Александр Санфиров - Начало звёздного пути
– А от кого надо было получить такое разрешение? – спросила простодушно Катенька.
Андрей Григорьевич ухмыльнулся.
– Пришлось воспользоваться старыми связями, и командиру полка ничего не оставалось делать, как написать Николеньке это разрешение. Да, и про мой совет, я прожил жизнь и считаю, что имею право его дать, совсем не обязательно тебе рвать жилы и стараться соответствовать мужу в знаниях, надо просто быть ему любящей и надежной спутницей в жизни, а это очень и очень важно. А сейчас давай пройдемся по комнатам, я покажу тебе, где что лежит. И объясню, с чего надо начинать, если вдруг меня не станет.
Глаза Катеньки наполнились слезами, и она захлюпала носом.
– Дядя Андрюша, – сказала она ему, как будто была еще той маленькой девочкой, которая когда-то качалась на коленях у одинокого бобыля, редкими наездами навещавшего своего друга, – не умирай, пожалуйста, к чему ты все время говоришь о смерти, тебе же совсем не так много лет.
Шеховской хмыкнул.
– Вполне достаточно, чтобы не забывать о старухе с косой, стоящей за спиной.
Катеньке до глубины души захотелось помочь, ободрить старика, она так сжала ему ладони своими маленькими ручками, что тот вздрогнул от неожиданности.
– Какое у тебя сильное пожатие, – сказал он, – почти как у мужчины.
Катенька охнула и разжала ладошки.
– Ах, простите, Андрей Григорьевич, я не хотела сделать больно, – воскликнула она.
– Нет, что ты, мне совсем не больно, – сказал князь, пытаясь стереть небольшое красное пятнышко между большим и указательным пальцем левой руки. Однако оно и не думало исчезать.
– Хм, ты знаешь, Катенька, мне показалось, что когда ты пожала мне руку, в это место что-то кольнуло, – пробормотал он, пытаясь разглядеть пятнышко в лорнет. Но, видимо, ничего не разглядев, отложил лорнет в сторону и вновь предложил начать экскурсию по дому.
Николкин конь осторожно ступал по каменистому высохшему руслу горной реки.
Рядом угрюмо, молча ехали его однополчане. Настроение было не очень. За ними оставался разоренный пылающий аул, женщины с детьми, яростно проклинающие захватчиков. Все мужчины и подростки были перебиты. Разъяренные потерями гусары не щадили никого. В тяжелых боях между глинобитными хижинами почти треть эскадрона отдала богу души. Сейчас только пятнадцать раненых на двух арбах везли по тряской дороге, из которых периодически доносились их стоны и проклятия. Единственные, кто радовался, были несколько солдат, освобожденных из плена, и почти два десятка рабов, сидевших в подвалах под домами. Они, несмотря на крайнее истощение, шли, весело переговариваясь, и радостно рассматривали окружающее, которого не видели с тех пор, как эскадрон остановился на зимовку. Бывшие рабы приняли самое активное участие в окончательной зачистке черкесского селения и бестрепетно добивали всех раненых, кто еще не успел умереть. Они бы с радостью вырезали все селение, и только категорический приказ Невструева не дал им этого сделать.
За Николкой следовал его денщик, который вел за повод три лошади, нагруженные трофеями.
После сражения отношение к князю переменилось кардинально. Все прекрасно понимали, что обязаны ему своими жизнями. Среди нижних чинов его похождения уже вообще приобрели характер эпический. В них князь представал почти Ильей Муромцем, который, походя, разделался с несколькими черкесами.
Ротмистр Невструев на построении поблагодарил его за заслуги и заявил, что подобный подвиг без награды не останется.
А сейчас остатки эскадрона шли на соединение с другими частями армии, чтобы получить приказ о дальнейших действиях. Никто не сомневался, что вскоре опять начнутся тяжелые сражения.
Через два дня эскадрон входил в крепость Моздок. Задолго до нее вдоль дороги начали появляться жилища горцев, бежавших от войны и ищущих защиты от нее у стен крепости. Столпившиеся у хижин дети махали проезжающим руками, а старухи в черных платках провожали молчаливыми взглядами. В крепости был обычный бардак. Везде слонялись казаки в черкесках с газырями, которых было трудно отличить от самих черкесов. Но ближе к стенам порядка стало больше.
По приказу ротмистра эскадрон, не заехав в крепость, расположился неподалеку от главных ворот, а командир со своим заместителем и обе арбы с ранеными отправились далее.
Через два часа Невструев появился и начал коротко отдавать приказы. Вскоре эскадрон тронулся к указанному месту расположения. Сам ротмистр подъехал к Шеховскому и передал ему пакет.
– Князь, жаль, что мы с вами так недолго служили вместе, но видно, не судьба, вот приказ о вашем откомандировании в Петербург в распоряжение Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Николка, последнее время тонко чувствующий эмоции, явно почувствовал в голосе Невструева легкую нотку зависти. Сейчас он отлично понимал из-за чего. Видимо, ему не удалось пройти жесткий отбор в жандармский корпус.
– Мне тоже, господин ротмистр, жаль, что так быстро приходится покидать Кавказ. Никак не могу понять, что явилось причиной моего вызова. Господин ротмистр, могу ли я предложить в связи с моим отъездом устроить небольшую вечеринку для господ офицеров? – спросил он, не подавая вида, что заметил зависть в голосе Невструева.
Невструев усмехнулся.
– Отчего же, конечно, можете. Вы разрешите, князь, на правах старшего товарища сказать вам, что если бы вы начали с этого, когда появились у нас, то многих проблем можно было бы избежать. Что же касается вашего убытия, по-хорошему завидую вашей удаче, мне, увы, в свое время так не повезло.
Шеховской виновато улыбнулся и ответил:
– Господин ротмистр, спасибо за науку, я многое почерпнул за время пребывания с вами, буду надеяться, что больше таких ошибок не допущу. И вам желаю, чтобы ваша удача была достойна вашей смелости.
– Ну, вот и отлично, князь, а чтобы бы вы не тратили много времени, я сейчас подскажу, в какой харчевне лучше всего устроить такой вечер. К счастью, сегодня и завтра мы никуда не выдвигаемся.
Первые дни мая были жаркими в прямом и переносном смыслах. В имении Вершинина было не до отдыха. Из-за малоснежья посевы озимых частично вымерзли, и теперь помещик и его управляющий, не зная отдыха, мотались по полям и смотрели за тем, как проходит сев яровых. Вот и сегодня уже под вечер Илья Игнатьевич, уставший до смерти, подъехал на коляске к парадному подъезду и, не глядя, кинул вожжи подбежавшему конюху. Он уже хотел было зайти в дом, как его внимание привлекли невнятные крики с конюшни.
– Ну что там еще такое, – устало пробормотал он и зашагал туда. Когда он подошел поближе, то происходящее стало более понятным. На широкой лавке лежал здоровый бородатый мужик с задранной рубахой, а конюх Николай со зверской улыбкой лупцевал его кнутом. Рядом стоял Карл Францевич и ласково приговаривал при каждом ударе:
