Вячеслав Воронов - Запах гари
— Это разрабатывалось как способ помочь людям, а теперь выходит…
— Надо немедленно звонить в…
— Да вы что, не понимаете?
— Я всё, всё понимаю.
Андрей Михайлович, коротко попрощавшись, вышел из кабинета начальника и поспешил в свой, этажом ниже. С вороватым видом заперевшись на ключ, он снял трубку и набрал номер.
— Я так и знал, что он станет упрямиться. Старый осёл! Это эмоции, всё, не буду больше; он, конечно, светило, но вы же сами понимаете! Мы не можем… да, не можем жертвовать таким достижением ради упрямства одного, пусть даже выдающегося человека. Да, вы сообщите, куда следует, а я буду здесь готовить почву.
9
Человек пятнадцать жильцов стояло у подъезда, переминаясь с ноги на ногу, гомоня и выкрикивая гневные фразы. В центр образованного людьми полукруга вышла представительная женщина средних лет, в цветастой блузке. Она размеренно, но решительно цедила слова, обдумывая каждое выражение.
— Если он больной, так пусть лечится, — твердила она, находя полное одобрение у собравшихся, — мы-то здесь при чём. Мало того, что он пугает своим видом детей — так ещё и нюхает что-то! Мало посторонних наркоманов — шприцы в подъезде каждый день валяются, — так ещё свои завелись!
— Он же скоро весь дом взорвет! — со злобой вторила ей старушка с палочкой, в огромных очках на переносице. — Газу недавно напустил; дышал он им, или что, а несло на весь подъезд! А еще журналист! Такие журналисты сейчас…
— Заявлять надо, и в милицию, и в ЖЕК, — подхватил видный мужчина в отглаженных брюках и светлой рубахе с коротким рукавом. — Ставить на место надо! Надоело уже! Поразводилось нечисти…
— А вот и он, лёгок на помине, — анонсировала представительная женщина в центре круга.
Котиль вышел из-за угла дома и направился к подъезду. Когда он подошел, разговоры смолкли, и на некоторое время воцарилась тишина.
— Можно вас на минутку, — сказала представительная женщина.
— Что? — спросил Котиль, остановившись и угрюмо глядя на людей.
— Мы хотим узнать у вас, сколько это будет продолжаться.
— Что продолжаться?
— Вы представляете угрозу для общества.
— Представляю угрозу не я, а вон! — рявкнул вдруг Котиль и указал рукой в сторону, где за городом была буровая.
— Что — вон?
— Буровая и прочее, — сквозь зубы процедил Котиль.
— Что — буровая?
— Буровая нам газу в подъезд напустила?
— Буровая костры на балконе жгла? Мы думали — пожар!
— Буровая детей нам пугает?
Котиль почувствовал опустошение и бессилие. Отчуждение людей, их нежелание видеть дальше своего носа, хоть и было ему не в новинку, он всегда воспринимал тяжело.
— Вы что, идиоты? — пробормотал он и пошёл в подъезд, не слушая возмущённых возгласов.
Выйдя в коридор квартиры ему навстречу, Вика мирно спросила:
— Ну что, устроили тебе экзекуцию?
— Да пошли они…
— Что тебе сказали в больнице?
— Ничего хорошего.
— Что? Так что же с тобой? Боже, какой у тебя вид… Будут же лечить, что-то делать?
— Это неизлечимо. Надо мной проводили эксперимент… хотя этим спасли жизнь. Я их не виню.
— Что? Какой эксперимент? Да что же, что, объясни толком!
Она побледнела, разволновалась, но тотчас, помня о ребенке, постаралась взять себя в руки.
— Ничего, прорвёмся, всё будет нормально! — успокаивал её Котиль, сбросив кроссовки и пройдя в комнату.
— Я и вижу, что нормально! Говори уже, как есть! — жёстко заявила Вика. Волосы её разметались, черты лица обострились, она стала похожа на фурию.
— Дай воды.
Он бессильно уселся на диван. Она принесла воды, он медленно отпил пару глотков, и, почувствовав тошноту, поставил стакан на журнальный столик.
— Что за вода… Ерунда какая-то, а не вода…
— Очищенная вода!
— Вот именно, что очищенная…
— Говори уже, потом будешь носом крутить.
— Генетические мутации и прочее… Я становлюсь монстром, — почти весело выдал он.
— О, боже мой… — пробормотала Вика и уселась в кресло. — А ребёнок? — догадка молнией ворвалась ей в голову, она испуганно прикрыла ладонью рот, в глазах заблестели слезы.
Котиль сидел неподвижно, глядя в одну точку, и не знал, что сказать. Выложить ей всю правду, зачем же обманывать, вывалить вот так сразу, добить её окончательно!
Но она всё поняла и сама. Мысли, ускоренные стрессом, со скоростью электрических разрядов метались у неё в голове, и в доли секунды она увидела всё, всё: устрашающе серый, или ещё какого-нибудь неестественного цвета ребенок, выходящий из её чрева, испуганные возгласы медсестёр, обморок у кого-то. А она сама? Надолго ли сохранится её молодой цветущий вид, если это у неё в крови, в мозгу, везде!
— Господи… У тебя даже кровь серая…
Она заплакала, горько, тихо, почти бесшумно. Котиль делал неуклюжие попытки её успокоить, утешить, понимая, что утешения нет. Говорил, что ещё точно ничего неизвестно, всё пройдет, и с ребёнком все будет нормально. А он — что он, и у него пройдёт; а если нет — она ещё молодая…
— Какая я молодая! — закричала она сквозь слёзы. — Вся жизнь — коту под хвост! Говорила я тебе, сколько раз говорила! Не лезь, не лезь, не связывайся с этими…. Нет, упрямый, как осел! Правдоискатель нашелся! Теперь-то хоть понимаешь, что лбом стену не прошибёшь?! Понимаешь или нет? Не трогай меня, уйди, знать тебя не хочу!
Позвонили в дверь, но никто открывать не спешил. Котиль подумал, что это соседи, снова пришли бросать упрёки, защищая свой образ жизни, свое медленное загнивание в этом болоте, жирок, накопленный годами, и мысленно, закипая злобой, посылал их куда подальше. Но звонки не прекращались, а после в дверь стали стучать, сильно и уверенно, и он, убедившись, что непрошенные гости там просто не отвяжутся, побрел в коридор.
На пороге он увидел работников полиции, в форме, с санкцией на его арест. Он не удивился, не испугался, только с вызовом, угрюмо спросил: «За что?» «За избиение человека». Он не сразу понял, что они имеют в виду, а потом вспомнил нефтяника, который сидел на асфальте возле своего «Ниссана» с помятой задней дверцей, и утирал с лица кровь.
— Обувайтесь, — скомандовал старший. — Да не надо, — остановил он подчинённого, собиравшегося надеть на Котиля наручники, — не туда ж везем.
— А куда? — осведомился Котиль, завязывая шнурки кроссовок.
— Там увидите.
Дороги в городе не отличались качеством, в зарешечённом фургоне сильно трясло, но Котиль не обращал на это внимания. Он снова спросил, куда его везут, хотя ему было безразлично. Что-то тревожное чувствовал он сердцем, какие-то несуразные, неопределённые видения вставали перед глазами. Странное чутье появилось у него, настороженность, чего раньше не было, словно у зверя, вынужденного выживать в суровых условиях. Ему вспомнились слова профессора о том, что мышцы его станут сильнее, чувства тоже обострятся, когда он будет вдыхать какой-нибудь дым, какую-нибудь гадость, что почти заменит теперь для него воздух.
— Куда вы меня везёте? — переспросил он громче, перекрикивая гудение двигателя.
— Не в обезьянник, не переживай. Хотя могли бы. А так — в научно-исследовательский, — старший с ироничной важностью поднял палец. — Скучно тебе там не будет, и жену тоже привезут.
— Что?! — рявкнул Котиль.
— А ты думал как? — рассуждал старший. — С такими рожами будете всем семейством по городу бегать?
Котиль привстал с отполированной задницами сотен задержанных лавочки, но тотчас снова сел. Его везут на исследования, будут держать взаперти, как лабораторную крысу, и Вику тоже! Над ними будут ставить опыты, и над его женой, над его будущим ребенком. Наверняка к этому подключатся военные — они не упустят случая выдавить из этого что-то для себя, что даст им шанс получить машину истребления, какого-нибудь сверхчеловека с одурманенными мозгами и железными мышцами. И плевать они хотели на кого бы то ни было!
Он представил себе лабораторию, его облучают, проверяя на устойчивость к радиации, заставляют сутками выполнять упражнения, выявляя выносливость, принуждают проходить тесты — с какой эффективностью он сможет убивать себе подобных. Всё, всё во благо отечества, горы трупов на пользу народу, и этот самый народ, зомбированный до последней клетки мозга, орущий от радости при виде этих трупов, твердящий славословия власти, бросающей подачку, как собаке кость.
— Что у тебя в машине так бензином воняет? — спросил водителя старший.
— Да… карбюратор делал недавно, надо опять посмотреть.
— Привезём задержанного обкуренного всего — он весело засмеялся.
— Он же сам нюхает что-то.
— Ну, как раз в тему, нормально.
Котиль давно слышал запах бензина, и его дыхание участилось само собой. Но теперь он осознанно стал делать полные вдохи, наслаждаясь и чувствуя, как в тело вливается энергия. Вместе с энергией в нём ощутимо, вызывая дрожь всего тела, нарастало едва сдерживаемое им бешенство. Жизнь его рушилась; его борьба, самоотверженность, честность и пренебрежение опасностью оказались напрасными. Мало того, всё, с чем он боролся, что ненавидел всеми фибрами души, теперь стало для него жизненно необходимым. Он становится монстром, который погибнет, дыша чистым воздухом, употребляя чистую воду, принимая обычную пищу. Теперь ему нужна экологическая катастрофа в прямом смысле слова, катастрофа масштабная, безудержная, для нормальных людей ужасная.
