Андрей Белоус - Рассвет
Оставаться в арсенале уже не имело никакого смысла. Возглавив оперативную группу, я занял позицию в створе одного из центральных шлюзов. Все бойцы, охранявшие входы, оставались на своих боевых постах, и единственным признаком охватившего их отчаянья могла служить некоторая скованность в движениях. Находясь с ними в одной ситуации, я понимал их как никто. Смысл происходящего был очевиден для каждого, и единственное, что оставалось – это сидеть и ждать, когда все закончится само собой. Казалось, только я не хотел поддаваться общему настроению. Но уважая чувства товарищей, переживавших последние минуты прежней жизни, я не хотел их беспокоить. Зная, что когда придет время, каждый из них, как и положено настоящему солдату, выполнит свой долг до конца.
Из состояния сонной апатии вывел непонятный звук, еле различимый на фоне непрекращающегося воя сирены. Идентифицировать его не удавалось, но почти сразу мне стало понятно, что он быстро приближается. И это могло быть только одно существо – Тогаюн, нашедший способ добраться до поверхности, опережая взрыв. Звук изменил тональность, и я, наконец, смог понять, что он из себя представлял. Диверсант приближался не Каре, только непостижимым образом разогнав его более чем в два раза от максимальной скорости.
Уже перестав чему-либо удивляться, по звуку я пытался определить, к какому из изолированных друг от друга входов направлялся Кар. К тому моменту, как он достиг лифтовых платформ, стало понятно, что он находится где-то с краю, в районе больших ворот. Каких именно, стало понятно, когда заработал один из больших крайних лифтов, начав опускать ограждение платформы.
С целью приблизиться к шлюзовой камере этих ворот как можно более скрытно, я повел оперативную группу снаружи пещеры. И хотя дорога в обход пещеры заняла значительно больше времени, к крайним воротам мы подоспели, когда лифт еще не закончил подъем. Заняв позицию в шлюзовой камере я приготовился встретиться, наконец, лицом к лицу с виновником стольких бед, выпавших сегодня на нашу долю. Но червячок сомнений, на которого в спешной замене позиции я не обратил внимания, стоило мне взять в прицел место, где должна появиться платформа, скребанул с особой силой.
Каким бы он не был неуязвимым, зная, что на шум лифта сбежится вся охрана, он должен понимать, что здесь ему прорваться не позволят. Это было настолько очевидно, что когда перед нашими глазами появилась платформа лифта с совершенно пустым Каром, я нисколько не удивился. И ставя точку в цепи моих рассуждений, с другой стороны входов послышался первый взрыв. Все оказалось настолько элементарно, что я просто не знал, как объяснить подобный промах.
Но, видимо, это уже вошло в привычку, хотя откуда я мог знать, во что он разряжает вторую кассету из ракетной установки. К тому же мои действия выглядели абсолютно логично, и добраться до места боя в максимально короткий срок можно было только по верхней платформе внутри пещеры. Похоже, моя ненависть к Тогаюну, и стремление во что бы ни стало свести с ним счеты, полностью разучили меня мыслить рационально. Как можно было забыть, что один раз он уже обрушал конструкцию платформы, и когда подобная картина открылась перед моими глазами на входе в сектор вторых ворот, моему бешенству не было предела.
Похоже, он уже покинул территорию пещеры, а нам еще предстояло вернуться, чтобы получить возможность попасть наружу через шлюз третьих ворот. Но демонстрировать свои эмоции перед подчиненными в мои правила не входило, к тому-же, как показали последние события, ненависть – плохой помощник. Окончательно отказаться от замысла броситься за диверсантом сломя голову, меня заставил вид двух бойцов охраны третьих ворот, вздумавших самостоятельно выяснить ситуацию, и попавших в засаду. Один остался жив, и сообщил, что следом за диверсантом отправилась группа из трех бойцов с четвертых ворот. Связавшись с ними, я приказал передвигаться, соблюдая все меры предосторожности, но останавливать не стал, не желая дать беглецу возможность оторваться.
Но он и не собирался этого делать, а выйдя из зоны видимости со стороны ворот, успел пересечь открытое пространство, поджидая нас за одним из крайних орбитальных плазмеров. С этой позиции он с одинаковым успехом держал в секторе огня, как склон горы, так и значительный участок открытого пространства перед входами. В “лоб” его было не взять, о чем красноречиво свидетельствовали три трупа на склоне горы и двое раненых. Единственная возможность добраться до него, не подставляясь под выстрел, означала необходимость вернуться назад примерно до средних входов. Только тогда можно преодолеть открытое пространство, покинув сектор огня закрепившегося с той стороны диверсанта.
Отправив десятерых бойцов в обход, я под влиянием какого-то смутного предчувствия остался на прежней позиции, возглавив отряд из восьми членов оперативной группы. И только когда отправленные в обход солдаты доложили, что достигли плазмеров, я понял, что заставило меня остаться. Главным критерием сейчас являлось время, которого до взрыва оставалось все меньше. Поэтому, не откладывая, решил проверить правильность своей версии, причем сделать это сам.
Вскочив, петляя я бросился через открытое пространство, нацелившись на плазмеры, стоящие чуть в стороне от того, за которым засел противник. Как и следовало ожидать, на прежней позиции его не оказалось, и как только последовавшие за мной бойцы собрались, рассредоточившись цепью, мы начали преследование. Оставалось меньше минуты до взрыва, и от того, настигнем мы за это время беглеца или нет, напрямую зависело, как по отношению к нему мы сможем себя вести.
Рокот глубоко под землей я почувствовал, когда уже подсознательно ожидал этого, так и не сумев настичь Тогаюна, своей неуязвимостью полностью заслужившего свой потусторонний титул. Неистовой силы взрыв разорвал видневшийся вдалеке склон горы, выпустив из ее глубин волну огромной мощи, с легкостью разметавшей первые ряды плазмеров. Самым разумным сейчас представлялось встать лицом к лицу с этой беспощадной стихией, сведя окончательный баланс своей жизни. Но рефлексы солдата сработали сами по себе, и до того, как докатился первый удар взрывной волны, я бросился на землю, накрыв голову руками.
Едва стихли последние проявления происходящего вокруг хаоса, я поднялся и верный своей привычке первым делом занялся проверкой личного состава. Двое погибли в результате падения гранитных глыб, разбросанных взрывом от разорванного склона горы. Одного придавило повалившимся колоссом плазмера, когда он, видимо, решил укрыться от взрыва у его основания.
– Счастливчики – невольно завидуя, констатировал я их гибель, произошедшую в момент изменения нашего общего статуса.
Попытка связаться со второй группой, отправленной мною в обход, а после начала погони в плазмерах перенаправленной на новый маршрут, результата не принесла.
– Хотя, что я делаю? – только сейчас оценил я весь трагизм сложившейся ситуации, вновь бессильно опускаясь на землю.
– Все кончено, и никакой я им больше не командир, да и вообще, какой сейчас в чем-то смысл – с абсолютно оправданным отчаяньем подумал я.
Подняв глаза на окончательно пришедших в себя бойцов, я понял, что в своих переживаниях далеко не одинок. Навалившаяся на всех сонная апатия, стала причиной нахлынувшего на меня потока воспоминаний о событиях, которые, привели меня в это проклятое место.
Минуты шли одна за другой, а у меня перед глазами стояло лицо старшего брата, никогда не унывавшего и не сдававшегося, как бы нас не била судьба. Он был прирожденный командир, и подчиненные солдаты, всецело ему доверяя, всегда сражались до конца. Именно он научил меня тому, чего нам не могли дать даже авторитетные преподаватели военной школы за все время обучения ремеслу. И используя его метод полного контроля над ходом боя, вскоре я уже мог наравне с ним решать самые сложные ситуации.
И та врезавшаяся в память Самберианская ночь, когда Арабтаки, прорвав фланг на соседнем участке, ударили по нам с двух сторон. Ликвидировать прорыв моему подразделению удалось ценой огромных усилий, несмотря на то, что противник уже понес серьезные потери. Но основной удар пришелся на главное направление, где оставался брат, и вернувшись, в живых там я не нашел никого. Погиб и брат, и множество трупов противника, ворвавшихся в наши позиции, свидетельствовали, чего ему стоило не пропустить их ко мне в тыл.
У брата остались жена и маленький сын. И в ту ночь, над телом самого родного и близкого мне человека, я поклялся, что пока жив сам, они не будут ни в чем нуждаться. Я не хотел, чтобы жена брата закончила также, как и наша мать, после гибели отца вынужденная наняться на химический завод. Мы с братом тогда еще не закончили обучение, что означало практически полную изоляцию от семьи. Однажды на заводе, где работала мать случился пожар, и мы остались одни. Я не хотел, чтобы мой племянник повторил нашу с братом сиротскую участь, и выполнял взятые на себя обязательства, пожалуй, даже больше, чем нужно.
