Вадим Панов - Горевестница
– Это ты присылаешь мне записные книжки?
– Нет, – покачала головой женщина. – Не я.
– Кто?
– Те, кому нужна твоя помощь.
– Моя помощь? – не поняла Катя. – Но в чем? Что я могу сделать?
– Бывает так, – негромко ответила гостья, – что чьи‑то часы нужно остановить раньше срока. Редко, но бывает. Даже те, кто присылает нам записные книжки, не могут предусмотреть всего. Мы помогаем…
– Чем помогаем?!
– У тебя талант, Катерина, ты безошибочно находишь людей, чье время пришло.
– И убиваю их!
Пауза, длиной в несколько затяжек. Катя не мешала женщине курить. Молчала.
– Помнишь Шепталова? Первый из «них».
– Помню, – кивнула девушка.
– У него был неоперабельный рак. Но Николай Александрович оказался крепким мужчиной, он бы протянул еще год. На постоянных уколах. Сходя с ума от дикой боли. Ненавидя всех и вся.
– То есть мы…
Но женщина не позволила себя перебить.
– Григорий Семенович Штыль, которому ты дозвонилась два месяца назад. Банкир. Его сына должны были похитить. Штыль заплатил бы выкуп, но мальчика бы все равно убили. Григорий Семенович застрелился бы. А так – инфаркт. Планы бандитов сорваны, мать увезла ребенка в Швейцарию. Вчера ты дозвонилась до Маргариты Львовны Петровской. Завтра днем она попадет в автокатастрофу, мгновенная смерть. Если бы не это, то через два дня она бы обварилась кипятком и мучилась в течение суток.
– То есть я для них что‑то вроде эвтаназии?
– Не все заслуживают того, что им уготовано по первоначальному плану. Своими поступками человек способен изменить будущее, и, если это происходит, мы ему звоним.
И снова тишина.
– А если… я не хочу? Если я не хочу звонить?
Слезы, те, что появились после страшного сна, она давно вытерла. Но пришли новые.
Горько.
Или обманщик‑дым пошутил, забрался в глаза, защипал?
– Хочешь ты того или нет, тебе с этим жить. – Женщина вздохнула. – Сейчас тебе предлагают честный вариант. Тебе рассказали правду и обеспечили такие условия, при которых ты не видишь «их». Безликие голоса в телефонной трубке. Поверь, это очень хорошие условия. Ведь избавиться от своего таланта ты не можешь. И если откажешься от предложения, то останавливать часы тебе придется лицом к лицу с «ними». Ты будешь смотреть в «их» глаза, будешь знать «их» биографию, будешь чувствовать боль «их» родных и близких. Ты станешь очень жестокой. Или сойдешь с ума. А люди станут избегать тебя и шептаться за твоей спиной.
– Прекрати!
– Люди никогда не поверят, что ты не виновата.
В молчании они докурили сигареты. Затем гостья снова щелкнула зажигалкой, а Катя, справившаяся с подкатившим к горлу комком, глухо спросила:
– А мой сон?
– Последний? – уточнила женщина.
– Да.
– Если захочешь, он станет явью. – В глубоком голосе появился холодок. – Тебе надо просто позвонить. И очень сильно захотеть.
– И я смогу остановить его часы?
– Сможешь.
– И часы любого человека?
– Любого.
– Но это неправильно, – помолчав, произнесла девушка. – Ты говорила, что я… мы… Что мы помогаем. Не решаем.
– Рассматривай данную возможность как небольшую премию от тех, кому мы помогаем, – улыбнулась гостья. Холодно улыбнулась. – Авиакомпании предоставляют сотрудникам бесплатные билеты, провайдеры – время в Интернете, мясокомбинаты – колбасу по льготным ценам. Мы с тобой тоже своего рода сотрудники и имеем определенные привилегии.
– Выбирать тех, кого пожелаем?
– Не каждый день, разумеется. Есть ограничения.
– Они будут указаны в контракте?
Женщина рассмеялась.
– Ты молодец. Ты можешь шутить.
– Я уже все пережила, – сказала Катя. – Все передумала. Все поняла. – Пауза. – Перебоялась.
– Значит, я пришла вовремя.
Остановить часы любого человека. Указать, что его время пришло. Просто позвонить. Просто…
Вспомнился сон, вспомнились пустые глаза Зинки и раскрытая дверца «шестерки». Набрать номер Виталика? И что? И почему Виталика? На его месте мог оказаться и Сулейман, не меньший любитель «шашлыков». Ему тоже звонить? Или Ларочке? Ненавистной крашеной певичке, сломавшей Кате жизнь. А сломавшей ли? Не будь Ларочки, нашлась бы Машенька или Светочка. Какая разница? Дело не в женщине. Дело в так и не повзрослевшем, зацикленном на самом себе отце. Ему тоже позвонить? Отомстить за слезы в подушку, хихиканье одноклассников и щемящую тоску, пронзающую сердце, когда Лешка говорил: «Сегодня мы с отцом…»
Позвонить?
Даже в шестнадцать лет можно найти много людей, чей номер хочется набрать.
«Ты станешь жестокой. Или сойдешь с ума…»
И маленькая привилегия – первый шаг к беспощадному безумию. К пустым глазам, глядящим поверх голов. К холоду в душе. К нежеланию жить.
– Не думаю, что я буду кому‑нибудь специально звонить, – тихо сказала Катя.
Женщина понимающе улыбнулась:
– Я за двадцать лет тоже не собралась. Все по‑другому решалось. Или сама справлялась, или помогали. – Она глубоко затянулась. – Я принесла тебе кое‑что. – На письменном столе лежала потертая записная книжка. – Позвонишь?
Катя помолчала, затем кивнула:
– Позвоню.
– Вот и хорошо.
Гостья поднялась с кресла, вдавила окурок в пепельницу, сделала таг к дверям комнаты, но задержалась и, не глядя на Катю, произнесла:
– Будь счастлива, горевестница.
