Андрей Жиров - Отмщение
И вот теперь, пережив несколько ужасных мгновений паники, немцы с охотой вымещают злость на пилоте. Одиночная машина на фоне ночного неба - отличная мишень. Наблюдая за тем, как захлебывается штурмовик уже после первого жидкого залпа, Иван понял: "Не долетит!" И, не дожидаясь, не истязая себя зрелищем конца стальной птицы, ринулся вперед. Только и надеясь, что Лида сумеет дотянуть, спланировать на нейтральную территорию. Да даже если и нет!
Сдернув с плеча автомат, сержант на одних рефлексах передернул затвор, сухо щелкнул, примыкая вороненый, хищно блестящий отточенным лезвием штык. Все существо Ивана оставалось направлено вперед, к ней. Десантника не остановил ни раздосадованный окрик взводного, ни призывы товарищей. Те только и могли, что напряженно сопровождать скоро удаляющуюся, истаивающую в кружеве метели фигуру. Только неразлучные Ян и Симо не подвели. Обменявшись короткими, понимающими взглядами, друзья лихо перемахнули заметенный пологий спуск берега и припустили вдогонку.
То ли вопреки собственной жестокости, то ли просто в насмешку над тщетной суетностью людей, судьба не стала отбирать у Соболевской последний шанс. Настоящее чудо, что под прицелом огненного шквала девушка уже в предобморочном состоянии сумела выбраться из буквально разваливающейся машины. Что парашют, иссеченный осколками и поеденный пламенем, не вспыхнул, не треснул от натуги, расходясь по швам. Что планирующий силуэт так и не смогли подстрелить не жалевшие патронов немцы. Что ветер на крыльях милостиво донес Лиду прямо в руки подоспевшим десантникам.
Только и противник не дремал: вслед нахально ускользающей добыче смело ринулся добрый взвод. Ив вооружение... Куда там браться десантникам! Немцы обвешали пехоту разыми хитростями, как новогоднюю ель: усиленные бронекостюмы, всевозможные датчики, микровычислители... Бойцы 137-й о таком могли лишь мечтать. Советские бронекостюмы, конечно, лучше японских и тем более - немецких. Но автоматические корректировщики прицеливания, электронная начинка оружия сводила даже скромное преимущество не просто на нет - в глубокий минус.
Единственное, в чем друзьям, можно сказать, повезло, что взвод преследователей просто физически не смог успеть к месту приземления первыми. Немудрено с такой ношей на плечах. Как говорится: где-то теряем, где-то находим. Итого у Ивана сотоварищи оказалось целых полтора десятка секунд в запасе. Этого с лихвой хватило для того, чтобы поспешно срезать ремни парашюта и для короткой перепалки.
Косолапов попытался было, обнаружив нежданную подмогу, переложить девушку на руки Яну. Но поляк решительно осадил друга, высказавшись в непривычной для себя резкой манере. Завершив тираду лаконичным: "Забирай и уходи". После Ян демонстративно отвернулся лицом к наступающим и стал прикидывать наиболее перспективный маршрут сближения. Благо немцы, пусть и увешанные оружием по самое "не могу" непривычны серьезному бою: вон как растянулись глистообразной колонной. Им бы цепью зайти, окружить... Но, как говорится, если противник идиот, это лечится аккуратно и больно. Тем боле, что в сложившихся условиях рукопашная для рафинированных бошей - самое то. Это не на экране вычислителя мишени выцеливать. Пятнадцать сантиметров отточенной стали - это не отстраненная абстракция, это очень и очень страшно.
Иван было сунулся возражать. Но его остановил Симо. Горячий финн опять же в непривычной манере просто положил другу раскрытую ладонь на грудь и отрицательно мотнул головой. После чего, подмигнув, указал кивком на оставленные позади позиции.
Косолапов, чувствуя как к горлу подступает комок, только сглотнул, рассеянно кивая. А после, подхватив девушку на руки, побежал. Не найдя лишней секунды, чтобы даже просто попрощаться с друзьями. Ну а Ян и Симо, вновь обменявшись понимающими ухмылками, поудобнее перехватили автоматы. И через незаметный, неуловимый миг прыгнули в ночь, навстречу наступавшему противнику...
Глава N22 - Кузнецов, Ильин, Фурманов. 03.00, 19 ноября 2046 г.
Ситуация сложилась паршивая. Но, несмотря на отчаянность положения, ни один офицер бригады не высказался за капитуляцию. Более того: даже не допустил и тени подобной возможности. В большинстве своем так же думали и простые бойцы.
Возможно, это выглядит смешно, возможно - дико и непонятно. Действительно, с точки зрения сторонников чистого прагматизма подобные стремления не могут выглядеть чем-то иным, кроме ошибки, глупости, свидетельства недальновидности и даже некоторой неполноценности личностного сознания. А то и вовсе - выпестованного "тоталитарной мерзостью" "душевного изъяна".
Находясь в разных системах ценностей, две точки зрения вряд ли поймут друг друга. Потому и нет смысла доказывать сторонникам идеального эгоизма обоснованность подобного выбора, - для них все искренне будет неверным. Единственное, что следует понимать, выбирая сторону: мир советского идеала способен существовать самостоятельно и более того - творить, развиваться, пусть и не без ошибок, а вот мир эгоизма, потребления в силу порочности может лишь паразитировать, к самостоятельности неспособен. Эгоистам позарез требуются миллионы честных, высокоморальных и самоотверженных людей. Только используя чужие заслуги путем подлости и обмана, эгоист сможет процветать, с одной стороны высмеивая своих благодетелей, не желающих уподобляться животному подлецу, а с другой - требуя сохранения гарантий именно морального мира. Иначе смерть: ведь вырожденное в абсолют общество эгоизмов, где не будет презираемых слабостей, доброты, честности и благородства - мир животных. Где вопрос решит сила, ловкость. И всех надсмехавшихся над бедствующими глупцами подлецов перегрызут безжалостно - ибо некому и незачем будет защищать. И всё будут против всех. Нет, никогда эгоисты не согласятся на торжество своих идеалов в мировом масштабе. В этом их слабость, а наша сила - в понимании этой слабости. А основание правильности веры... Его каждый находит сам. И есть ли разница, кто и как осмеет после?
Хотя Кузнецов и не мог знать, но слова Ильина возымели последствия. Понимание потенциальной важности не только придало сил, но и дух людей укрепило. Несмотря на то, что казалось бы: куда хуже? Впору штыки в землю и белый флаг ладить. Конечно, естественный страх никуда не исчез - это вовсе невозможно, - зато преодолеть - вполне. Тем более, шансы по-прежнему остаются...
Сразу же после ультиматума был отдан приказ разбить лагерь - не мерзнуть же бойцам на морозе. Прижалась бригада к правому берегу под самый бок леса, под защиту берега от бушующего на просторе ветра. Уже не скрываясь, десантники набрали сухих сучьев, щедро оставленного неукротимой стихией бурелома. Выстроив технику дугой, зажгли костры. И - что ещё делать? - стали готовиться к схватке: чистить оружие, подгонять, чинить и перебирать разболтавшееся от езды снаряжение.
Кто-то писал огрызками карандашей на редких, измятых листках, кто-то дожевывал НЗ, что по вечной привычке не стали оставлять на потом. Самые крепкие и сильные духом вовсе завалились на боковую. Справедливо рассудив: "Волнуйся - не волнуйся, а будет что будет. Командирам виднее - придумают, как уже не раз придумали. А не сумеют - то так и будет. Одной смерти не миновать, так хоть за пользу делу. Не стыдно сейчас споткнуться - не на первом, а на последнем шаге, когда славный путь, считай, пройден..."
Отцы-командиры тем временем старались не подвести, оправдать надежды. Что в почти безвыходном положении выходит очень трудно. За час жарких обсуждений не родилось ни одного дельного плана. Возможно сказывается общая нервная атмосфера, только от того не легче.
По всему выходит, что нужно атаковать, прорываться, но на деле бесполезно: любой выпад противник способен разглядеть сразу и жестоко подавить в зачатке. А имеющейся артиллерии ничтожно мало не только чтобы подавить заслон, но даже обеспечить коридор для прохода. Во-первых, все орудия на виду, во-вторых, целей не видно ни одной. Так что не выходит ни с техникой, ни без техники уйти.
Под конец ожесточенных споров, пытаясь выбрать из сонма худших хоть как-то приемлемый вариант, офицеры даже охрипли. Но к согласию не пришли. Кузнецов же отчетливо понял обреченность, каждой клеткой ощутил бессилие что-то предложить. И тем острее жгло чувство вины - ведь именно он, адмирал погнал бригаду вперед. Именно он настоял на откровенно самоубийственном варианте. Стоило ли всерьез полагать, что удастся пройти? Нет. Однозначно и определенно. Самый верный способ попасть в ловушку - считать противника глупее себя. Кузнецов не считал, но все же попал - потому что иного пути не видел. Как не видит сейчас...
Фурманов вступил в обсуждение внезапно, резко - будто хлестнуло в душной низкой палатке морозным воздухом. Полковник после Томска вовсе не проронил ни одного лишнего, неуставного слова. Кузнецов, прекрасно понявший чувства офицера, старательно ограждал товарища от всех сторонних посягательств. Как и присоединившиеся после Ильин и Гуревич: если полковник в силу опыта и мудрости сам вник в ситуацию, то Рустам просто по-дружески, в знак уважения, рожденного совместным боем.
