Денис Лукашевич - Братские узы
Красиво и грустно. Мальчик поспешил покинуть сверкающую усыпальницу: соседство с мертвецами тяготило его. Оглушающая тишина в голове, вечно заполненного несмолкаемым говором соседей, гнала его прочь, в поисках иных, таких же прекрасных… и живых.
Но снаружи было еще хуже, темно и душно. Страшно. Жуткие рогатые существо были здесь хозяевами. Ненадолго.
Они не ведали сил своего мозга, хранили ментальное молчание и были беспомощнее новорожденных младенцев. Подчинить их своей воле не составило труда даже мальчику, слабому и напуганному.
Рогатые приносили еду: крыс, огромных жуков и слизней. С утробным довольством заглатывая жутковатую еду практически целиком, давясь и захлебываясь тягучей слюной. Огромные блюдца глаз смотрели преданно и рассеянно, как глаза любого незрячего существа. Не слишком умны они были, но мальчик, забираясь в самые древние участки их мозга, узнал много интересного о происхождении подземного населения. Времени много, чтобы узнать: мир не ограничивается черными чертогами древнего подземного города.
Тогда он погнал рогатых на поверхность, заставил долбить твердую скорлупу, из которой сложены стены его невольного узилища, но примитивные орудия в руках дикарей не многое могли сделать. Тогда мальчик впал в некое подобие очень глубокого сна, вернулся все-таки в один из стеклянных саркофагов, и выпал на время из внешнего мира.
Время текло, годы шли за годами, но маленький альбинос не рос, оставаясь все таким же юным в прозрачной скорлупе анабиоза.
Разбудил его грохот, оглушающей волной прокатившийся по подземелью. Непоколебимые своды сотряслись от невиданной яростной силы. Проблеск живого и пытливого разума дотронулся до ментальных щупов мальчика и пробудил его от вечного сна.
Он жадно потянулся к новоприбывшему. Коснулся холодной ладошкой ментального воздействия чужого разума, и словно к раскаленной сковородке прикоснулся. Пришелец был знатно подготовлен: единственное, что удалось увидеть в оголенной паутине нервов и серых клеток, страшное, чудовищное любопытство, жажда познания. Разум, охваченный столь сильным желанием, становиться словно бронированный: только опытный ментат сможет наладить связь, да и то слишком хрупкую.
Знание приходили из дремучих глубин памяти. Может быть, альбинос не знал, кто такой ментат, но ясно осознавал, на что он способен. Невдомек только было мальчику, что его возможности простирались далеко за пределы отведенного его народу, затерянного в страшных звездных глубинах.
Испугавшись, мальчик собрался было натравить на вторженца своих рогатых почитателей, но вовремя остановился: откуда, как не снаружи мог он появиться. Свобода! Манящий призрак, крутившийся раньше где-то на периферии восприятия, возник буквально перед носом, улыбнулся обаятельной и чуть щербатой улыбкой и, взяв за руку, повел к свету.
Будь проклят тот, кто назвал свет благословенным! Теперь единственное, что желал Бледняш — именно таким прозвищем наградил его бортник Валко — вновь вернуться под землю, в общество преданных рогачей. Он звал их, но тщетно: ментальной зов, пробившийся сквозь земную толщу, был для них не громче далекого шепота. А Валко, бортником, как оказалось, не являвшийся, требовал лишь одно: научить его ментальным умениям. Дав от беда — не всем дается познать свой разум, и Бледняш был бессилен что либо изменить, за что обезумевший человек ежедневно избивал его, не оставляя ни одного живого места, а потом запирал в деревянной клетке, подвешенной на дереве. Поняв, что управлять безумным разумом своего полновластного хозяина он не в состоянии, Бледняш отчаялся по первости. Но кое-что полностью завлекло его внимание и силы, заставив с нетерпением ждать ночи, безропотно сносить побои и издевательства, лишь бы только ужасный Валко не узнал секрета.
Под самой клеткой размещался лесной муравейник. Рыжие трудяги изо в день сновали туда-сюда, сносили с свое жилище веточки и листики, храбро бросались на жуков-гигантов, все норовивших разбурить их земляную цитадель. Как ровными рядками они уходили под землю, пока охранники с огромными жвалами сторожили дисциплинированное шествие. Увлекшись деловитым хаосом муравейника, мальчик и не заметил, как незаметно проник в коллективный разум насекомых. Незамысловатый, примитивный, но великолепно справляющийся со своей задачей по сохранению популяции. Каждый муравей знал свое место в строгой иерархии, свою задачу и судьбу, и никто не роптал, ибо цель слишком велика, чтобы заботиться о каждой жизни в отдельности.
Коснувшись ментально то одного муравья, то другого, он оплел нитями ментального контроля весь муравейник. Лесная цитадель сдалась ему без боя. Теперь каждый рабочий и каждый солдат подчинялись безропотно воле Бледняша. Он был их хозяином, и это чувство опьяняло.
Построив насекомые в ровные колонны, он бросил их на завоевание соседнего муравейника. Чисто интуитивно, на уровне древних рефлексов он применял казавшиеся ранее не знакомые военные стратегии, и его маленькие солдаты покорили соседей. Да, гибли сотни, но на их место становились тысячи.
Из дня в день, из ночи в ночь росла своеобразная муравьиная империя. Вскоре не было в микромире леса врагов достаточно опасных для его армии, в которую влились обитатели десятков недалеких муравейников. Непобедимая армада шествовала в лесной подстилке.
Бледняш провел показательные казни непокорным, личинкам из чужих муравейников, встречавшимся на пути более крупным насекомым. Он устроил настоящий геноцид черных муравьев, а однажды тысячи рыжих фанатиков до смерти загрызли безобидную ящерку. Кровавое торжество неумолимой силы. Мальчик получил свой первый урок. Урок безграничной власти.
Валко — он же мессир Кальдиус, опальный монах ордена декадианцев, не был столь слеп, как рассчитывал Бледняш. Он внимательно наблюдал за своим пленником, и фиксировал все наблюдения, как в нем самом, так и в его окружении. Не уставал карандаш скрипеть в дневнике из тисненой коричневой кожи.
Не скрылись от него и победы муравьиного войска. Рассвирепев, он чуть не убил мальчика. Вовремя рука остановилась от опрометчивого поступка.
— Играешься, сволота?! — Из рта летели брызги слюны. Сновали по лицу багровые пятна. — Не наигрался еще?! А как показать, так не могу! А как развлекаться, то всегда пожалуйста! Так, значит, давай развлечемся, урод! Я так наиграюсь с тобой, что костей не соберешь, мутенок! Знаю я вашу поганую породу: все гадите нормальным людям! На, получай! — Кулак так и не долетел до бледного, залитого кровью из разбитой брови лица.
Валко вскрикнул от резкой боли в ноге, опустил взгляд вниз и с ужасом увидел рыжее шевелящееся море, захлестнувшее его до самых лодыжек. Муравьи жалили непрерывно, не щадя ни себя, ни товарищей. Лишь бы пострадал обидчик их бога.
Стряхнув с ног рыжих храбрецов, завывая от острой боли, бортник бросился прочь, едва ковыляя на распухших от тысяч укусов ногах. Это был второй урок. Урок мести.
Не дожидаясь от бога выспетка, с торжествующим злорадством Бледняш, вместе со своей шестиногой армией, двинулся вслед за ретировавшимся мучителем. По дороге он сзывал всех, кто мог скрываться в лесу: птиц, зверей, ящериц и змей, наделял своим импульсом ненависти, формировал образ Валко-мучителя и бросал в атаку.
Валко отбивался недолго. Когда по его душу пришли разъяренные кабаны, он понял, что наступил конец: отбросив в сторону измочаленную на тонкие волокна палку, опустился на колени и стал ждать. Когда пришел Бледняш, от мессира Кальдиуса мало, что осталось: кости, да куски мяса на них. Муравьи подчистили и это, оставив лишь голый выбеленный костяк.
Поняв, что может контролировать существ, покрупнее муравьев, он еще больше уверился в своей безграничной силе. Во власти, дарованной Богом.
В нескольких километрах от его обиталища жила на небольшом хуторе семья. Попробовав на одной силе мысли управлять ими, он понял, что разумные существа плохо подчиняются его воле. Один человек, от силы два. Он заставил маленькую дочь биться в припадке, прыгать на четвереньках и кидаться на родичей, отчего те, приняв ее за одержимую, свезли в ближайший монастырь. Там, как по волшебству, она пришла в норму. Хуторяне, оставив богатые подношения, вернулись обратно на свою погибель.
К тому времени, руководимый своими инстинктами, Бледняш, пробовавший различные способы по усилению своих ментальных возможностей, сошелся на одном варианте, сулившим огромные возможности: музыке. Определенные тона и сочетания звуков вводили людей в некое подобие транса, ослабляя мысли-стражи. А остальное доделывал мозг Бледняша, полностью подчиняя людей своей воле.
Первая дудочка вышла совсем кривой, и единственное, что она могла извлекать, шипящие свисты, годные лишь на отпугивание робких косуль. С десятой, а, может быть, с пятнадцатой попытки удалось вырезать то, что он хотел. Теперь Бледняш мог творить многое. И с каждым днем ментальное искусство становилось все тоньше и изощреннее.
