, она орет что-то, ее аптечка пуста, и мне нечем ее привести в себя.
– Всем назад, тридцать метров! Рыба, Нгава, прикрытие!
