Владимир Яценко - Десант в настоящее
Ближе к утру, гном выдохся, устал. Он заметно сбавил темп, а когда они вышли в саванну, и вовсе отстал. Плёлся вслед за Отто в шагах десяти, не делая никаких попыток заговорить или вернуться на место проводника перехода.
Только к одиннадцати часам он подал голос, обратившись к Отто с просьбой о привале. Отто, разумеется, даже не сбавил шаг. Потом эти просьбы стали повторяться всё чаще по мере их приближения к очередной роще, с каждым разом становясь всё жалобнее, переходя в мольбу.
"Ага!" — закричал Флавий из кустарника.
Пятясь, он выполз из колючих ветвей и сразу направился к Отто.
"Всё-таки без меня не обойдётся", — зло подумал он.
Нет, карлика он не боялся, хотя его сноровка с длинной, остро заточенной спицей вызывала уважение. Просто очень не хотелось двигаться…
— Это тебе, — гордо заявил Флавий поднося к лицу Отто бледного с коричневыми пятнами извивающегося червя. — Ешь!
— Ты с ума сошёл, — позабыв о своём намерении не двигаться, разозлился Отто.
Он вскочил на ноги и ударил гнома по запястью.
Червь выпал и попытался зарыться в землю. Но Флавий оказался проворнее. Стремительно нырнув за червём в невысокую траву, он уже через мгновение стоял на ногах, держа его поперёк туловища.
На этот раз карлик не сделал попытки приблизиться Отто. Они стояли и смотрели друг на друга.
— Ты с ума сошёл, — растерянно повторил Отто. Настойчивая попытка Флавия накормить его живой отравой казалась отвратительной насмешкой. — Сам его ешь!
Густые рыжие брови Флавия удивлённо взметнулись вверх.
— Мне не нужно. Я и так ем, — он мотнул головой в сторону костра.
Отто понял.
Он вернулся на своё место и тяжело опустился на спальный мешок. Карлик предлагал ему местный вариант гастропротектора, способного повлиять на метаболизм пищеварения. "Он полагает, — подумал Отто, — что, съев червя, мой желудок сможет принимать местную пищу".
— Убери его. Никаких экспериментов: лучше умереть от голода, чем от отравления.
— Никаких экспериментов, — согласился карлик. — Все чужаки едят матоду, чтобы выжить. По одной матоде в день, и можешь пить нашу воду и есть…
Он замолк на полуслове. Глаза его и без того круглые, с чуть вытянутыми в овал зрачками ещё больше округлились. Он шумно втянул хоботоподным носом воздух, завыл, сунул в руку Отто червя и бросился к заходящемуся дымом костру. Из дыма полетели почерневшие тела насекомых. Они сочились розовой жидкостью и едва слышно потрескивали. Запах был вкусным, земляничным.
Отто отшвырнул от себя червя и внимательно осмотрел бинты на ладони. Никаких следов. Вроде бы чисто. Ну, и слава Богу! Так и заразу недолго подцепить.
— Напрасно, — обиженным тоном заметил гном. — Дважды я одолжений не делаю. Теперь сам её лови.
Отто смотрел, как Флавий кожурой банана в несколько лепестков снял мягкий хитиновый панцирь и впился зубами в розовую плоть. Жёлто-коричневая жидкость поползла по подбородку и тяжёлыми маслянистыми каплями заструилась в траву.
Карлик застонал от наслаждения. Даже в его похрюкиваниях и причмокиваниях Отто слышал ритм недавней песни.
— Думаю, дело не в твоей брезгливости, — внезапно подал голос Флавий. Откусив приличный кусок и тщательно его прожевав, он продолжил: — Ты просто не поверил, что я и в самом деле о тебе побеспокоился. Я прав?
— О чём ты всё время напеваешь? — спросил Отто.
— О тебе, — немедленно отозвался Флавий. — О твоём мире. Твоя женщина сказала, что вы пришли снизу, это правда?
— Это не моя женщина.
— Из её слов следовало другое. И каково там? Туда много наших ушло, — он чуть подумал, потом с удивлением добавил: — Да почти все!
Отто перевёл взгляд на дышащую зноем степь: жёлтая трава, с редкими красными и голубыми пятнами неизвестных цветов, и ослепительное голубое небо.
— Побереги глаза, — подал голос гном, — мы далеко ушли, они нас не скоро нагонят.
"Если двигаться без остановок, то к вечеру достигнем подножия гор, — подумал Отто. — Главное — не останавливаться. Ворота под левым рогом…"
— У вас там все такие разговорчивые? Прямо рта не даёшь открыть! Эй! Я к тебе, между прочим, обращаюсь!
— А ты не обращайся, — посоветовал ему Отто.
— Я тебя раскусил, — заявил Флавий.
Разделавшись с первым насекомым, он немедленно приступил ко второму.
— Сейчас ты действуешь по программе "в тылу врага среди враждебно настроенного населения…"
Отто внимательно посмотрел на гнома:
— И что дальше?
— Странный ты, — ответил Флавий. — Но понятный. Все твои решения ясны на тысячу лет вперёд. Солдат! Я знаю, что такое армия. Два огромных недостатка…
— Только два? — усмехнулся Отто.
Малыш вдруг показался занимательным собеседником.
— Недостатков не счесть, — важно поправился Флавий. — Но тебе аршинными гвоздями в башку забиты два: сила и приказ. Вместо слова — сила, вместо совести — приказ.
Он выбросил наполовину съеденный кусок саранчи и взял новый.
— Невкусный, — скривившись, пояснил он. — Если там, внизу, — оторвав левую руку от пищи, гном ткнул указательным пальцем в землю, — все такие, как ты, то нашим придётся несладко.
— Ты говорил о гвоздях, — напомнил Отто.
— Разве? — удивился Флавий. — Нет, я говорил о совести. Внутри каждого из нас, где-то там, глубоко внутри, кто-то прячется. Тот, кто знает всё. Это он не даёт нам покоя в минуты счастья. И он утешает в тяжёлые дни. Его голос почти не слышен. Его намёки в предчувствиях и снах туманны и не ясны…
— Мне говорили, что здесь водятся пророки, ты, случаем, не из их компании?
— Пророки не "водятся", пророков изводят.
— Почему?
— Люди не любят правду. Они боятся её.
— Почему?
— Потому что человек всегда ошибается. Все его решения ошибочны: у кого больше, у кого меньше. А правда — это ущерб гордости, — мало приятного в осуждении твоих ошибок.
— О чём это ты?
— Об истине, о правде, о которой нужно кричать с высоких амвонов…
— Есть места и повыше, — насмешливо оборвал его Отто.
— Это какие же? — насупившись, поинтересовался Флавий.
— Больничная койка!
— Койка? — переспросил гном. Его лицо озарилось пониманием: — А-а! В том смысле, что когда болен, тяжело с неё вставать, да?
— Нет, — Отто отрицательно качнул головой. — Потому что с неё хорошо видна приёмная Господа Бога.
"И книг на весь госпиталь — три: Библия и два томика Ленина. Там же я и русскому выучился…"
— Очень остроумно, — скривился Флавий. — Но почему тебя не интересует истина? Я мог бы тебе рассказать…
— Не нужно. Зачем мне твоя истина? Мне бы со своей разобраться.
— С этим, как раз, просто. Твоя истина — сила. Если довод слаб, хватай за горло. Так?
Отто промолчал, но Флавий и не нуждался в его комментариях.
— Твоя сила подчиняет себе всё, что бы ты ни сказал: от первого слова до последнего. Ты сам провоцируешь конфликты, потому что ты к ним готов. Тебе легче человека убить, чем объяснить ему, чего тебе от него надо… — он вдруг умолк, потом неожиданно признал: — Мне всего не съесть.
Он с грустью посмотрел на дымящиеся останки саранчи и тяжело вздохнул:
— Плохая примета: оставлять пищу.
Отто встал. Тщательно скатал спальный мешок и забросил его на плечи.
— Догоняй, — вместо объяснений бросил он Флавию и двинулся навстречу дню и палящему зною.
— Пересидели бы жару, — крикнул ему из-за спины гном. — Небо сегодня что-то тяжёлое.
Отто не обернулся.
Он вышел из тени деревьев и сразу почувствовал себя как в духовке. В сторону гор, в спину, едва заметно тянул слабый ветерок, но он не приносил облегчения. Скорее наоборот: подсушивая намокшие от пота бинты и одежду, провоцировал новые порции пота.
"Совсем как бельё на ветру", — подумал Отто.
Он шёл лёгким походным шагом, навстречу горам, прислушиваясь к звону загнанных жарой в траву насекомых.
Через полчаса он обернулся, чтобы оценить пройденное расстояние: пятно рощи, в которой остался Флавий, коричневой выпуклой кляксой темнело на фоне бледно-голубого неба. Восточные горы, откуда две недели назад они начали своё путешествие, теперь были далеко, и давно уже скрылись за близким горизонтом.
Отто, не замедляя шага, смотал бинты с рук и с головы.
Сразу стало легче. Можно было остановиться и полностью раздеться. И бинты просушить, и одежду. И самому отдохнуть. Шли вторые сутки его движения.
"Интересно, это похоже на степь Украины? — подумал Отто. — Дед погиб в первый месяц войны. Он получил пулю в лицо из высокой травы. Тогда ещё командиры подразделений находили время, чтобы сообщить родным об обстоятельствах гибели солдата. Вот только лейтенант, далёкий от сельского хозяйства, так и написал "выстрел из высокой травы". И это ещё одна тайна, которая уже никогда не будет открыта: это была пшеница или рожь? А может ячмень? Или ответ в том, что это совершенно не важно? Чёртов гном, всю душу разбередил: кто там, глубоко внутри? А в самом деле: кто?" А на фронте рвутся,
