Любовь Федорова - Путешествие на север
– Не понимаю, что он медлит, – проговорила Маддалена вслух. – Я бы на его месте поторапливалась. В любой момент цех может обнаружить непорядок.
– Я жду тебя, – раздался голос. – Готова ли ты?
– Он подслушивал! – вскричал со своего подоконника Юрген Юм.
– Не с самого начала, – ответил со смешком Бернгар Пелерин.
* * *Пространство стремительно полетело навстречу Маю. Он хотел закрыть глаза от неожиданности, но они почему-то оказались уже закрыты. За полстука сердца внизу промелькнули снега, острые ребра скал, белые фермы и идиллические луга с овцами, море деревьев, заросший чертополохом сухой осыпавшийся ров, замковая стена. Потом земля приблизилась. Еще доля мига, и они с Маддаленой стоят среди деревьев в печально знакомом Маю саду, каждый на своем месте – Май в углу пентаграммы, Маддалена в центре. Знаки, написанные ею мылом и золой, окрасили в серо-стальной цвет ухоженную садовую травку. В руке Маддалена держала одно из гусиных перьев со стола Юргена Юма.
Сам Юм последовать за ними не смог, он вздыхал в далекой граагской каморке и поминутно оглядывался на окно – не явится ли Мастерский Совет, не пресечет ли творящиеся в долине безобразия? Но Мастерский Совет не торопился. Май чувствовал его уходящий и возвращающийся тоскливый взгляд в спину – непонятно только, в свою или колдуньи: во-первых, Юм не привык полагаться на других, а во-вторых, боялся, что на парочку вроде Мая с Маддаленой положиться и вовсе нельзя.
– Ты делаешь вызов, Пелерин, или предоставишь это право мне? – громко сказала вслух колдунья.
Пелерин вначале театрально вздохнул и лишь затем появился шагах в двадцати за низко склонившимися ветвями яблони. Его пентаграмму издалека разглядеть было сложно, но отчего-то казалось, что она не начерчена, а выложена небольшими камешками и песком с садовых дорожек.
Встречаться с Пелерином Маю было так же приятно, как найти в пироге запеченного таракана.
– Как будто мы уже бить друг друга собрались, – с упреком проговорил колдун. – Давай вначале поговорим.
– О чем нам с тобой разговаривать? – пожала плечами Маддалена. – Ты против нас, значит, мы против тебя.
– Как ты все просто разграничила. А ведь на самом-то деле в мире ничтожно мало вещей, между которыми возможно провести четкую границу. Все преображается, перерождается, дополняет друг друга, меняется местами... а ты решила как? Если я плохой, то ты – хорошая?
– Или наоборот, – тихо произнесла Маддалена. – Не заговаривай мне зубы. Или ты делаешь вызов, или в Грааге соберется Мастерский Совет и придушит тебя твоим же залогом.
– Не волнуйся за меня и мой залог. Мастерский Совет еще нужно собрать, что само по себе непросто, а залог я подменил. Я всю жизнь менял вещи местами, и сыграть шутку с цехом мне не составило труда. Поговорить же я хотел о тебе. Что бы ты хотела получить от жизни, Маддалена?
– Мастер, – сказала колдунья, – при чем здесь я? Мы о поединке беседуем или просто время убиваем?
Бернгар Пелерин покачал головой. С лица его не сходила притворная опечаленность недостатком сообразительности у противницы.
– Похоже, ты нарочно не желаешь меня понимать. Хорошо, я предложу тебе без обиняков: принимай мою сторону. Поверь, я отговариваю тебя от поединка не потому, что боюсь проиграть. Все твои прежние соперники были ничто по сравнению со мной, потому что цех выпивал их колдовскую Силу. Но мне цех не помеха. У меня есть посредник, который по собственному желанию подменил мой заклад собой. Ты свободна, и я свободен. Ты не представляешь, как много мы могли бы сделать вместе. Мы уничтожим несправедливое объединение под названием «цех». Мы освободим силу двух миров, и они оба лягут у наших ног. Мы станем богами нового времени. Ну? Решайся! Я дарю тебе половину своего будущего величия, поскольку ты, девочка, заслуживаешь гораздо больше, чем имеешь.
Маддалена скромно поводила туфелькой по седой травке у себя под ногами, повертела в пальцах перышко и ответила на возвышенную речь Пелерина обезоруживающе просто:
– А вот кукиш тебе.
Бернгар Пелерин развел руками.
– Ну, я тогда не знаю, с какой стороны к тебе подступиться. Я не предполагал, что у тебя вовсе нет воображения. Ты мне не казалась дурочкой, когда я следил за тобой прежде. Хорошо, давай договоримся по-другому: не хочешь помогать мне – хотя бы не мешай. Что тебе цех? Всего лишь помеха. Я эту помеху уничтожу. Не отвлекай меня от задуманного, не заставляй тратить заклинания на тебя. Не забудь, что ты пересекла границу, а значит, не можешь оставаться при своих. Всякий колдун сильнее у себя дома.
Маддалена нахмурилась.
– Не трать зря время, чтобы напугать меня, мастер.
– Почему? Почему ты хочешь быть против? Ты даже не принадлежишь к цеху, какой смысл тебе защищать цеховые порядки?
– Есть мнение, мастер, будто ты желаешь взять вещь, с которой не знаешь, что будешь делать. А вдруг вещи откажутся меняться местами в объединенном мире и поведут себя не так, как ты привык?
– На «вдруг» доводов не напасешься, моя хорошая. Сначала нужно сделать, а там будет видно, к чему это приведет.
– Это опасно, мастер.
– Жить тоже опасно. От жизни, как говорят люди, умирают.
– Люди говорят так, исходя из наглядного опыта.
– Люди говорят так, люди делают так... Ты же никогда не делала ничего так, как все. Ты всегда поступала наоборот. Я не стыжусь признаться, что учился у тебя. Учился все на свете переворачивать с ног на голову, учился действовать так, как от меня не ждут...
– И доучился до подмены залога и бунта против воспитавшего тебя цеха? И почему ты считаешь, что в моих интересах тебя поддержать?
– А почему бы нет? Ты молода и ты не страдаешь цеховыми предрассудками. Цех стар и косен, он сам грызет себя изнутри; он не дает дышать, мыслить, чувствовать – не только тем, кто внес ему залог, но всему миру...
Их спасло то, что Май уже обжегся с доверием к Беренике.
Пока Пелерин уговаривал Маддалену присоединяться, бродившая поблизости Береника, достав из-за спины светящийся слабым лунным светом коготь-серп, подкралась сзади и приготовилась переступить проведенную Маддаленой колдовскую черту. Заметив это, Май протянул руку и перехватил Беренику за запястье. Жалобно вскрикнув, она выронила лунный коготь и упала на колени. Май подтащил ее к себе и перехватил за локти.
У Маддалены, бросившей взгляд в сторону Мая, затрепетали ноздри от гнева. По ее мыслям Май понял, что подменившим залог посредником Береника и являлась, иначе ей невозможно было бы проникнуть в построенную против Пелерина пентаграмму. Собственной Силы у Береники попросту не осталось ни капли, вся она ушла в уплату цеху.
Маддалена укоризненно покачала головой.
– Ты ошибся, мастер, – сказала она. – В этот раз ты ошибся намного сильней, чем когда предложил мне союз против цеха. Ведь ты меня почти уговорил. Что ж, и излишнее вероломство иногда подводит...
Пелерин не двинулся с места, но сильно побледнел.
– Я не просил ее... Она... любит меня, не понимает, что творит. Клянусь, Маддалена, она вмешалась без моего на то разрешения. Я не желал, чтобы она имела к этому отношение, мне нужен союз с тобой. Мы можем соединить миры, мы разделим власть над ними...
– Ты обещал это мне, – прорычала Береника и сделала попытку укусить Мая за руку.
Май тряхнул ее, чтоб не кусалась, но заставить смолчать себя был не в силах.
– Вы негодяй, Бернгар Пелерин, – сказал он. – Вы используете в своих целях не только тех, кто вас ненавидит или кто к вам безразличен. Вы хотите снимать проценты и с любви тоже. Когда человек ослеплен и не желает осознать, на что его толкают, извлекать из этого выгоду низко, Пелерин. Гадко. Подло. Никакое понятие о морали не освещает этот ваш поступок...
Лицо Пелерина скривилось, но даже презрительную улыбку он не сумел изобразить, хотя все еще старался держать себя в руках.
– Ах, ох, мораль, – сквозь зубы процедил он. – И от кого же я слышу о морали? От первого беспутника на свете? Не повторяйте при мне этого слова, сударь, иначе я вам отвечу чем-нибудь плохим. Молчите и не мешайтесь не в свое дело. Ведь я одним пальцем могу вас раздавить.
Маддалена разнимать их и не подумала, даже наоборот – заинтересовалась. Май слегка этому удивился и продолжил:
– Да, попирать законы, нарушать клятвы, подменять заклады преданными вам по глупости людьми – на это, верю, вы способны. Но это и все, что вы можете, Пелерин. Честью ответить за собственные дела у вас не выйдет. За неимением чести.
– Ты... – хрипло проговорил Пелерин. – Да кто ты?.. Муравей. Ничто на весах вечности. Никто в книге человеческих судеб. Жив ты или умер – для кого это имеет значение? Ты пыль, ты прах, ты существо без имени и без предназначения...
Май слушал, что думает на этот счет Маддалена. «Ты мог бы помочь мне сделать эту часть работы? – спросила она. – Боюсь тратить на него Силу. Меня еще ждет встреча с цехом, не знаю, хорошая или плохая...»
