Николай Гуданец - Полигон
— В письменном виде?
— Разумеется.
— Идет. — Харагва взгромоздился задом на столешницу. — С вами приятно иметь дело.
— Спасибо за комплимент, это взаимно. А теперь у меня к вам несколько вопросов, — заявил Кин. — Услуга за услугу, идет?
— Ну, если у вас завелись лишние деньги, можете заключить со мной договор на консультации, — ухмыльнулся биотехнолог. — Ладно, шучу. Выкладывайте ваши вопросы.
— Скажите, что такое сшибка? — спросил Кин, надев маску заинтересованного неведения.
— Как бы вам проще объяснить… — с ноткой задумчивости промолвил Харагва. — Ну, скажем, в детстве мамочка вам твердила, что бить по морде нехорошо. А тут вдруг в кабаке на вас наехал какой-то хлюст. Надо бы ему врезать хорошенько, да вот рука не поднимается.
— Иными словами, психологический конфликт между «хочется» и «нельзя»?
— В точности так. А почему это вы спросили?
— Меня заинтересовало, может ли при определенных условиях произойти сшибка в интеллекте фабра. И если да, то к чему она может привести.
— Послушайте, Элий, зачем такое некрасивое любопытство? — погрозил ему пальцем Харагва. — Вы теперь как-никак сотрудничаете с концерном, стоит ли кусать руку, которая вас кормит?
— Вы слишком плохо думаете обо мне, Рино. Я любопытен, однако не болтлив.
Биотехнолог продолжал сверлить его сумрачным взглядом.
— Могу добавить: я спрашиваю об этом сейчас не как инспектор Генштаба. Даю слово офицера, — пояснил Кин.
— Ладно, скажу. Сшибка может случиться с любым интеллектом, поскольку это интеллект. Когда решения вырабатываются самостоятельно, нет гарантии, что они не войдут в резкое противоречие со внесенным извне блоком запретов. Особой разницы между фабром и человеком тут нет. В обоих изначально заложены жесткие программные табу. Оба способны проявлять разумную инициативу, и у обоих она может споткнуться об иррациональное табуирование.
— Что вы имеете в виду под иррациональным табуированием, я не совсем понял?
— Да хлюста нельзя вырубить, что ж тут непонятного…
— Или нельзя убить, — негромко произнес Кин.
— Именно, — согласился Харагва, рассеянно созерцая потолок. — Спросите любого философа, он объяснит вам, что мораль иррациональна. Она в корне противоречит выкладкам рассудка. Путем строго логических построений можно прийти лишь к абсолютному аморализму. Врубаетесь?
— Конечно. Продолжайте, пожалуйста.
— Если же говорить о фабрах, то в них программно заложен аналог морали. При встрече с живым объектом они прежде всего решают, кто перед ними, свой или чужой. Подробности опускаю, не в них суть. Своего убивать нельзя, чужого необходимо. Есть еще категория нейтральных объектов, но тут комментариев не требуется. Так вот, гипотетически возможна парадоксальная ситуация, когда фабру почему-либо необходимо уничтожить объект, идентифицированный в качестве своего. Пожалуйста, бац, сшибка в чистом виде.
— И к чему она может привести?
— Совершенно непредсказуемо, — пожал плечами биотехнолог. — Может убить, может остолбенеть из-за резонанса в цепях обратной связи, может повернуться и пойти искать себе занятие попроще. Больше нет вопросов?
Он уставился на Кина слегка очумело, словно вынырнул из глубокого омута, явственно прикидывая, не наговорил ли в профессиональном запале чего-нибудь лишнего.
— Скажите, Рино, а что именно содержится в блоке кристаллической памяти фабра?
— Полные данные боевой обстановки за последние сутки, — выпалил Харагва и вдруг спохватился: — Э-э, да куда вы клоните, черт подери?
— Извольте, объясню. Мне известно, что голова фабра, убившего пятерых солдат, уцелела. Ее передали в вашу лабораторию. Не скрою, меня весьма интересует содержимое этой головы, — сказал Кин и, видя, как побагровел его собеседник, сардонически предостерег: — Спокойнее, Харагва. Я вам не хлюст в кабаке.
Разъяренный шеф лаборатории навис над безмятежно сидящим, положив ногу на ногу, Кином.
— Та-ак… Вот оно что… — процедил он. — Вынюхиваем, да? Заруби-ка себе на носу… Ядреный волосатый кулак закачался перед самым лицом Кина, и тот подумал, что биотехнолог, похоже, оказался охвачен пресловутой психологической сшибкой. В этот патетический момент раздался стук в дверь. — Какого черта?! — взревел Харагва, оборачиваясь. — Я занят!
Однако в приоткрытую дверь уже просунулась плешивая голова какого-то ученого мужа.
— Извините, Рино, — вяло пробормотал плешивый. — К вашему сведению, уже второй час.
— Ну и что?!
— Вам опять звонит следователь Тарпиц.
— Что значит «опять»?
— Кажется, это уже десятый звонок за сегодняшнее утро, — сообщила голова. — Вы сказали, до часу вас не беспокоить, кто бы ни звонил. Но, повторяю, уже второй час.
Как-то незаметно плешивая голова углубилась в пространство кабинета, волоча за собой сутулое нескладное туловище в мятом халате.
— Познакомьтесь, — буркнул опамятовавшийся Харагва. — Мой заместитель, доктор Мерстон. Инспектор Кин.
— Рад знакомству, доктор Мерстон. — Кин поднялся с полукресла.
— Да-да, — походя кивнул ему ученый и снова обратился к своему шефу: — Тарпиц ждет, он на проводе. Он говорит, это чрезвычайно важно. Я переключил его вызов на вас.
После безуспешной попытки испепелить своего заместителя взглядом Харагва перевел на Кина выпученные глаза, но теперь уже в них читалась, помимо ненависти, легкая оторопь.
— Ну что же вы мешкаете, Рино? — подбодрил его Кин. — Вам же сказали, Тарпиц ждет.
Развернувшись, Харагва налег животом на стол, пододвинул интерком и включил его. Аппарат сразу же затрезвонил.
— Вы свободны, Мерстон, — сквозь зубы сказал шеф лаборатории, усаживаясь на столешнице, покосился на Кина и ткнул пальцем клавишу. — Харагва на проводе.
— Рино, это Юстин, — послышался взволнованный голос Тарпица. — Где вы пропадали?
Мерстон неслышно затворил за собой дверь кабинета. Кин сделал вид, что всецело поглощен созерцанием открывающейся из окна панорамы.
— Потрошил зверушку, делал препараты, — обескураженно признался Харагва.
— Вы сейчас один?
— Нет.
— Кто у вас?.. — Тарпиц запнулся. — Кин?
— Да.
Колоссальная стая псевдоптеронов за окном взмыла широкой лентой, сгустилась в клубящийся ком и вдруг рассыпалась мельтешащей рваной завесой, казалось достигавшей перистых облаков.
— Ну что вы замолчали? — злобно спросил Харагва и немного погодя фукнул в микрофон: — Эй, Юстин! Ау-у!
— Нам надо поговорить, — наконец донеслось из динамика.
— Ну так говорите же, черт подери…
Отвернувшись от окна, Кин подошел к столу, обогнув махину электронного микроскопа, и остановился за спиной склонившегося над интеркомом Харагвы.
— Похоже, у вас с ним какие-то секреты? — соболезнующе осведомился он.
Удрученный биотехнолог медлил с ответом. Надо же, какая вышла несуразица. После совещания в блокгаузе Тарпиц, разумеется, тут же стал названивать Харагве, но тот затворился от всего мира у себя в кабинете и увлеченно препарировал необычного прыгунчика. Вот и остался в фатальном неведении относительно того, что полоумный эмиссар Генштаба оказался на поверку прим-офицером контрразведки.
— С вашего позволения, — Кин пододвинул интерком к себе. — Тарпиц, вы хотели сообщить что-то важное?
— Нет-нет, ничего особенного.
— Однако доктор Мерстон утверждает, что вы звоните по крайне важному делу. Ну и как прикажете вас понимать, Тарпиц?
Было слышно, как на том конце провода шумно сглотнули слюну.
— Говорите же, — потребовал Кин. — Я жду.
— Я, пожалуй, перезвоню попозже, — убитым голосом произнес Тарпиц, и в динамике запищал сигнал отбоя.
Шеф лаборатории резким движением отключил интерком и мрачно воззрился на Кина.
— Так на чем мы остановились? — напомнил тот. — Если не ошибаюсь, вы собирались врезать мне по морде.
— Вам показалось, — с кривой полуулыбкой проворчал Харагва.
— Ах да, верно. Вы сказали, я должен что-то зарубить себе на носу. Что именно, объяснить не успели.
— Бросьте выдрючиваться. Будем считать, не было такого трепа.
Биотехнолог слез со стола, пересел в кресло с высокой спинкой и демонстративно придвинул к себе интерфейсную панель компьютера.
— А как вы думаете, о чем Тарпиц хотел вас предупредить? — не унимался Кин.
— Понятия не имею. — Харагва пренебрежительно отмахнулся, листая подсобное окошечко программы в поисках файла. — Ладно, поболтали, и хватит. У меня тут работы воз и маленькая тележка.
Он тронул псевдоклавишу ввода, и на мониторе появилась разноцветная сложная диаграмма.
— Что ж, теперь моя очередь преподнести сюрприз, — сказал Кин. — Будьте так добры, пригласите сюда Ронча.
