Вадим Вознесенский - Механист
Убийца? Вик понимал, что внешность бывает обманчива, но представить хозяина этого дома сражающимся с драконами решительно не мог. Впрочем, не всякий мог распознать, не прислушиваясь, и в Старьевщике — механиста. И в виде избранника Венедис названный Убийцей никак не котировался. Слишком никакой. Да откорми Вика как следует, дай нарастить мяса на кости — Убийца рядом с ним, ха, будет выглядеть сопливым мальчишкой.
Убийца, одним словом, Старьевщику не приглянулся. А еще механисту не понравилось то, что Убийца не нравится ему настолько отчетливо. Ибо он, как человек рациональный, понимал, откуда могла взяться такая стойкая антипатия и желание мериться членами. Из-за нее…
Килим ножом расколол сахарный ком, собрал в пригоршню и высыпал в рот несколько осколков. Он лучше остальных ухитрялся вести себя здесь так, как предложил хозяин. Непринужденно, словно не первый раз в гостях. Старьевщик тоже взял кусок сахара, положил на язык и отхлебнул чай. Хорошо.
Помещение, в котором находились путники, впечатляло. Похоже, единственная комната на этаже совмещала в себе и кухню, и гостиную, и даже спальню. В противоположном углу на огороженном перилами возвышении размещалась здоровенная кровать. В остальном же пространство комнаты не было обременено мебелью — кресло, стол, по размерам не уступавший кровати, заблудившийся шкаф, пустая полка, широченная лестница наверх и камин из необработанных валунов. У Убийцы явно было не все в порядке с гигантоманией: помещение было просто огромным, а потолки — высоченными. Даже втроем здесь ощущалось одиночество. Вику таких больших комнат видеть еще не приходилось Может быть — ханские палаты, но туда механисту попадать не подфартило, да он и не стремился.
И отопить такую дуру надо постараться, хотя внутри было тепло. Старьевщик не видел, но чувствовал где-то внизу, наверное в подвале, работу многих механизмов. Значит, хозяин действительно тот, о ком рассказывал Палыч. Или просто — механист-отшельник, заточивший себя в комнате, в которой, если крикнуть, можно услышать эхо. Такой из себя необычный сумасшедший.
Пожалуй, окажись хозяин здесь со своими гостями и задай ему Вик вопрос о несоразмерности жилища, он мог бы и ответить. Что-нибудь насчет того, что длительное заточение в каменном мешке, очень-очень длительное, вырабатывает в человеке, да и не только в человеке — в любой твари, особое отношение к пространству. В частности — к низким потолкам и близким стенам. Но хозяина не было, да если бы он и почтил их своим присутствием — докладчик из него получился бы аховый. Одиночество тренирует умение разговаривать без собеседников, но молча.
Вик взял чай, сдобренный маслом сухарь и пошел прогуляться вдоль стен, знакомиться с обстановкой. Стол был девственно чист, а исследовать ящики механист постеснялся. Полка, представлявшаяся издалека пустой, почти такой же и оказалась при детальном рассмотрении. На ней сиротливо ютились лишь серебряная на вид шкатулка тонкой работы и обшарпанная детская игрушка-неваляшка. Старьевщика заинтересовала, понятно, шкатулка. Он приподнял крышку и удовлетворенно кивнул — устройство отозвалось мелодичным мотивом. Механизмы Вик определял даже не чувствами — несознательной тягой к ним. Он их понимал на расстоянии, как понимал наличие какой-то мощной машины под полом.
Музыка вдруг споткнулась на одной из нот, устройство скребануло шестеренками, заикнулось, тренькнуло снова, но Вик уже захлопнул шкатулку и осмотрелся по сторонам.
— Не бери вещи мертвых — плохо, — прокомментировал Килим.
Вик хмыкнул: мертвых — кого? Убийца мертвым не выглядел. А любой предмет с историей старше срока жизни двух-трех поколений когда-то принадлежал уже умершему человеку. Все свое сознательное существование Вик только и делал, что подбирал вещи мертвых. И ничего — пока не пожалел. На такие шутки, какую проделал с Килимом, всучив ему инертную для восприятия пулю, Старьевщик не покупался. Брал все, к чему тянулась рука, а если давали — брал тем более.
Охотник, оказывается, еще не закончил с нравоучениями — просто прервался для очередного глотка чая:
— Вещь Мер-сусне-хума — особенно. Плохо.
— Чего «вещь»? — Старьевщик не жаловал притчи и труднопроизносимые названия, значение которых — в их нечитабельности.
Разговаривать в таких хоромах приходилось, несколько повышая голос.
— Мер-сусне-хума. — Килим задумался над переводом. — Того, кто наблюдает за миром.
— Это этот че ли? — Механист махнул рукой в сторону входной двери.
Охотник неопределенно пожал плечами.
— Что ты знаешь про него? — перехватила инициативу Венедис.
— Мало — да. Люди рассказывали. Есть человек — живет и смотрит. Не помогает и не мешает. Он э-э-э… — Килим опять запнулся из-за недостатка слов, — только смотрит. Рассказывали.
Рассказывали — забредали сюда охотники. Хозяин не отказывал — чаем поил и делился кровом. Еще бы, когда его, крова, столько. Но вел себя так, словно гостей и не было. Ходил мимо, разговаривал еле-еле. Словно призрак — только что сквозь стены не просачивался. Или если гостей за призраков считал. Дом у него богатый — однажды недобрые люди захотели человека выгнать. Пришли, посмотрели, чай выпили, пожили немного. А человек — он был и не против. Блаженный то ли духом, то ли и телом тоже не от мира сего — таким спрос не предъявишь. То появится, то пропадет надолго.
Пробовали за ним ходить, только те, кто следил, в дом не возвращались. Пробовали допытаться — только человеку в разум заглянуть никак не получалось, а боль он терпел, словно ее и не было. Дом, когда хозяина нет, засыпал — холодно в нем становилось и совсем неуютно. И припасы закончились. И расположение, по правде, не такое уж удачное — глушь, отшиб, ни дорог, ни зимников, до мало-мальского поселка три сотни верст. Хозяина бывшего на цепь посадили, чтобы не шлялся, только лучше не становилось.
Направили людей изучать округу и охотиться. Однажды из такой ходки только один вернулся. Безумный, похлеще хозяина — звука вымолвить не мог и своих не узнавал. Одним словом, посовещались, что место совсем не хорошее, с шаманами поговорили, что никак нельзя его уже исправить, собрались и откочевали, откуда пришли. Шаманы сказали, что тут вообще дыра в небе. Застарелая. Даже не так — все небо в шрамах. А раньше было — что решето.
Хозяина хотели так на цепи и оставить, но отпустили. Вроде как не из-за него с людьми несчастья происходили, а в таком месте жить и так наказание. Из ватаги, кстати, потом никто добром не закончил — дом или окрестности крепкую печать оставили. С тех пор сюда вогулы ни ногой.
Вик слушал историю, излагаемую в нескладной вогульской манере, и недоумевал, запоминая неувязки.
Как Убийца Драконов мог оказаться тем апатичным человеком, который не реагирует на агрессию, безропотно сносит пытки, позволяет посадить себя на цепь?
Точно так же не вязалось присвоенное хозяину звание механиста — с поломанной шкатулкой на полке. Починить любое устройство из пружин и шестеренок сам Вик мог с закрытыми глазами. Но насосы исправно гоняли в доме горячую воду по железным трубам. К сожалению, о Машине Дрея Старьевщик знал только то, что она существует. Ни принципов, ни функций. То есть она могла быть здесь, в подвале, а могла и не быть.
А новый хозяин — мог и не быть механистом. Он даже мог не быть Убийцей — так, обычным пришлым бродягой, оказавшимся и задержавшимся в нужном месте в нужное время. Что ж, Венедис искала человека — пускай теперь ее голова думает, а Вик — Машину. Тоже как-нибудь разберется.
Еще не вязалось с островом. Если допустить, что это место когда-то было островом, но потом озеро высохло… Ага — и деревья вокруг такенные вымахали…
Как ни крути, а не вязалось практически ничего.
Старьевщик набрался наглости и поднялся по лестнице. Второй уровень тоже представлял из себя единственную комнату, заваленную разным барахлом. Не жили тут давно, да и посещали, судя по пыльному полу, нечасто. Мебели, собранной здесь, хватило бы и на нижний этаж — создавалось впечатление, что хозяин в какой-то момент взялся за перестановку или ремонт, да так и забросил, толком не начав. Очень давно.
Имелся еще подвал, и его содержимое могло быть более занимательным — дверь как раз под лестницей. Незапертая. Причем подвал оказался намного глубже, чем можно было ожидать, — вниз вели целых шесть лестничных пролетов.
Темно, хоть глаза выколи. Вик постоял, приноравливаясь к мраку, — зрение уже поотвыкло от рудничного дефицита света. Можно было ориентироваться на слух — по ощущениям размеры подвала превосходили даже площадь верхних комнат. Впрочем, темнота здорово искажала пространство. К тому же здесь механист отчетливо слышал фашину. Не лязгающую деталями, не сопящую паром или многотактно детонирующую — спокойную, уверенную машину, выдающую себя только тихим, но гулким ворчанием. Из всего многообразия механизмов такой звук мог издавать только преобразователь.
![Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих]](/uploads/posts/books/116183/116183.jpg)
