Вадим Панов - Горевестница
Бегала, правда, по подъездам журналистка какая‑то, искала следы «межнациональных столкновений», но ей доходчиво объяснили, что стравливать людей не надо. А что подрались молодые, так это дело житейское, молодые часто дерутся, кровь у них горячая.
Кстати, о горячей крови, которая уже начинала закипать.
– Поедешь с нами? – поинтересовался Виталик.
– Нет.
– А если я тебя ОЧЕНЬ попрошу?
– Все равно не поеду.
– Не нравлюсь?
«Черт! Не зря, выходит, говорили, что он давно на Лешку зуб точит!»
На мгновение Кате стало страшно: стемнело, вокруг никого, только дружки из «шестерки» ухмыляются да Зинка пьет. Улыбаться перестала, пьет «Отвертку» не отрываясь. На Катю не смотрит. О чем думает?
А о чем Виталик думает? Затащит сейчас в машину, да на «шашлыки». Их трое, все друзья, забитая Зинка ничего не скажет или подтвердит, что Катя добровольно в «Жигули» села.
И вдруг накатила ярость. Бешеная ярость.
– Да, не нравишься! И что?!
– Почему не нравлюсь?
На его лице отразилось неподдельное удивление. Парень стал похож на обиженного ребенка – он не верил, что его можно вот так, открыто, «послать».
– Потому что ты скотина.
Виталик ударил Катю по лицу. Не кулаком – пятерней. Даже не ударил, наверное, резко и сильно оттолкнул, так, что девушка не устояла на ногах. Из машины выскочил Олег, схватил за правое плечо, рывком поднял. Виталик вцепился слева.
– Давай ее назад, к Вовке.
– А орать начнет?
– Он ей врежет.
Открылась задняя дверца. Шаг. Еше шаг.
И тут опомнившаяся Катя закричала.
А дальше – кутерьма. Слышались удары, хриплые возгласы, кто‑то ругался, кто‑то стонал. Звон разбитого стекла. Бешеные крики. И снова удары. Все это прошло мимо, осталось за границей восприятия. Ухнуло неприятным сном.
Записную книжку Людмилы Викторовны Засоровой Катя сожгла. Не заходя в квартиру, отправилась в небольшой парк, что находился рядом с домом, и там, в укромном уголке, страничку за страничкой превратила память о неизвестной женщине в пепел.
И долго сидела возле пятачка выжженной земли.
Не думала ни о чем. Просто сидела, глядя, как подхватывает ветер черные обломки страниц.
Через пять дней пришла еще одна бандероль, которую Катя сожгла, не раскрывая.
И следующую тоже.
А на четвертой сломалась. Не устала сопротивляться неизбежному, не поддалась упорному давлению неизвестного отправителя, а поняла, что должна звонить. Что не может не перебирать друзей умерших людей, не может не рассказывать им страшные новости.
Ведь кто‑то должен это делать.
И кто‑то должен выискивать «их»…
* * *Она очнулась от собственного крика. Подскочила, запуталась в пледе, упала, вновь зашлась в крике – еще не поняла, где находится, перепугалась.
– Катя!
Слезы и бессвязные слова.
– Катя!!
Девушка согнула ноги в коленях, подтянула к груди, съежилась, словно ожидая удара, попыталась закрыться пледом.
– Катя…
Лешка встал на колени, наклонился к подруге.
– Не трогайте меня!
– Катя, это же я – Леша. Мы у тебя дома. Катя! Катя, все хорошо.
– Леша? – Она открыла глаза, с надеждой посмотрела на друга. – Леша?
– А кто же еще? – Он улыбнулся. – Мы у тебя дома. Все в порядке.
– Все в порядке? – Катя боялась посмотреть на себя – одета ли? – не сводила взгляд с глаз Лешки. – Правда?
– Все хорошо, – повторил парень. – Мы с пацанами гуляли неподалеку, успели.
Только сейчас она заметила ссадину на его скуле.
– В общем, все нормально. Виталик сказал, что он просто пошутил. И за стекло, сказал, не в обиде.
– За какое стекло?
– Ну, мы ему лобовуху разбили.
– Случайно?
– Нет, просто так.
– Хулиганы… – Катя вздохнула с притворной грустью. – Кругом одни хулиганы.
– Я не хотел тебя домой нести, чтобы мать не волновать, – продолжил рассказ Лешка. – А потом позвонил – никто трубку не берет. В общем, пришел, а на кухне записка. Вот.
Девушка развернула бумажку: «Буду в воскресенье. Целую. Мама». Подозрительно покосилась на друга:
– Прочел?
Тот – по лицу видно – хотел соврать, но передумал, рассмеялся, кивнул:
– Ага! И родителям уже сказал, что у Пашки переночую.
– Правильно сказал, – улыбнулась Катя.
Бандероли с записными книжками приходили нечасто: один раз в два‑три месяца. На следующий или прямо в день смерти владельца. Под обложкой всегда лежал листок бумаги с именем и датой.
И Катя садилась за телефон.
И всегда натыкалась на «него», на человека, который ничего не знал о покойном. На случайного человека, телефонный номер которого выскакивал на аппарате сам собой.
И проверки, которые несколько раз проводила Катя, показали, что «они» обязательно умирали в течение недели после ее звонка.
От естественных причин.
Потому что пришло их время.
Эта мысль оказалась настолько простой и ясной, что Катя удивилась, как не додумалась до нее раньше. Ведь все так просто. Конечно, получится ли ее замысел, предсказать невозможно, узнать это можно только опытным путем, но попробовать стоило.
Обязательно!
Дождавшись, когда Лешка крепко уснет – его дыхание стало ровным и спокойным, Катя выскользнула из‑под одеяла, осторожно, стараясь не шуметь, отыскала свой мобильный и нашла в памяти номер Виталика. Звонить девушка решила со стационарного аппарата – на нем стоял подавитель запроса, мешающий определению номера. Переминаясь босыми ногами – на полу кухни лежала плитка, холодно – Катя быстро нажала на кнопки и, услышав длинные гудки вызова, затаила дыхание.
«Еще не поздно все отменить!»
Но вспомнилась пятерня, грубо ткнувшаяся в лицо, вспомнились приближающиеся «Жигули» с распахнутой дверцей. И Зинка вспомнилась, безучастно пьющая «Отвертку». Забитая Зинка, промолчавшая, даже когда Виталик показывал в школе ее фотографии.
«Еще не поздно все отменить!»
«Не хочу!»
Девушка крепко сдавила трубку.
«Еще не поздно…»
– Алло! – Заспанный голос Виталика.
«Не поздно!!»
– Я хочу вам сообщить, что Степанида Андреевна Курочкина умерла, – громко произнесла Катя.
Странно, но голос не дрожал. И пальцы не дрожали. И на душе было спокойно.
– Какая еще Курочка? Ты кому звонишь, дура?
Она положила трубку. Улыбнулась. Вернулась в комнату и всем телом прижалась к Лешке. Согрелась – топить еще не начали, и по ночам в квартире было прохладно, – заснула.
И улыбалась во сне до самого утра.
* * *Катя не поняла, почему Лешка не проснулся. Почему не сбежались соседи.
Почему никто не услышал ее крик.
Такой громкий, что, казалось, мог перебудить весь район.
Наполненный таким ужасом, что любой услышавший его человек должен был или поспешить на помощь, или броситься прочь, как можно дальше от наполненного невозможным горем вопля.
Девушка резко поднялась и пару мгновений озиралась, пытаясь понять, где она и что происходит.
Ночь.
Глубокая ночь.
У стены посапывает Лешка. На его скуле свежая ссадина. Дыхание ровное, спокойное.
«Я не могла ТАК поступить!»
Катя встала с дивана, подошла к столу и вытащила из сумочки мобильный. Посмотрела дату на экране. Время.
С облегчением вздохнула:
«Приснилось!»
– Конечно, приснилось. Ты ведь не могла ТАК поступить.
Глубокий женский голос.
Очень приятный. Знакомый. Страшный.
Голос беды.
Катя не вздрогнула. Не удивилась. Набросила на плечи халатик, застегнула пару пуговиц и устроилась на диване напротив сидящей в кресле незнакомки.
– Привет.
– Доброй ночи, Катерина.
Она выглядела именно так, как представляла себе девушка. Довольно крупная, но при этом – изящная. Длинная темная юбка облегает широкие бедра. Сверху вязаная кофта. Когда затягивалась, огонек сигареты освещал лицо – круглое, но не простоватое. Твердые скулы, твердые, узкие губы, небольшие, очень темные глаза, маленький нос. И брови вразлет черные, длинные. И пышная копна вьющихся черных волос.
– Это был сон? – тихо спросила Катя.
– Сон, – эхом подтвердила женщина.
– А сейчас? Сейчас тоже сон?
– Если тебе проще так думать, то да – сон.
– А если я хочу знать правду?
– Правду ты знаешь.
Катя дотянулась до своих сигарет, прикурила, выпустила облако дыма.
– Кто ты?
– Такая же, как ты.
– Имя у тебя есть?
– Зачем оно тебе?
Обманщик‑дым строил между ними призрачную стену. Извивался, играл. Дым торопился жить, ему недосуг заниматься чужими проблемами.
