Александр Митич - Игра в поддавки
Ладно, стык есть. Зато нет двери. Может, нам придется сделать полный круг, огибая меньшую, вертикальную трубу. Это тяжело, но выполнимо. Но как быть, если по всей окружности не найдется даже отдаленных признаков места выхода из этой бутылки?!
Я понимаю логику Вычета: выход отсюда, если он вообще существует, скорее всего находится в каком-нибудь приметном месте, а мы уже доползли до единственного приметного. Но что мы будем делать, если дверь, ведущая прочь из этого мира, вообще отсутствует? Я не знаю. Кто сказал, что эта сволочная бутылка — обходной путь, а не мышеловка?
Вычет сказал. Он в это верит.
А я? Я ведь тоже почти поверил. Трудно мне расставаться с надеждой, как утопающему с той соломинкой. Ладно, поглядим. Еще не вечер.
Опять долго отдыхаем. Хвосту сделан новый укол, и ожил Хвост, стонет и сквернословит. Вычет безмятежно валяется на спине, скинув рюкзак и засунув руки под голову. Гляпа, стеснительно отвернувшись, лежа справляет малую нужду и пятится ползком-бочком, чтобы под него не затекало. Понемногу сохнет на нас одежда, крошится на ней корка грязи. Нет, это в общем-то совсем не плохой мир для передышки, если сравнить его с Зоной, вот только ползать до чертиков надоело. А поваляться — что ж, это мы можем. Даже с удовольствием. Не выдержав, закуриваю. Вычет косит на меня глазом:
— На твоем месте я бы этого не делал.
— Это еще почему? — Потому что дым не стелется.
— Не видишь, что ли, — я вбок выдыхаю.
— Все равно.
Он прав. Часть дыма идет куда угодно, в том числе вверх, а это опасно. Демаскирует. С сожалением гашу окурок о серую поверхность, запоздало сообразив, что в этом мире она может оказаться горючей. Но нет, обошлось, поверхность как поверхность.
— Что теперь? — спрашиваю я.
— Отдохнем и поползем вдоль стыка.
Мне нравится, что хотя бы изредка наши идеи совпадают.
— Направо или налево?
— А ты как хочешь?
— Мне все равно.
— Тогда направо.
— Почему туда?
— А ты взгляни хорошенько. По-моему, там какая-то точка. — Вычет указывает рукой.
Ну не зараза, а? Мог бы сразу сказать. Все-то он видит, глазастый очкарик. Щурюсь. Вроде и впрямь далеко справа маячит нечто мелкое, на самом пределе чувствительности зрения, вроде мельчайшей мошки… Блин, да у меня же бинокль есть! Копаюсь в рюкзаке. Нашел. Та-ак… Теперь хорошо видно: это не глюк, это и впрямь какая-то метка.
— Ну чего разлеглись? Ползем!
— Сам же говорил: надо отдохнуть, — перечит мне Вычет. — Может, я один пока сползаю?
— Вместе. Хвост, не филонь!
— Я не филоню…
Ага, как же. Набил бы я ему рыло, сачку, если бы не Гляпа с его детскими понятиями о верности наставнику. Пришлось бы заодно бить и Гляпу, чтобы малец не встревал в разборки больших дядей, а он этого не заслужил. Ладно, потерплю.
Минут десять мы пресмыкаемся, после чего приблизившаяся черная точка начинает распадаться на буквы. На вертикальной стене сантиметрах в сорока от «пола» красуется сделанная черным маркером надпись: «ЛЕШИЙ&ДЮЙМОВОЧКА».
Вот как. Мы здесь не первые.
Почему-то это сразу прибавляет мне сил, как будто меня, а не Хвоста кольнули стимулятором. В этой гадской бутылке Клейна уже были люди!
— Кто такой Леший? — спрашиваю.
— Вроде был такой сталкер, — с готовностью отвечает Гляпа. — В клане Тормоза, кажется, а?
— Не Тормоза, — возражает Хвост. Он как будто совсем выздоровел — и на него надпись произвела терапевтическое действие. — Никакого не Тормоза, а был он сам по себе. Сталкер-одиночка. Ты, Чемодан, его не знаешь, он начал уже после того, как ты из Зоны ушел… А чего? Хороший, говорят, сталкер, хоть и чудик. И почему был? Я его в прошлом месяце в «Писче» видел…
В прошлом месяце! Это не значит, что Леший все еще жив. Но не похоже, чтобы он отдал концы здесь, потому как где останки? Как правило, люди не исчезают совсем уж бесследно.
— А Дюймовочка — она кто?
Сам понимаю, что не обязательно «она», — Дюймовочкой для шутки могли прозвать и звероподобного громилу двухметрового роста. Хвост только плечами жмет — не знаю, мол, никаких Дюймовочек.
У Вычета такой вид, будто он хочет что-то сказать. Но молчит.
— Хорошая новость, — говорю. — Они здесь были и выбрались отсюда. И мы выберемся.
— С чего ты взял, что они выбрались? — с виду презрительно, а на самом деле с надеждой вопрошает Хвост.
— С того, что после людей всегда что-нибудь остается, — разжевываю я очевидное. — Где трупы? Где дерьмо и моча? Где мусор, всякие мелочи из рюкзаков и сами рюкзаки? Если даже их обоих склевали, все равно что-нибудь да осталось бы, нет?
— Не знаю.
— Зато я знаю. А ну, ползем дальше, птички-поползни! Радость стучит в сердце, и ползущий позади Хвост уже не кажется мне неподъемным якорем. Да он и не является им, он сам ползет. Сам, голубчик! Как миленький! Сильнее, чем надо, отклячил зад, но пресмыкается быстро и целеустремленно. Ползи, морда рыжая! Вот что значит правильный ход вещей, а с ним и позитивное мышление! Ведь редко бывает так, чтобы нежданное чудо спасало нашего брата-сталкера из безвыходного положения в самый последний момент, как в кино, когда уже отчаялся и мысленно распрощался с жизнью. Гораздо чаще все-таки есть какой-то путь, он виден заранее, и брезжит свет в конце тоннеля. И стучит в висках: «Спасен! Спасен!» Как раз наш случай. Тут только расслабляться не надо. Повидал я на своем веку тех, кто расслаблялся раньше времени, мир их праху…
А ползти далеко, широка труба. Чтобы обойти ее кругом нормальным шагом, понадобилось бы добрых полчаса. И все же нам везет. Минут через десять ползущий впереди Вычет замечает на серой, как цемент, поверхности, под самой стеной, два более светлых округлых пятна, и мы спешим к ним как заведенные. Как электрические машинки со свежей батарейкой. И у каждого из нас одна мысль: «Успеем? Не успеем? Вдруг они исчезнут?»
Нет, вот они, милые, никуда не делись. Два пятна. Они не очень-то круглые, каждое чуть более метра поперечником, а расстояние между ними метра три. Плюю в левое пятно — плевок бесшумно исчезает на лету. Плюю в правое — то же самое.
Это выход, выход! Не знаю куда, но выход! Может, в Зону, может, в небытие, может, и вовсе куда-нибудь в королевство Свазиленд, а может, и на Альфу Центавра, — я на все согласен, только бы не жить дальше пластуном!
Верится-то в лучшее. Но умом понимаю: попасть из огня да в полымя тут нечего делать.
— Куда пойдем? — одновременно спрашиваем мы с Гляпой. Вычет несколько озадачен. Медлит.
— Не знаю, — признается он наконец.
— Мы, что ли, знаем?! — не сдерживаясь ору я. — Ты у нас эксперт по бутылкам, давай командуй!
— А внутренний голос тебе ничего не подсказывает? — спрашивает он.
— А тебе?
— И мне ничего. Тогда будем гадать. Назови любое число.
— Восемь с половиной, — бросаю я.
— Виноват. Любое целое число.
— Ноль.
— Не пойдет. Давай еще раз.
— Тогда семьдесят три.
— Годится. Идем сюда. — Вычет указывает на левое пятно.
— Почему сюда?
— Потому что ты назвал нечетное число, — поясняет он. — Значит — налево. Так я загадал.
— Это и есть твой научный метод? — кривлюсь я.
— Ну, за неимением гербовой…
— А почему это ты загадал, а не кто-нибудь другой?
— Хочешь сам? Валяй, загадывай. А ошибиться не боишься? — А ты?
— Нет. По-моему, если мы ошибемся, то ничего уже не почувствуем, просто не успеем. Щелк — и нет нас. А может быть, на Землю ведут оба пути, просто в разные места. Этого мы уже не узнаем, разве что разделимся… но я бы не советовал делиться.
— А если эти пути ведут не на Землю, а в еще какой-нибудь гадский мир, еще похуже этого? — все-таки бурчу я о наболевшем.
— Возможно. Но не думаю.
— Тогда ты первый. Шагай.
Только этим я и могу хоть чуть-чуть поставить его на место. А что толку? Он пойдет, конечно. Соберется с духом — ему это проще, чем нам — и шагнет в круг. А мы по очереди — следом. Куда ж мы денемся. И если окажемся вновь на Земле, то выйдет, что он был во всем прав, а мы — так, вроде балласта. Делали, как он велел, да еще слабоумно кочевряжились. А если там всем наступят кранты, то и говорить не о чем. Никто тогда не выскажет Вычету все, что о нем думает. Как ни крути, он в выигрыше.
Вычет быстро встает во весь рост и столь же быстро шагает в левое пятно. Нет Вычета. Исчез, будто вмиг испарился, причем опять беззвучно. И сейчас же метнувшаяся сверху острая тень клюет то место, где он был секунду назад. Мимо. Опоздал аист, голодным останется. Но он никуда не делся, он над нами, он бдит. Значит, у каждого из нас очень мало времени, буквально доля секунды на попытку разом вбросить себя куда надо, потому что мне совсем не хочется вползать в пятно— вдруг оно телепортирует куда-то верхнюю мою половину, оставив нижнюю здесь? Я не червяк, чтобы меня рвали пополам. Ладно, бывало и похуже, доля секунды — это в обшем не так уж плохо… Для начала избавлюсь от веревки, потом швырну в пятно рюкзак… Получилось! Ну, теперь сам…
