Игорь Поль - Ностальгия
– Взвод, вперед! – и помимо своей воли я делаю невероятное усилие, что-то тянет меня прочь из окопа, я слышу хруст в коленном сочленении, я с чавканьем вырываюсь из грязевого плена, поворачиваюсь на бок, опираюсь спиной о скользкую стенку и встаю на подгибающихся ногах.
Калина отбрасывает от себя чье-то изломанное босое тело, поднимает свою стошестидесятку, слепо шарит на поясе, достает штык-нож. Прилаживает. Выползает на бруствер. Мертвецы шевелятся в неровном свете, тянут ко мне скрюченные руки. Калина подает мне приклад и тянет меня наверх – самому мне не подняться, факт. Оставляю попытку найти свой ствол в грязной мешанине тел. Достаю кольт и медленно шлепаю, шатаясь как пьяный, вслед за Калиной.
Наши уже далеко впереди, в своей яростной и в общем-то бесполезной контратаке они уже покрошили в фарш тех, кто еще остался у глубокой дыры в земле с неровными краями, мы подходим к шапочному разбору, когда они, развлекаясь, а может, просто в горячке, одну за одной швыряют вниз плазменные гранаты. С высотки над нами еще полыхает вовсю, треск стоит – дыхания не слышно, минометы из-за спины бухают куда-то в темноту, но уже ясно – отбились мы. Силы оставляют меня, я сажусь на задницу, прямо в грязь пополам с кровавым дерьмом, я дышу и надышаться не могу, но мочи нет подняться, в голове ветер шумит. Бауэр тоже тут, энергично машет рукой, отдает распоряжения. Кругом разбросаны изувеченные тела «туков» – партизан, «Лоси» бродят среди них, грязные, зачумленные, ошалевшие от дури, пинают их, тычут штыками. То и дело звучат одиночные выстрелы – добиваем раненых. Земля качается – орбитальные бомберы растирают в пыль дальние подступы к базе. Через пару часов на десять километров вокруг не останется ничего живого. На десять километров вокруг чудовищные силы перетирают землю в раскаленную пыль на пару метров вглубь. Адский ветер закручивает в воронки и сушит в пар мокрую взвесь, бомберы выжигают кислород, сейчас начнется форменный ураган, мусор, стреляные гильзы, комки грязи – все катится и летит прочь, цепляясь за обрывки колючки. К заграждениям трусцой тянутся разведчики и дежурные смены с постов передового наблюдения, покидая погибающие джунгли, они наклоняются вперед, пересиливая ветер.
– Санитара сюда, Француза зацепило! – кричит Калина, и Мышь спешит ко мне, расстегивая на ходу свою заляпанную грязью сумку.
Мне стыдно до чертиков, я должен сейчас командовать, но в голове тараканы бегают, мысли расползаются, тупая игла сидит в груди, и я проявляю слабость – перехожу на батальонный канал и бормочу непослушными губами:
– Француз, Лось-три – Мурене-четыре, срочно, вне очереди…
Я отталкиваю Мыша, который пытается стащить с меня шлем и расстегнуть покореженную броню, я повторяю вызов, грязь передо мной ходит волнами, и взвод Шармилы долго не отзывается, у меня внутри уже не игла – лом раскаленный, как вдруг – скомканная скороговорка в ответ:
– Мурена – Французу. Не забивай канал. Живая она, живая, не трясись. Отбой…
Мышь наконец стаскивает с меня шлем. Протирает чем-то остро пахнущим мои губы, лоб, тампон становится красным.
– Рот прополощи, садж, – просит он, и я отхлебываю какой-то кислой дряни, послушно катаю ее языком и выплевываю черные сгустки.
Мышь расстегивает броню. Тычет в грудь шипящим холодным пневмошприцем. Прикладывает к шее жало диагноста.
– Это противошоковое. И кровь от дури почистить, – поясняет он.
– Ты вот что, Мышь, ты меня не вздумай на эвак пристроить. – Язык начинает неметь, плохо слушается.
– Как скажешь, садж. Вообще-то ничего серьезного. – Он смотрит на экранчик диагноста. – Небольшая интоксикация, ушиб плечевого сустава, легкая контузия. Легкие немного поприжало, я укрепляющего дам, но пару дней в коробочке полежать придется.
Я киваю. Меньше всего сейчас я хочу, чтобы меня сгрузили в каком-нибудь флотском госпитале. Найти потом Шар – гиблое дело. Нет уж. Дождусь, пока ее зацепит. Я удивляюсь пришедшей в голову мысли – я только что пожелал Шармиле получить ранение, чтобы выбраться живой из этой мясорубки. Бывает же такое!
– Трака позови, – говорю Мышу.
– Я тут, садж. Крепко зацепило?
– Мелочи, – морщусь я, говорить еще больно. – Ты вот что, Трак, ты людей по-быстрому отряди, все приберите тут – батареи, стволы, жратву, патроны, раненым ничего не оставляйте, им все равно ни к чему, трупы проверьте. Гранаты собери. Снабжение отстает, местные вряд ли поделятся – сам видишь, каково тут. Ствол мой найди – там, в окопе.
– Сделаю, садж, – кивает Трак, кричит на бегу: – Третье отделение, ко мне!
В эту ночь взвод наш убавился еще на четверых. Кажется, Трака скоро переведут во второе отделение – там некому командовать.
11Через день покидаем «Маракажу» и катим дальше. Догоняем свой полк. Выговариваю на ходу башенному за некомплект боеприпасов:
– Топтун, твою мать, ты чем отбиваться собрался, слюнями?
– Садж, больше не было, клянусь! По пять снарядов дали, и то фугаски, да картридж один к пукалке. Местные на мели, сами без снарядов, им вертушки по чуть-чуть скидывают.
– Ты, зараза, к огневикам бы сходил. Стимы разменял бы. Мне что, учить тебя?
– Садж, да у нас больше половины боекомплекта еще, стрелять не перестрелять, – не сдается башенный.
– Да не «еще», а «уже», лопух долбаный, крыса! – распаляюсь я. – Это нам на десять минут нормальной драки! Ты что, сгубить нас хочешь? Задница не мила? Давно пешком не ходил?
«Пешком ходить» – самое страшное наказание для прикомандированных экипажей. Тут они вроде как сами по себе, они выше «сусликов», то есть нас, они специалисты, а специалисты в Корпусе – в цене. Но когда коробочку подбивают, специалисты становятся в строй, лишаются сомнительного комфорта своих жестких кресел, спускаются на землю, превращаются в обычных стрелков, в пехоту, и когда еще доведется машину получить, а смертность среди «сусликов» – мама не горюй, можно и не дождаться.
Настроение преотвратное. На мне места живого нет, грудь – сплошной синяк, левое плечо ноет нещадно, больно глубоко дышать. Броня на мне – словно диковинная хламида в заплатках, у моей полетели демпферы на груди и от попадания картечи в упор внешнее покрытие отслоилось. Левый наплечник – тоже чужой. Ротный старшина от сердца оторвал мне ремкомплект да наплечник, остальное пришлось снимать с убитых. От этого я себя ощущаю Франкенштейном. Все ниши внутри нашего «Томми» забиты барахлом и боеприпасами, даже в отсеках для аварийных средств напихано несколько запасных стволов – мужики постарались на славу. Чего только мы не насобирали – элементы брони, батареи, вещмешки, фляги, пайки, аптечки, лопатки, ботинки… Пришлось даже небольшой бой с местными выдержать – ребята раздели того самого часового, который был со мной в окопе. Местные посчитали, что его барахло по праву принадлежит им. В качестве компенсации отдал им несколько заряженных стимов. Подсумки мои полны, куча дополнительных магазинов распихана по карманам и по вещмешкам, гранаты не вмещаются в подсумки, часть из них пришлось привесить на внешних креплениях разгрузки. Мы все так выглядим, мы все, словно дикари, дорвавшиеся до военных побрякушек, увешаны ножами, пистолетами, гранатами, дополнительными подсумками. Некоторые прихватили трофейные стволы, вот они – торчат в потолочных креплениях, черные, примитивные, убойные. Но не смеется никто. Не до смеха. В ночном бою я высадил четыре магазина, а получил на пункте боепитания – два. Нехитрая арифметика. Через пару таких стычек от тактики огневого подавления нам придется перейти к тактике угрожающего поведения – стрелять нечем будет. Партизаны отрезают нас от баз снабжения, не считаясь с потерями, жгут конвои, редкие порции припасов, что доставляют нам эваки, чтобы не лететь порожняком: не в счет капля в море. Сюда они тащат патроны и сухпай, обратно – под завязку загружаются ранеными. Мест в коптерах наперечет, убитых уже не вывозят, хоронят их рядом с базами, предварительно сковырнув ножом чип из шеи. Военная тайна, мать ее… Кое-что из барахла не вошло, как ни старались утрамбовать, и взводный приказал поделиться с другими отделениями. Пришлось, скрипя зубами, отдать пару винтовок, пол-ящика гранат и почти целый комплект брони.
В моем отделении – первая убыль. Трака все-таки перевели во второе, теперь он временный сержант, и вот-вот звание ему подтвердят.
Просыпается батальонный канал. Незнакомый мужской голос. Какой-нибудь сержант-связист, скорее всего.
– Передаем сводку боевых действий. Обязательно к прослушиванию всеми свободными от службы. При посредничестве представителя Союза Демократических планет достигнута договоренность между полномочным представителем Императора на Шеридане и Председателем Народно-освободительной армии Шеридана о прекращении боевых действий в районе космопорта «Шеридан-два». Периметр порта и впредь будет удерживаться Имперскими силами, силы НОАШ покинут захваченные рубежи, и космопорт начнет принимать гуманитарные конвои с продовольствием, удобрениями и мини-заводами по производству сельхозмашин с целью предотвращения голода на Тринидаде. Нашими войсками предпринята операция по разблокированию военной базы Форт-Орельяно. В настоящий момент два батальона мобильной пехоты из Восемнадцатого аэромобильного высадились под огнем герильос и создали плацдарм в их тылу. Воздушный мост, по которому производится снабжение базы, успешно действует при поддержке атмосферной авиации с авианосца «Гинзборо» из состава Шестого Колониального Флота. Наши войска продвинулись в северном и западном направлениях, общая протяженность дневного марша составила около ста пятидесяти километров. Созданы шесть новых укрепрайонов и передовых районов сосредоточения. В ходе боев противник несет огромные потери в живой силе. Отличились Восьмой танковый и Пятьсот восемнадцатый мотопехотный полки. Под городом Сан-Франко они окружили и в ходе недельной войсковой операции завершили уничтожение трехтысячной группировки герильос, на вооружении которой состояли, помимо ручного оружия, мобильные средства ПВО и современная артиллерия. Бойцы Третьего полка Тринадцатой дивизии Корпуса морской пехоты сегодня штурмовали деревню Вила Хупис, в которой укрепились крупные силы незаконных военных формирований. В ходе ожесточенного боя населенный пункт был освобожден. Командование Имперской войсковой группировкой на Шеридане сообщает, что удовлетворено ходом операции по восстановлению законности и что войска действуют строго по графику.
