Любовь Федорова - Путешествие на север
– И очень неплохо, – отвечал колдун. – Она разбила пять моих замков из семи, хотя могла бы просто уйти, ничего мне здесь не нарушая. Правда, тогда бы я про вас не узнал.
Юрген Юм вывел Мая из ледяного лабиринта сначала в полутемный снежный, потом в темный земляной. Он открыл низкую деревянную дверцу, и Май переступил порог деревенского на вид дома. Наверное, дом этот по самую крышу был занесен снегом, потому что за маленьким плохим окошком виднелась только подсвеченная слабым светом муть, а освещением большой комнате служил очаг и две масляные плошки на подставке над развернутой для чтения книгой.
Маддалена сидела с ногами на лавке подле стола, завернутая в огромный овчинный тулуп. На столе перед ней стояла большая глиняная кружка и бутыль с тряпочной затычкой, полупрозрачная жидкость внутри которой навела Мая на определенного рода воспоминания. Колдун вытащил тряпочку, щедро плеснул жидкости в кружку и сунул пойло Маю в руки. Сивушный аромат пошел по всему дому. Судя по блестящим глазкам Маддалены, она этого эликсира уже отведала.
– Не бойтесь, не отрава, – ободрил Мая колдун. – Его варят внизу в деревне, и он бывает полезен, когда кто-то заблудится в снегах.
Стукнув зубами о край кружки, Май одним глотком вылил в себя ее содержимое и некоторое время стоял с открытым ртом, чтобы восстановить дыхание. Средство было смертельно крепкое, но действенное. Тепло ему стало почти сразу.
Повернув за плечо, колдун подвел Мая к скамье и усадил рядом с Маддаленой. После чего Юрген Юм решил, что настало время провести расследование.
– Итак, – сказал колдун, – теперь объясните мне, кто вы такие и как вы попали ко мне в ледник?
– Я Маддалена Беган из Обежа, – скромно сказала Маддалена.
Колдун приподнял одну бровь – имя было ему известно.
– Ипполит Май, – сказал Май, – путешественник.
Вторая бровь Юргена Юма поползла кверху вслед за первой. Медленно переведя взгляд с Маддалены на Мая, колдун взял единственную на троих кружку, налил туда своего горлодера и с бульканьем хлебнул. Посмотрел на Мая снова и отхлебнул еще. После чего потер переносицу и уставился в заросший паутиной темный угол.
– Как поживает ваша драгоценная матушка? – спросил он. – Она здорова? Надеюсь, у нее все благополучно?
Май открыл рот, закрыл и на несколько секунд прижал пальцы к губам, чтоб не сказать чего зря. Ему было тогда лет шесть-семь, но этого человека он сейчас вспомнил...
Сколько жил, Май боялся, что кто-нибудь из близких друзей его матери однажды скажет ему: да ты же сын шлюхи. И Маю придется этого человека убить. Потому что... Потому что, во-первых, нравы общества не всегда соответствуют требованиям чести. А во-вторых... Истина, бесспорно, существует в мире, но ведь не обязательно произносить ее вслух?..
Шанс услышать именно эти слова от колдуна у него сейчас был. И еще какой шанс.
Но колдун ничего такого не сказал.
– Не обессудьте, я живу здесь один и гостеприимством никогда не был знаменит... – проговорил он. – Я могу вам предложить лишь свой убогий завтрак и постель.
Хозяин выставил на стол горшок с вареной рыбой, подсохшие кусочки сыра на треснувшей тарелке, хлеб и воду.
Маддалена оживилась, она была голодна. Маю после встречи с оборотнем и блужданий в леднике еда в глотку не шла. Ему казалось, что он не был пьян; деревенское зелье только слегка приглушило его беспокойство.
Май стал осматривать жилище: на верстаке в темном углу оборудование для алхимических опытов – дорогая стеклянная посуда, покрытая паутиной и пылью; внизу толстые фолианты стопками лежат на полу; пол подметен наполовину, веник брошен под окном; на краю стола разлинованная для записи нот бумага, песочное сито, чернильница, отточенные перья...
Двадцать пять лет назад колдун был молод, печален, довольно-таки красив, но безденежен, и, кроме того, он не боялся выглядеть смешным – Май рассудил это по тому, что бедолага совершенно не скрывал своих чувств. А быть романтичным и влюбленным и тем более признаваться в любви тогда было не в моде чуть ли не более, чем сейчас. И вот над ним смеялись. Он этого не замечал и твердил слово «любовь» – смешное и немодное... В общем, Май решил на эту тему с Мастером Магии Зеркального Ключа не заговаривать. Кто знает, что о тех временах хранит память этого человека: плохое или хорошее?
– Матушка оставила сцену четыре месяца назад, – счел нужным сообщить Юргену Юму Май. – Теперь она будет заниматься семьей.
Колдун только кивнул: он тоже не хотел ворошить прошлое. Кажется, ему все было понятно. Между ними настало молчаливое согласие.
* * *Кровать в доме у колдуна оказалась одна, а спальня устроена так, что иначе, нежели вместе, спать не ляжешь. Впрочем, Маддалена устала, была пьяна и засыпала просто стоя. Да и Май тоже. Он мог не спать по трое суток, но не в таких бредовых условиях, как сегодня.
В спальне было темно. Май молча помог ей расшнуровать платье и корсет, стащил с Маддалены туфли, получил по рукам, когда машинально полез за подвязками под рубашку, загнал ее под одеяло к стене, забрался сам и, едва коснувшись головой подушки, уснул сном праведника. Без сновидений.
То есть потом ему показалось, что все происходило достаточно глупо.
Ведь он приехал в Обеж с намерением так или иначе, но колдунью в постель уложить. У него было предчувствие, что это не невозможно.
Теперь Май лежал на спине, Маддалена мирно посапывала у его плеча, а он накручивал на пальцы ее тяжелый темно-каштановый локон и размышлял, когда он в последний раз лежал в одной постели с женщиной и ее не тронул. Получалось, что он такого подвига за собой не помнит.
Где-то наверху, над спальней, тихо, с долгими перерывами, тренькал клавесин. Юрген Юм записывал только что сочиненную музыку.
Колдунья вздохнула. Личико ее было грустным. Мраморная щечка, точеный носик, мягкие, еще припухлые по-детски губы. Май провел пальцем от середины ее лба к виску. Почему он не запомнил, какого цвета у нее глаза? Какая небрежность. Он наклонился, чтоб ее поцеловать. Фальшиво тенькнул клавесин. Колдунья вздрогнула, и Мая слегка оттолкнуло. Не извне, а какое-то внутреннее чувство.
Он вернул на подушку теплую прядь волос, вылез из-под одеяла и стал собирать свою одежду.
Какие-то деньги, в каком-то Котуре... Будь они прокляты.
Будущего не существовало. Не существовало вообще. Завтрашний день мог настать и мог не настать. Кто обещал, что они доживут до ночи? Почему все верят тому, что будет? Это же неправда. Люди живут сегодня.
Беда только в том, что Май не привык так жить. Он не мог не быть самим собой. Он всегда был Ипполитом Маем и больше никем. Может, колдун объяснит ему, что с ним сейчас творится?..
Он не обращал уже внимания на то, что за маленьким окошком сиял ясный полдень, что комната, в которой они вчера – или не вчера? – не то ужинали, не то принимали завтрак, выцвела и изменилась – камин оказался в другой стене, на полу прибрано, стол состарился и припал на одну ногу, подгрызенную кем-то чудовищно зубастым, прочая мебель изменила очертания, а невесть откуда взявшаяся лестница вела наверх.
Клавесин смолк. Май почти бегом поднялся на второй этаж и вошел в Зеркальный Зал. О том, что это святая святых волшебного дома, мастерская хозяина, он понял с первого взгляда. Здесь Май увидел все, о чем читал в книгах, и многое такое, о чем не читал. Чучела диковинных и страшных созданий, огромные древние книги, бутылки с зелеными и бурыми зельями, метелки трав, какие-то странные инструменты, похоже, взятые из арсенала палача, связки сушеных летучих мышей, сонные скользкие жабы в банке, пауки размером с тарелку в своих тенетах, сплетенных из толстой бечевы, и прочие страсти со всех сторон окружили Мая, неосмотрительно переступившего порог. Он было испугался, пока вдруг не понял, что на самом деле в комнате ничего этого нет. Там стояли два стула, клавесин, небольшой стеклянный шар в лепестках серебряной подставки на крышке инструмента позади пюпитра, а все стены закрывали огромные, от потолка до пола, зеркала в резных полированных рамах. Некоторые из них потемнели и стали коричнево-желты, другие пошли пятнами, как от кислоты, третьи потрескались и были склеены полосками бумаги, а в зеркале, прикрепленном на месте двери, не отражалось ничего из-за клубящегося внутри молочного тумана.
– А, – сказал Юрген Юм, бледно улыбнувшись Маю. – Вот и вы.
Май покосился на самое темное зеркало. Нет, из него не выглядывал сушеный крокодил, а наблюдать в нем можно было только то, что у Мая не все в порядке с костюмом, – не больше.
– Прошу прощения, что прерываю ваши занятия, – выговорил Май, поспешно оправляя одежду, – но не могли бы вы спуститься вниз? Мне необходимо с вами поговорить...
– Я думаю, в наших общих интересах поговорить здесь, – сказал колдун. – Мне это тоже необходимо. Присядьте.
Май медленно подошел и опустился на один из стульев перед клавесином. Юрген Юм снял с пюпитра ноты, опустил над клавишами крышку. Рука его коснулась стеклянного шара, и за гладкой поверхностью взметнулась снежная карусель.
