Александр Афанасьев - Свой среди чужих
– Кто этот человек? – спросил брат Томазино.
– Этот человек – враг Святой Веры, и это все, что тебе нужно знать. Он очень опасен, опасен так, как опасен Дьявол. И более того. Ты помнишь Отца[68], воцерковившего тебя?
– Да, – кивнул Томазино. Он и в самом деле помнил, до сих пор помнил.
– Мы не говорили тебе, брат. Потому что и сами не знали. Но сейчас знаем. Нет сомнений в том, что именно этот человек убил Отца в Североамериканских Соединенных Штатах. Вот почему он не должен уйти из Рима живым.
Брат Томазино накрыл своей большой, корявой, мозолистой ладонью фотографии, лежащие на столике. И медленно сжимал пальцы, пока фотографии не превратились в смятый комок, а брат Карти не положил поверх побелевшей руки брата Томазино свою руку.
– Не стоит, брат. Мы все помним Отца и то, что он сделал для нас. Немало заблудших душ он вернул в лоно Святой Церкви, немало отбившихся от стада овец он вернул в стадо. Одна из Заповедей гласит «не убий», но это не значит «не защити». Мы не говорили тебе об убийце Отца еще и потому, что ты бы ринулся мстить, навеки погубив свою душу. Но сейчас убийца в Риме, он приехал для того, чтобы убивать – и значит, мы должны исполнить Божью Волю.
Где-то вверху глухо громыхнуло – над Римом собирались темные тучи, кое-где даже сверкала молния, но живительный дождь все никак не мог оросить эту землю. Сухая гроза – предвестие большой беды.
– Клянусь тебе, брат, я убью его. Я вырву его черное сердце!
Брат Карти похлопал по сжатому кулаку Томазино – так сжатому, что побелели костяшки пальцев.
– Так нельзя. Уже за эти слова я бы наложил на тебя епитимью[69], но я не имею права этого делать. Поэтому – по возращении – покайся и прими епитимью сам, и пусть Господь будет тебе в том свидетелем. Когда ты вернешься – покайся и помолись за душу убитого тобой, ибо Господь велел возлюбить врагов своих.
И с этими страшными и богохульными словами над крышей фургона снова глухо громыхнуло.
В фургоне, который благодаря ватиканским номерам пользовался правом экстерриториальности и не мог быть досмотрен, имелось все необходимое. Для слежки, для прослушивания и, наконец, – для убийства.
Винченцо и Онофрио вооружились старыми британскими пистолетами-пулеметами СТЭН с интегрированными глушителями. Кошмар водопроводчика, они были разработаны более шестидесяти лет назад, но до сих пор оставались одним из лучших видов оружия для городской герильи, городских партизан благодаря своей простоте и возможности очень удобно прятать их под деловой костюм с пиджаком или церковную сутану. Магазин у этих автоматов присоединялся не снизу, как у нормального оружия, а сбоку – впрочем, англичане всегда имели тягу к своеобразному, не такому, как у всех, оружию. Вместо ствола была толстая черная труба глушителя, глушитель был интегрированным и очень эффективным. В костюмах, которые надели братья, имелись вшитые крючки, на которые можно было подвесить оружие. Со сложенным прикладом оно отлично маскировалось пиджаком, выхватить, разложить приклад и примкнуть магазин – у опытного человека это занимало несколько секунд, а братья с этим оружием имели дело не раз и не два. Не счесть людей, которых они расстреляли с именем Христовым на устах.
Для Томазино полагался такой же пистолет-пулемет, но он на сей раз пренебрежительно отодвинул его, взял свою старую, ободранную lupara, которую привез с собой с Сицилии. К ней у него было несколько патронов, которые он рассовал по карманам, патроны были самостоятельно снаряжены: мелкая дробь, крысиный яд и крупная соль вперемешку, типичное сицилийское «послание». С тех пор как он переехал сюда, на север, он никогда не пользовался этим оружием – но сейчас было самое время. Человек, убивший Отца, заслуживал не просто смерти – он заслуживал сицилийской расправы. Мелкая дробь покалечит, но не убьет, крупная соль доставит страдания, а крысиный яд препятствует свертываемости крови и не даст врагу остаться в живых: он скончается в страшных мучениях, и скончается не сразу, далеко не сразу. Вот это и будет расплата. Он, Томазино, выстрелит подонку в живот из обоих стволов и оставит его умирать, а сам вернется в монастырь и сотворит молитву за прощение грехов. Отец, несомненно, находящийся на небе, услышит его и поймет, что месть свершилась и его враг мертв.
Да, так он и сделает…
– Где этот человек? – спросил Томазино.
– В пансионате. В Трастевере, слушай внимательно, я расскажу, как туда проехать. Думаю, он ненадолго в Рим – но сегодня он будет там.
Трое братьев, одетых в дешевые черные костюмы с удостоверениями карабинеров в карманах, вылезли из фургона и пересели в черную «Ланчию» с миланскими номерами – она была угнана утром, номера были краденые, их свинтили с такой же машины, попавшей в аварию и сильно разбившейся. Какое-то время, учитывая известный итальянский бардак, этого должно было хватить. Потом они бросят машину где-нибудь, где ее угонят и переправят в Триполитанию, там все ездят на угнанных. И концы – в воду.
– Что с тобой? – спросил Винченцо, смотря на сжатые губы Томазино. – Почему ты не взял автомат?
– Этот человек убил Отца, – процедил Томазино.
– Отца из Монтемаджоре Белсито?!
– Да.
– Но как…
– Молчи. Сделаем так: первым иду я. Ты меня подстрахуешь. Но сам не стреляй. Я хочу выстрелить в него первым, понял?
– А я? – спросил Онофрио. – Я тоже хочу.
– А ты крути баранку… Пресвятой Господь, и осторожнее!
Черную «Ланчию» они припарковали на стоянке, развернувшись так, чтобы можно было быстро выехать со стоянки. Вышли из машины вдвоем, Онофрио остался за рулем машины с работающим двигателем. Машина – модель «Тема» – была не слишком удобной в теснине городских улиц, но Онофрио все-таки был хорошим водителем, лучшим из них троих, и можно было надеяться уйти, если все пойдет не так. Если же нет… на все божья воля.
– Смотри по сторонам. Если что – звони, – Томазино указал на сотовый телефон, лежащий между сиденьями.
– Я понял, брат. Господь с нами.
– Да, Господь с нами. Не глуши мотор.
Двое громил в черном – вестники смерти, оглядываясь, пошли по улице – искать нужный номер дома. Здесь они никогда не были.
Чуть дальше на той же стоянке стояла еще одна машина – тоже «Ланчия», но не «Тема», а новенькая «Дельта Интеграле», почти раллийная машина, необычного для этой модели черного цвета, обычно ее заказывали в вишневом с типичной для гоночных «Ланчий» желто-синей полосой, проходящей через багажник и крышу. Эта машина способна была нестись по узким улочкам города со скоростью двести километров в час и даже выдерживать прыжки по лестницам, весьма распространенным в Риме. Короче говоря, трудно найти для города что-то более подходящее, чем «Дельта Интеграле».
За рулем «Дельты Интеграле» сидел человек, на вид ему было никак не меньше сорока, выглядел он весьма угрожающе. Рост – под два метра, наголо бритая голова, черная куртка и джинсы, черные ботинки на толстой платформе – он выглядел, как фашист с Триполитании или еще откуда, оттуда, где толерантность не встречала у местных никакого понимания, прежде всего из-за того, что творилось вокруг. В машине был целый арсенал – пистолет-пулемет «Беретта-12», который понимающие люди считают лучшим пистолет-пулеметом в мире, полуавтоматическое ружье SPAS-12 и пистолет «Беретта-92» с глушителем. На тот маловероятный случай, если ему начнут задавать вопросы, у человека в машине было и удостоверение сотрудника SIM[70], любые вопросы снимающее.
Человек этот посмотрел на припарковавшуюся неподалеку черную «Тему» и понял, что перед ним те люди, которых он и ждал. Даже не так – те люди, которых нельзя было не ожидать. Князь Воронцов, прибыв в Рим, с ходу начал задавать опасные, очень опасные вопросы не тем людям, которым нужно, и не в тех местах, где нужно. Этот город жил не столько по законам, сколько по понятиям, здесь все всё знали, но предпочитали молчать, потому что вместо торта в говорливого могла прилететь пуля. Ватикан, как и любое крупное и богатое общественное объединение, нуждался в людях, которые бы отстаивали его интересы, причем отстаивали их с оружием в руках, в тайной войне. Конечно, была мафия, мафия отмывала деньги через банк Ватикана, но мафия была ненадежна, если поручать людям мафии убийства, рано или поздно это всплывет наружу, потому что мафию все же преследовали и страну то и дело сотрясали скандалы. А допустить, чтобы Ватикан был связан с убийствами, смерти подобно, вот почему нужно было иметь собственных исполнителей. Таких, которые не заговорят.
Человек смотрел на выходящих из машины громил и напряженно размышлял. Рука его лежала на рукояти пистолета-пулемета, опустить стекло и скосить всех длинной очередью, а потом сматываться – да нет проблем. Но с другой стороны, очень важно хоть одного взять живым, кое-кому будет небезынтересно узнать, откуда приходят такие вот вестники смерти. Пока они тут трое – кого-то живым взять не удастся, тем более что эти явно не сдадутся живыми. А вот когда тут останется один водитель, можно попробовать.
