Евгений Связов - Торговец по найму
740 лет назад. Реконструкция
Полторы тысячи мужчин – те, у кого был доступ к каналу главного радара, задумчиво смотрели на экраны.
На полутора тысячах экранов висела картинка улья-носителя, медленно движущегося навстречу к эскадре.
Низкий коренастый мужчина в восьмой раз перевёл взгляд на экран стратегического компьютеpa, краешком сознания спросив себя, сколько человек заняты сейчас тем же.
Наверняка – командиры «Тройного Ноля» и обоих полков прикрытия, укомплектованных сотней разношерстных штурмовиков. Скорее всего – капитаны двух дюжин эсминцев, скупо прикрывающих фланги «Руси» и прижавшегося к ней линкора.
Мужчина ещё раз посмотрел на вердикт стратегического компьютера, три минуты назад завершившего обсчёт вероятного результата боя:
«Бой без использования главного вооружения СТИЛ „Русь", расчёт потерь эскадры при коэффициенте самосохранения противника – 0:
Пессим-прогноз: уничтожение всех сил прикрытия и трети боевой эффективности СТИЛ „Русь".
Оптим-прогноз: Уничтожение половины сил прикрытия, треть эффективности „Тройной Ноль" и пятой СТИЛ „Русь"».
Он вернул взгляд на экран и попробовал почувствовать, что сейчас думает командир улья-носителя «Дикий Сад». И что думают семь тысяч ветеранов, которые прошли сквозь войну и которых послали умереть, но не принести войну в послевоенное время.
Мужчина задумчиво нащупал мундштук трубки с водкой, глотнул, а потом осмотрел капитанский мостик линкора. Из сотни человек, сидевших в креслах вдоль нагромождённых у стен пультов, уже не менее половины смотрели на него.
Мужчина сделал мрачное лицо, щелкнул тумблером общей связи и буркнул:
– Киянкин.
Один из сотни склонился к пульту.
– Да, кэп? – прозвенел его голос. Один из немногих голосов в эскадре, не сорванный в хрип за месяцы гонки и не пропитавшийся безумной, смертельной усталостью.
– Ты уже?..
– А то! – бодро выпалил голос. – «Садиком» последние два месяца затыкали орбиту Земли. Лунную. Дальнюю держали первая и третья Ударные. Арабы за последний год войны подали шестнадцать рапортов, китайцы – три. Наши – один в поддержку. Думаю, «Садик» в кондиции. Тем паче что вакхабиток с него сняли всех перед тем, как поставить орбитальной затычкой.
– А новьё? – хрипло буркнул мужчина.
Его голос на фоне звонкого Киянкиного звучал особенно устало.
– Новьё? Проект приказа о ветеранах. Обязательное психологическое обследование и по результатам … ну, понятно, кому каким… или принудительная адаптация к невоевавшим супругам, или трудовые резервации.
Кэп посмотрел на экран.
Носитель, выйдя на дальнюю дистанцию развёртывания, остановился. Эскадра уже полчаса как висела в сотне мегаметров от Юпитера.
– Связь, – хрипло бросил кэп. – Киянкин, на подхват.
Через сорок секунд полторы тысячи экранов мигнули и на них возникла маленькая стройная фигурка, обтянутая чёрным пластиком подкомбеза. Из-под короткой рыжей с проседью чёлки в экран глянули пронзительно-зелёные глаза. За спиной фигурки, заложившей руки за спину и расставившей ноги, виднелась часть боевого мостика.
Кэп посмотрел в зелёные глаза, хорошо знакомые по сотням голографий, и краешком сознания ощутил оцепенение, охватившее мостик. Ещё одним краешком сознания он неожиданно для себя вспомнил, что когда-то очень давно, когда ещё были силы думать о чём-то, кроме работы, он брился и причёсывался.
Потом его внимание вернулось на экран.
Женщина на экране, чуть склонив голову набок, рассматривала его и молчала. Мужчина несколько долгих секунд соображал, почему. Потом воспоминания об этой женщине осыпались, и он понял.
Генерал-лейтенант Анна Громова, бессменный командир отдельной сводной дивизии легких истребителей, легендарная «Дамасская Молния», понимала, что её послали умирать, и чувствовала, что на неё навалился груз, согнувший её волю до предела. И любое тяжелое слово могло её сломать. Она боялась, что он, небритый дикарь с лицом, раздутым от водки и покрытым термическими и химическими ожогами, почувствует в её словах слабину, попробует надавить и сломает.
Инженер первого класса Александр Загривенко несколько секунд невидящим взглядом смотрел на экран. Все его силы в эти несколько секунд тратились на борьбу с дикой, скручивающей в звериный вой, вспышкой сострадания. Справившись, он наклонился ближе к камере и тихо прохрипел, глядя ей за плечо:
– Здравствуй, Ань.
Её лицо застыло от удивления.
– Меня Саша зовут. Я тут старший. Знаешь, я летел долбануть по Земле напоследок, а потом сдохнуть. А сейчас увидел тебя – впервые по связи, а не на голо, и умирать расхотелось… даже вместе с тобой, и тем более с тобой, но по разные стороны. Потому что когда-то… ещё тогда, когда война ещё не стала привычкой и нужен был какой-то смысл, я, да и многие мужики из тех, кто тут, на бортах, воевали потому, что на этой стороне была ты.
Он сделал паузу и посмотрел на её лицо. Каменная маска на её лице начала плыть под напором бьющих изнутри чувств. Он заглянул ей в глаза и еле слышно прохрипел, вложив в голос всю надежду, которую смог в себе наскрести:
– Может, вместе мы придумаем, как выкрутиться?
Её лицо дрогнуло. Губы скривились. Она быстро кивнула и перевела взгляд в сторону и взметнула скрещенные руки.
Оператор «Дикого Сада» на секунду задержалась с отключением связи, и полторы тысячи мужчин вздрогнули, увидев, как затянутая в пластик рука неумелым движением смахивает слезу.
Увидеть, как стальная пластина воли, с которой вмиг соскользнул груз, распрямилась звенящим хохотом, им не довелось. Об этом им рассказали сорок человек боевой вахты «Дикого Сада», которые, оцепенев, смотрели на то, как их командир катается по полу и из неё со слезами и хохотом выходит война.
Записки капитана
«„Сад", как я и предполагал, готов был потеряться, но не вернуться, и проблема была только в том, что круиз-двигатель на нём не был предусмотрен вообще. „Русь" с ролью буксира справилась.
Так что после состыковки нам должно было стать легче. Но, поскольку стало легче, то, в соответствии с законом четырёх компонент[86] стало значительно сложнее. Криогенных капсул у нас не было, и было очевидно, что до финиша кораблей Конфедерации долетят наши потомки. И, как следствие, всем была ясна необходимость обзаводиться семьями. С другой стороны, личный состав эскадры „Русь", 3314 мужчин и 4612 женщин, состоял из истрёпанных войной ветеранов, которые выжили только потому, что озлобились и ожесточились до крайней степени. И, кроме того, я предполагал, что шлюз в первые часы станет границей между анархией русского инженерного соединения и жесточайшей дисциплиной огромного носителя, который только за счёт этой дисциплины смог сражаться на два фронта – физически с Конфедерацией и морально – с самцами из Коалиции, которым факт существования „Дикого Сада" регулярно давил на мужское эго. Особенно когда очередная группа пилотесс добиралась до шлюза „Дикого Сада". Зачастую – дезертировав из „набора в части вспомогательного обеспечения". Иногда – отстреливаясь от погони из трофейного бортового или личного вооружения, – в зависимости от способа попадания на борт.
О моих «пьяных гоблинах» я не думал, потому что это была просто трудная проблема. О том, что такое женщина, большинство наших за последние месяцы просто забыли – наравне с такими вещами, как регулярное питание и сон, бритьё и глаженая одежда. Космиковский рефлекс «смывать запахи» у нас, конечно остался. Но и только.
Не знаю, сколько человек из наших осознавали, что им предстоит вспомнить, что такое женщина, – пройдя через внезапно возродившиеся рефлексы самца к самке. Причём, пройдя через них самостоятельно, потому что экипаж „Сада" мог среагировать на эти рефлексы демонстрацией зубов, когтей и бластеров. И ограничиться демонстрацией только в лучшем случае.
До общего ужина я совершенно не предполагал, с какой стороны браться за решение этой проблемы. С техническими моментами мы справились „на раз". Эсминцы засадили в грузовые доки „Сада", состыковали корабли главными шлюзами, „Тройной Ноль" пристыковали к кормовому шлюзу, за три часа протянули кабели, обсчитали конструкцию и стартовали куда глаза глядят. С психологическими мы справлялись с трудом…
Эсминцы в доки „Сада" сажали его абордажные команды. Пришлось издавать временный приказ о запрете перехода на „Сад". Одновременно с приказом Анны по батальону палубной охраны о запрете огня на поражение по нарушителям периметра, кроме непосредственной опасности жизни.
Бортинженер „Сада" наших потрясла. С двигателями быстрого хода и обсчётом параметров ей явно приходилось сталкиваться только теоретически. Но – медики „Сада" до сих пор молчат, какой ценой – она за полчаса разобралась в расчётах нестандартной конструкции корпуса, которые спейс-энергетики накидали „на коленке". По крайней мере, разобралась достаточно, чтобы вычленить обе ошибки, которые ей подложили. Нам повезло, что Киянкин просчитал ситуацию и закрытый на пароль пакет с описанием ошибок был направлен полковнику Ли одновременно с расчётами, а не в ответ на встречные претензии, как обычно при проверке компетенции того, кто пытался проверить наши расчёты. В пакет они, правда, заглянули только после того, как Анна, перед отдачей приказа о взятии нас на абордаж и устранении от управления «пьяных тупиц», решила всё-таки со мной переговорить…
