Владимир Яценко - Десант в настоящее
— Народ, чтоб за тебя переживал?
— Нет, — отмахнулся Василий. — Не обязательно. Когда ненавидят — даже лучше. Сигнал мощнее. У вас, у людей, ненависть лучше получается, чем любовь…"
Любовь.
Ревную ли я Калиму к Василию? Имеет ли ревность отношение к любви? Они не спят друг с другом. Но, думаю, только по причине отсутствия условий. И дело не во мне. Хотя, конечно, груда тряпья, осторожно ползущая следом, вряд ли может способствовать романтическим настроениям…
У нас так принято, что измена мужчины — событие обычное, и даже достойное. Число женщин, с которыми мужчина переспал, наполняет его гордостью и уверенностью в полноте стремительно несущейся мимо жизни. Но вот вопрос: откуда берётся состав женщин, с которыми ему удалось переспать? Это ведь чьи-то жёны и дочери. И матери, между прочим, тоже! Почему же мысль о том, что жена тоже может найти удовольствие вне супружеского ложа, наполняет мужчину гневом и яростью? Это же элементарная симметрия. Ты изменяешь — она изменяет. Вы равны в своём удовольствии…
Другой вариант. Мужчина настолько пренебрегает своей женщиной, что она вынуждена расходовать невостребованную сексуальную энергию без его участия. Кто же в этом повинен? Она-то "вынуждена"! Заботься о своей жене. Смени приоритет: не работа, карьера, амбиции, а семья пусть станет главным, включая сексуальные баталии в постели со своей супругой, и она не изменит.
Не так они устроены. Статистика!
Мужчина ищет "новое", а женщина — "лучшее".
В любом случае, никто не вправе покушаться на чью-то свободу. Если же близкий человек делает что-то "не то", ищи причины внутри, а не снаружи.
А чтобы этого избежать, "не делай другим того, чего себе не хочешь".
Изменял ли я Маше? Не было возможности. А вот невесте своей, Катерине, изменял. С Калимой. С той, что сгорела в особняке на улице Свердлова.
Я же её и подпалил… сволочь…
— Нам ведь главное, чтоб без силы, — хрипит, задыхается голос. — Зачем кровушку лить понапрасну? Ты приятеля своего позови, за какой надобностью, а мы её схороним. Да и сами схоронимся. Ну, побуйствует пару деньков. Может, мебель какую поломает. Но ведь все живы-здоровы останутся…
Будет ли Василий "буйствовать" из-за Калимы? Никогда. Я чувствую, знаю. Ему, как и тогда, на болоте, всё равно. Весь этот сброд под ногами: люди-людишки; и мужчины, и женщины, или помогают, или нет. Есть какие-то правила, мне неизвестные, которые ограничивают его действия. Например, ему очень не хочется убивать. Но не из человеколюбия. А потому что накажут. Кто и как, опять же "не моего ума дело"…
"Ну, и почему же мы такие чёрствые и злые, господи?" — попытался я как-то съехидничать. А он возьми и ответь:
— Так ведь "по образу и подобию…"
Вот так объяснил… сразу понятно стало…
— А мы вам дорогу почистим. Мортанов отгоним. Вы ведь уже почти выбрались из Сопределья-то. И голодать не придётся, как из лесу выйдем, матоду тебе найдём. Три-четыре дня — и будете у своих. Ты — крепкий, дойдёшь, а потом целое королевство получишь…
— Ты же сказала, что умру…
— Сказала, — удручённо подтверждает голос. — Сама не понимаю. Сначала умрёшь, а потом получишь королевство… подо льдом.
— Так не бывает, — я решил немного поупрямиться. — Ты уж выбери что-нибудь одно: или стану королём, или умру седьмого дня.
— Я не говорила, что станешь королём, я говорила "получишь королевство"!
— А какая разница?
— Не знаю…
Я тяну время. Не хочется расставаться со своим мягким, хрустящим от каждого движения лежбищем. Что бы там ни творилось за стенами, здесь, в сарае, стойкая иллюзия тепла и уюта. Жаль разрушать её.
Но она уже разрушена.
— Для всех будет лучше, — опять загнусавил голос. — И в первую очередь для неё самой…
— Так может, у неё самой спросим, чего она хочет?
Беседа потеряла смысл. Теперь сказанное и услышанное — всего лишь сотрясение воздуха, не более. Теперь все эти слова нужны только чтобы подготовиться, оценить обстановку и действовать решительно, без оглядки. Как всегда.
— Не получится, — вздыхает голос. — Человек никогда не знает, чего он по-настоящему хочет. Не понимает, что для него хорошо.
— Ты-то сама это понимаешь?
Я задуваю лучины, проверяю на месте ли зажигалка Василия, — в полной сохранности, заметьте! Армия! Руками сделана, на века! — и в темноте сматываю свою марлевую накидку в двухметровый жгут. Резиновый чехол — спальный мешок — придётся бросить. Жаль.
— Ты зачем огонь загасил? — беспокоится голос. — Ничего не видно!
— Так ведь уходим… ты не ответила…
— А-а, — в голосе чувствуется облегчение. — Действительно. Конечно, знаю. Я хочу мира и спокойствия.
Как странно: все хотят одного и того же. Почему же мы убиваем друг друга? Потому что спокойствие ищем не внутри себя. А снаружи свой комфорт может быть построен только за счёт чьей-то разрухи.
И не все с этим согласны.
— Ты-то сама, кто будешь? Вдруг я с тобой договорюсь, а потом с кем-то по новой договариваться придётся? И насчёт мортанов… это ты здорово придумала!
Я уже на ногах. Жгут материи крепко намотан на ладонях, я несколько раз с силой развожу руки в стороны, проверяю крепость своего оружия, с удовольствием прислушиваясь к слабым хлопкам.
— Я? — усмехается голос. — Я — Сестра.
Она замолчала. Я остановился.
Там — матушка, здесь — сестра. И дело не в том, что где-то командует дочь или бабушка, плохо, что замолчала.
И в самом деле, ничего не видно.
Я отворачиваюсь в сторону, чуть прикрываюсь рукой и спрашиваю:
— Что ещё за "сестра"?
— Сестра живущих. Получение истинного облика — процесс долгий и болезненный. Я сиделка, помогаю людям на их пути к совершенству.
Ишь, как заговорила! Я плавно вожу головой из стороны в сторону, как локатором. Место, где она находится, я уже определил, но хочется ещё раз проверить. Ну-ка, ещё несколько слов… я опять отворачиваюсь:
— И на этом держится твой авторитет?
— А как ты думаешь? Когда их корчи берут, и никого кроме меня рядом? Слышал бы ты их вопли!
Она испуганно замолкает. Я уже за её спиной.
Несколько быстрых, лёгких касаний, чтобы определить, где тут у нас шея, стремительное движение рук, и мы с шумом падаем на грунтовый пол сарая. "Сестричка" оказалась гораздо тяжелее, чем я предполагал.
Впрочем, может, это я оказался слабее, чем думал.
Она остервенело отбивалась, но петля на шее стягивалась всё туже, и наступил момент, когда ведьма стала затихать. Задушить её не входило в мои планы. Я немедленно ослабил удавку.
— Ещё раз дёрнешься — башку откручу, понятно?
— А говорил "не служивый", — заныл плаксивый бас.
Я немедленно усиливаю давление на горло:
— Отвечай на вопрос, ведьма!
Придавать своему голосу зловещие нотки совсем нетрудно. Я и в самом деле недоволен. Лежит себе человек гниёт потихоньку, никому не мешает. Вдруг: здрасьте, оставь жену и ступай на все четыре стороны…
Не пойдёт!
— Понятно, — задушено сипит голос. — Понятно.
— Теперь отвечай: сколько ваших бойцов в корчме?
— Трое, — без запинки отвечает она. — Со мной четверо будет — зверьё! Тебе с ними не справиться.
Я её легонько встряхиваю:
— Зверьё всё с призывом ушло, а как эти остались?
— Моя личная охрана.
"Вот это да!"
— Что же ты сама ко мне сунулась? Послала бы кого-нибудь.
— Бестолочи. Могут только душить и рвать. Договариваться не умеют.
— Зато ты умеешь, — я не скрываю злорадства.
— Я думала по-человечески…
Мне не нравится её последнее замечание. Какой-то тут ущерб для меня. Будто из щели под оконной рамой морозным сквознячком подуло.
"По-человечески…"
Чуть туже сдавливаю петлёй горло: задёргалась, забилась. Вот тварь! И тоже жить хочет.
— Тварь, жить хочешь?
Что-то там сипит, не разобрать. Наверное, хочет.
— Сейчас выйдем и пойдём к корчме. Внутрь заходить не будем. Крикнешь своим, чтоб выметались и шли вперёд, в сторону Ворот Алины. Пусть нам дорогу расчистят. А мы завтра поутру вслед за ними выступим. Всё ясно?
Она что-то пытается ответить, но кроме хрипов и вымученного кашля ничего не слышно.
Удерживая в натяжении удавку, я встаю на ноги и, рискуя свернуть ведьме шею, рывком поднимаю её с пола. Теперь бы ещё вспомнить, где выход.
— Вперёд!
Толкаю её в спину, мы делаем несколько шагов, и упираемся в стену.
— Вправо!
Она с готовностью дёргается влево. Несколько пинков, и ведьма поворачивает в нужном направлении. Не проходит и минуты, как мы выходим из сарая. В неверном свете ночного неба я, наконец, могу рассмотреть пленного. Мне становится не по себе.
Страшилище.
Чуть отпускаю хватку удавки. Существо тут же падает на колени. Лёгкий толчок ногой в верхнюю часть спины, и оно распласталось на земле. Теперь быстро!
