Виктор Лебедев - Летящий вдаль
– Лишь бы не допустить разброда в умах жителей, не хватало нам еще гражданской войны, – тихо говорит мне Иван.
– Поговори со сталкерами, думаю, вы знаете, что нужно делать.
Данилов кивает.
– Какие у тебя планы?
Я пожимаю плечами:
– Убраться отсюда. Больше мне на ваших Печатниках делать нечего.
– Тобой заинтересовался Борман. Говорит, у него есть какое-то дело, и с оплатой не обидит. Если интересно – велкам!
– Тут уж мне лучше полагаться на твое мнение, ты его лучше знаешь. Можно иметь дело с одноглазым, или лучше не связываться?
Иван хмурится.
– Признаться честно, он никогда мне не нравился, как и вся его шайка. Но платил всегда. Услуга за услугу. Так уж повелось, что на Кожуховской засели бандиты. Они платят нам нечто вроде дани, а мы закрываем глаза на многие их делишки: наркотики, грабеж, даже торговлю людьми. Так было всегда.
– И сейчас так будет?
– Не знаю, – честно отвечает Данилов. – Нам бы сперва этот день продержаться.
Иван рассказывает мне еще немного про кожуховцев: как год назад одноглазый Борис, получивший кличку Борман, пришел к власти путем сложных махинаций. Как случилось несколько бунтов, подавленных Конфедерацией Печатников, пока стороны не договорились между собой о плате. Как объявился на Кожуховской этот гигант Джабба, которого, по слухам, женщина родила от выродка с Филевской линии, и почти сразу стал правой рукой Бормана. Как Немов, прежний командир сталкеров, пытался бороться с этой заразой на станции, искоренить бандитов, но его затея провалилась. Каждому руководителю Конфедерации были выгодны щедрые вливания от бандитов. Деньги не пахнут – это аксиома, не теряющая актуальности в любое время.
А спустя некоторое время ко мне подходит сам Борман и уводит в сторонку поговорить о делах. Одноглазый начинает издалека:
– Уважаемый, у нас было небольшое недопонимание. Надеюсь, это в прошлом?
– Кто старое помянет, тому глаз вон, – усмехаюсь я, глядя на одноглазого.
Борман проглатывает мои слова или просто не обращает на них внимание.
– Дело есть, – заговорщически подмигивает он.
– Давай ближе к сути? – мне сейчас совсем не хочется болтать.
– К сути, так к сути. Нужно принести одну вещь с поверхности, она недалеко от нашей Кожуховской. Но есть некоторые… эм… сложности. Оплата: три сотни патронов, двадцать процентов до, восемьдесят после.
– Сорок и шестьдесят, – машинально отвечаю я. – Что за сложности?
– Тридцать и семьдесят, – кивает Борман. – Сложности мистического свойства, а мои люди суеверные, людей во плоти и крови не боятся, а вот перед аномалиями и мистикой пасуют. Ну что, по рукам? По дороге на Кожуховскую расскажу подробнее.
Станция Кожуховская и окрестности
Головорезам на транспорте приходится подвинуться – обратно личная дрезина Бормана везет на одного больше. Джабба недовольно ворчит: он один занимает целых два свободных места. Трясемся в тесноте. Мрак развеивает прикрученный впереди фонарь. Изредка доносится шорох десятков ног – обитатели темных туннелей не дремлют, шныряют, разбегаются от шума дрезины, попискивают в темноте. Свет фонаря время от времени выхватывает их красные глазки-бусины. Такие крысы не опасны, на своем веку я видал особей покрупнее и пострашнее, а эти мало чем отличаются от тех, что водились до войны.
Вдоль стен свисают обрывки кабелей, паутина, обросшая пылью, воздух затхлый, пахнет сыростью. Гудят рельсы, стучат на стыках колеса мотодрезины. Мы движемся медленно, почти крадемся в неприветливом туннеле. У меня ощущение, что я пешком дошел бы быстрее.
– Лысый, чё там с твоей историей? Ты в прошлый раз недорассказал, – подает голос один из бандитов – ехать в гнетущем молчании ему явно не хочется.
Парень с бритой головой тут же оживляется:
– Точняк, братуха! Слухайте. Пришел Пахом в тот лес, где приятеля потерял. Хотел рюкзак его себе схапать, там же все наворованное было, негоже добру пропадать. Нашел ту самую поляну. Ходил-ходил, нет ничего. Будто спер кто-то. Блин, думает Пахом, побывал, что ли, до меня уже кто-то, и слямзил рюкзачок? Расстроился, в натуре. Там же фильтры, антибиотики – все самое ценное забрали с другом из тайника. В общем, порыскал Пахом, пошебуршил и только собрался уходить, как слышит – копошится кто-то в корнях дуба. Он, значит, оружие на изготовку, и туда, пригибаясь, – вжик. Спрятался за камнем и стал глядеть. Видит, показался из лаза под деревом человек. Глядь – а это кореш его сгинувший. Пахом обрадовался и хотел уже броситься навстречу, обнять кореша, да заметил вовремя, что странно выглядит его друг, и двигается странно, и ведет себя по-иному. Пригляделся лучше – и волосы у него дыбом встали. Оказывается, какая-то тварина лесная, неведомая, содрала кожу с лица кореша и натянула кое-как на свою морду, оттого и выглядело лицо каким-то перекошенным. А на одной щеке кожа лопнула, и шевелилось под ней что-то блестящее, да слизь сочилась. А над тварью этой мухи или жуки летали, величиной с патрон двенадцатого калибра. Пахом тогда так пересрал, что летел-скакал по кочкам лесным, потом через кварталы, и ни один мутант местный догнать не смог. Добежал до станции, снимает противогаз, – седой, как старик, вплоть до бровей. А наверх уходил черный, как уголек.
– Ну ты здоров заливать, Лысый! Я уж думал, история правдивая какая, а ты нам тут сказки задвигаешь! – возмущается Борман.
– Но Пахом действительно однажды вернулся с ходки полностью седым, – говорит кто-то из бандитов, и все разом вдруг замолкают.
Так же молча въезжаем на станцию. Оглядываюсь: колонн нет, одно сплошное пространство под полукруглым, черным от копоти сводом. Везде мусор и грязь, на платформе тут и там беспорядочно разбросаны палатки и жилища из гнилых фанерных листов, в центре расчищено небольшое пространство, на котором пылает большой костер и жарится на вертеле свинья. По станции разносится аромат жареного мяса, но он не перебивает вонь, уже впитавшуюся в стены. Слоняются братки всевозможных мастей, с чудовищными татуировками, лысые и патлатые, с щетиной и без растительности на лице, с кольцами в ушах и носу, щербатые, сутулые. Есть и здоровые молодчики, больше похожие на скинхедов, и женщины, все больше под стать своим мужчинам. Бандитский рассадник, одним словом. Находиться здесь не очень приятно, это точно не мое окружение. Наскоро сжевав кусок мяса, запив его кружкой слабо подкрашенного кипятка и получив от Бормана последние инструкции, я отправляюсь в свое очередное приключение. Бандиты вручают мне старенький «калаш» и любезно провожают до гермоворот. Некоторые украдкой крутят пальцем у виска – дескать, только идиот решится взяться за подобное задание. Я посмеиваюсь про себя: знали бы они, через какую мясорубку я уже прошел, может быть, вели себя почтительнее. А всякой мистикой меня не проймешь, бывалые мы.
Выход на поверхность только с южной стороны платформы. Борман и Джабба хлопают меня по плечу, благословляя. Под ногами скрипят ржавые ступени навсегда застывшего эскалатора – следует внимательнее смотреть под ноги, чтобы не провалиться и не переломать кости. Отлежаться бы пару дней, но нет, мне же больше всех надо. Тело болит, а я сейчас прусь наверх. Ради чего? Неужели ради трех сотен «маслят»?
На поверхности расцветает вечер. Сквозь редкие просветы пробиваются алые лучи заходящего солнца. Я окидываю взглядом влажные стены наземного вестибюля, дыры вместо окон под крышей – не притаился ли кто? Мутанты любят обживаться рядом с выходами из метро – тепло человеческое, что ли, тянет? Вроде тихо. С неровного иззубренного козырька крыши падают мутные капли и разбиваются о мостовую, покрытую густой сетью трещин. Невысокий столб с буковкой «М» причудливо изогнут, словно подросток-мутант пошалил, раскачивая его, как молодое деревце.
Считаю до трех и отлепляюсь от стены вестибюля – пора двигаться дальше. Интересующий меня объект находится недалеко, через дорогу, но чтобы добраться до него, нужно пересечь запруженную Южнопортовую улицу. На крышах близлежащих домов заметна какая-то возня – может, вичухи облюбовали их под гнезда? Впрочем, от меня они на достаточном расстоянии, и опасности пока нет. Медленно бреду по улице, огибаю застывшие автомобили с выдавленными стеклами и погнутыми корпусами. Прямо посреди проезжей части «ПАЗ» пробил развернувшуюся поперек фуру, а перед ней – нагромождение из легковушек, сбившихся в кучу, вросших друг в друга. На всякий случай делаю небольшой крюк – кажется, что кто-то тихонько шуршит в изъеденных коррозией листах металла, фыркает. Возможно, это падальщики в поисках поживы, но проверять не стоит.
Огибаю вдавленную в асфальт автобусную остановку, попутно подивившись: это что же за тварь так наследила? Ага, вот и цель, прямо по курсу – невысокий серо-желтый завод «Топаз», неприветливо взирающий на меня узкими окошками без стекол. Забор перед ним практически весь повален, почерневшие сухие деревья кланяются, словно проявляя почтение. Видать, не так давно здесь был пожар, спаливший их. Собственно, мне в здание заходить не нужно, всего-то и делов – попасть во внутренний двор, для чего надо обогнуть строение. Ну что ж, с богом!
