Александр Афанасьев - Год колючей проволоки
Капитан Абдалла Гуль откинул маскировочную сеть, под которой он укрывался, встал в полный рост. Демонстрируя полное презрение к опасности, он посмотрел на происходящее через бинокль. Потом махнул рукой.
— Уходим!
Склон зашевелился.
На склоне ничего не нашли, кроме лежек, опаленной травы, в нескольких сотнях метров за гребнем — следы от двух машин. Американских машин.
11 апреля 2014 года
Узбекистан, Самарканд
Бывшая в/ч 3662, 28-й отдельный специальный моторизованный батальон милиции МООП СССР, ныне — батальон особого назначения СНБ Узбекистана
Подполковник Рустем Рахимов
Узбекчилик (узбечность).
Подразумевает правильное поведение в «традиционном» узбекском смысле.
Традиционализм, махали — ни слова против основного мнения, отсутствие собственного мнения, стадность…
Да, точно. Узбекчилик. Беда только в том, что терпение у людей не безгранично, и когда оно заканчивается — наступает такой узбекчилик, что можно и ноги не успеть унести…
А так — это хорошо, конечно, когда в стране узбекчилик. Порядок…
Сегодня у Рустема Алиевича Рахимова, подполковника Комитета национальной безопасности и командира батальона особого назначения, одного из самых главных людей по узбекчилику, в Самарканде был радостный день. Была свадьба. Аллах послал ему третью супругу — ту самую, что скромненько сидела у края богатого достархана и не смела поднять свои очаровательные, цвета спелого меда глаза. Видимо, боялась предстоящей брачной ночи. Рядом с Аминой сидела Карина, ее девятнадцатилетняя старшая сестра, непозволительно растолстевшая в последнее время и переставшая вызывать у подполковника вожделение своими формами. Наверное, она все-таки все Амине разъяснит, по-своему, по-женски.
Амине, кстати, было всего одиннадцать лет.
Поскольку подполковник Рахимов был человеком богатым, имел три дома, семь автомобилей и даже банковские счета в Астане и Москве — достархан он тоже накрыл богатый.
Достархан, кстати, накрыть — это тоже целое искусство. У подполковника Рахимова дом на окраине Самарканда был богатый, настоящий двухэтажный дворец с большим, огороженным садом — и поскольку гостей было много, под достархан пришлось занять весь двор. Для удобства во дворе расставили низкие столики хон-тахта, на них положили тонкие стеганые одеяла из верблюжьей шерсти — курпачи и уже на них положили обеденные скатерти, которые и называются достархан. На достархане уже расставили блюда.
Апрель — не слишком-то подходящий месяц для богатого стола, это тебе не осень, когда достархан изобилен даже у бедняка, но тут подполковник постарался. Дыни — настоящие, узбекские, по вкусу неотличимые от местных, доставили из Израиля, благо и там нашлось, кому их выращивать.[81] Оттуда же привезли зелень. Специально для праздничного достархана закололи десять отращиваемых для богатых столов барашков: на жире и костях сварили острый суп-шурпу с курдючным жиром, мясо пошло на плов, да не простой, а местный, самаркандский — кстати, существует примерно сто рецептов этого поистине народного узбекского блюда. Повар родом из Сирии, работавший в одном из шикарных ресторанов столицы, наготовил целую гору различных восточных сладостей. Были фрукты и несколько видов чая, в том числе заправленный все тем же вездесущим жиром, как пили чай кочевники.
Свадьба прошла по традиции, на несколько минут на церемонию заскочил сам председатель СНБ всемогущий Рустам Иноятов — но надолго не задержался. Пожелав молодожену счастья и передав подарки: традиционный, от Комитета — национальный мужской халат чапан и современный, от руководства — ключи от новенького Mitsubishi Pajero, — покатил дальше по делам. Но и само присутствие на свадьбе Иноятова, пусть и минутное, стоило того — специально для этого сочетались не в Самарканде, куда Иноятов бы не поехал, — а в Ташкенте, в одной из центральных мечетей. После обряда, одарив муллу, — вернулись обратно…
Поскольку Рахимов был едва ли не главным в области по узбекчилику, если не считать начальника областного СНБ генерала Ойбека Кесенова и местного хокима[82] Ташмирзы Какаева — на свадьбу приехали все местные баи и представители власти, а тот, кто не смог приехать, — прислал не один подарок, а два, второй — чаще всего пухлый конверт с деньгами, в качестве извинения. Но большинство — приехали. Первым, конечно же, стоит отметить Солтана Мурадова, заплывшего жиром бая, представителя Узпахтасоноат[83] в Самарканде и области. Хлопок в Узбекистане был в чести и почете, он да газ были единственным предметом экспорта, и поэтому Мурадов был, наверное, даже богаче, чем Какаев, хотя ему много приходилось отдавать наверх, кушать-то все хотят. В отличие от всех остальных Мурадов не бросал украдкой жадные взгляды на висящих в полутьме на ветвях, мерзнущих, но стоически переносящих все это обнаженных девочек-школьниц, его они просто не интересовали. Вся область знала, что Мурадов предпочитает маленьких, не старше двенадцати-тринадцати лет бачат, которых забирает из крестьянских семей, и что в его доме у него их целый гарем.
Что поделаешь, у каждого свои вкусы, и не один он такой в Узбекистане.
Следом за ним сидел Какаев, уже готовый — учился в молодости в комсомольской школе и оттуда вернулся большим любителем водки, а следом за ним сидел Ахмед Берзенов. Этот персонаж был поинтереснее — один из местных баев, у него в собственности было три бывших колхоза, вместе с их работниками, которые теперь превратились в рабов, — но помимо этого он занимался кое-чем еще. Половина Узбекистана знала: если человек тебе должен и отдал за долг своего сына или дочь — свези их к Берзенову, и ты получишь за них свои деньги. Берзенов скупал молодых и здоровых рабов, без разницы какого пола, и куда-то отправлял их. Дело это было темное, и он предпочитал ни с кем по этому поводу не объясняться — зато отстегивал увеличенную вдвое дань и Какаеву, и Кесенову, и самому Рахимову, и Ахатову, начальнику областного УВД, и никогда не стонал, что дань непомерна, и не пытался увильнуть от ее уплаты — просто платил, и все. Судя по подарку, им преподнесенному, — новенький Mercedes G500 — он тоже в этой жизни не бедствовал.
Дальше сидел и Рамза Ахатов, начальник местного УВД и враг Рахимова, низенький, жилистый, в черных очках и с усами, кончики которых воинственно задирались вверх. Ахатов был врагом Рахимова хотя бы потому, что сам Рахимов начинал свою службу на трассе гаишником еще в советские времена и очень не хотел об этом вспоминать, а Ахатов знал это и постоянно напоминал. Милиция имела такой солидный источник денежных поступлений, как дороги и стоящие на них дорожные полицейские — и, тем не менее, Ахатов от жадности не упускал ни единой возможности заработать, то и дело норовя залезть своей ложкой в миску КНБ. Рахимов даже попытался сместить Ахатова, заставил одного из задержанных молодых дехкан написать в своих показаниях, что Ахатов — тайный сторонник Хизб-ут-тахрир[84] и у него в доме висит портрет Тахира Юлдашева, и он говорил, что как только будет сигнал, он сам перейдет вместе со всем УВД на сторону исламистов. Это было самое страшное, что только можно было себе представить в современном Узбекистане, за такое люди умирали под пытками в застенках СНБ, но посланная в Ташкент «телега» обернулась тем, что его вызвал непосредственный начальник и вылил на него ушат дерьма, обозвав напоследок джалябом.[85] Короче говоря — сто восьмой номер.[86]
Видимо, у Ахатова наверху была мохнатая рука — да и удивляться было нечему, если предположить, сколько ему поступает только от дорожной полиции на карман и сколько он отстегивает наверх.
Еще дальше сидели директора некоторых оставшихся в Самарканде с советских времен предприятий, худо-бедно работающих. Не было только директора завода, собирающего японские микроавтобусы — он напрямую с Ташкентом работал, и его трогать было нельзя. Даже дань с него не брали.
За другими достарханами сидели в основном родственники, ближние и дальние, которых по случаю свадьбы необходимо было уважить, и жители его махалли.[87] Как и во всех традиционных обществах, в узбекском твоей силой была сила клана или махалля, которая стоит за тобой. Восточный человек не может быть в одиночестве, он постоянно должен ощущать помощь и поддержку близких людей, пусть даже их и нет в данный момент рядом. Если с ним что-то случится — махалля не оставит его, всегда поможет — а он должен помогать ей, пока в силе. Тем более в Самарканде, где они сидят, как на пороховой бочке: в городе полно таджиков, а таджики — это исламисты и наркоторговцы, благо Афганистан под боком, и гражданскую войну, унесшую за сотню тысяч жизней, они у себя додумались учинить. Потому-то и был его батальон одним из самых боеспособных и хорошо оснащенных в КНБ, случись чего — он должен принять на себя первый удар.
