Игорь Поль - Ностальгия
– Жрем дерьмо, перевариваем дерьмо, высираем дерьмо, мать его, – ворчит Паркер. – Я только не пойму никак – не проще сразу вываливать его в гальюн, минуя желудок?
– Не трави душу, – говорит, облизывая ложку, Нгава. – Лучше такое дерьмо, чем пустой желудок. Тебе голодать не приходилось, видимо.
– Лучше голодать, чем такое жрать, собака ты помоечная, – огрызается Паркер.
– Посмотрел бы я на тебя, когда ты неделю на воде да траве посидишь, – не сдается Нгава. Его глаза, ярко-белые на черном лице, сверкают в полутьме.
– Заткнулись, оба! – приказываю я, враз гася начинающуюся перепалку.
– Смотри туда!
Нгава тычет рукой в темноту, потом берет свой недоеденный брикет и, широко размахнувшись, зашвыривает его как можно дальше. Пузырь силового поля на мгновение вспыхивает яркими точками в месте, где пролетает липкий комок. Он падает где-то за заграждением, среди минных полей, и тут же в темноте слышится шум яростной схватки. Возня и сдавленные крики привлекают внимание наблюдателей. Осветительная люстра распускается в высоте, заливая неживым белым светом изрытый траншеями холм над нами. В этом свете мы завороженно смотрим, как расползаются от проволоки, подальше в спасительную темноту, бесплотные маленькие тени – дети из недалекой деревушки. Пулеметчик с вершины холма за нами бьет по ним короткими очередями, то ли выполняя инструкции, а скорее от скуки, для развлечения. На войне туго с досугом. Одна из теней корчится, прошитая тяжелыми пулями. Тоскливый вой смертельно раненного зверька хватает за душу.
– Они что, за жратвой по минному полю приползли? – спрашивает удивленно Калина.
– Нет, на тебя, придурка, полюбоваться, – отвечает Нгава. – Они тут все жрут – крошки с обертки слизывают, банки выпаривают, вот такой объедок, как у тебя, – ужин для целой семьи. То, что тебя учили жрать на курсах выживания, для них нормальная еда. Личинки, змеи, лягушки, молодая кора, грибы местные. Это если повезет.
– Ни хрена себе… – потрясенно выдыхает кто-то.
– Интересно, почему часовые их к колючке подпускают? – задумчиво вопрошает Трак.
– Для прикола, непонятно, что ли? – отвечает Нгава.
Такие маленькие сценки помогают нам четче понимать то, что мы тут делаем. Стирают последние сомнения. Наши лишения на фоне повседневной обыденной жизни местных жителей – просто легкие бытовые неудобства, мелкие трудности. Мы для местных – грозные посланцы великой страны, где хлеб растет на деревьях, они боятся нас почти так же, как «лесных братьев», а ненавидят еще больше – в сознании, задавленном постоянным голодом и ежесекундной борьбой за выживание, нет места для многих богов, туда едва вмещается вера отцов, и острое чувство несправедливости – «им все, а нам – ничего?» – не позволяет им смириться с неизбежным. И они жрут наши огрызки, вымаливают крошки, а по ночам охотно помогают «лесным братьям» проходить через минные поля, на которые у них чутье звериное, за горсть гнилых сухарей волокут на себе их груз или копают ямы-ловушки на маршрутах патрулей. И мы тут – вовсе не для мифической «конституционной законности», они и слов-то таких не знают, да и мы тоже, мы тут для того, чтобы, не повредив промышленную инфраструктуру, уменьшить чернявое поголовье до разумного минимума, необходимого для ее нормального функционирования. Трудно расставаться с иллюзиями, и голова от таких мыслей болит нещадно, и в сон клонит, но они все равно прорываются, когда видишь, как гравитационная бомба по наводке со спутника превращает трущобную деревушку из пальмовых листьев и упаковочного пластика в воронку с озером мутной лесной воды.
10Басовитый рев тревожного баззера выгоняет нас под дождь. Низкий вибрирующий звук осязаемо плотен, он растекается с холма позади нас, напрочь глушит ночной концерт окружающих джунглей, и даже лязг вынимаемого из захватов оружия еле слышен. Толком не проснувшись, разбегаемся по чужим окопам. С ходу прыгаю в черную дыру, ноги проваливаются в жидкую грязь по щиколотку, в попытке сохранить равновесие хватаюсь за мокрую глину бруствера, бруствер не дается, скользит, я самым постыдным образом валюсь на бок, собирая спиной всю осклизлую мерзость, что струится по стенке окопа, и быть бы мне рылом в грязи, но чья-то рука подхватывает меня за плечевой ремень, и я обретаю устойчивость.
– Не утони, братан! – кричит зеленая мокрая темнота, и я узнаю в ней с головой закутанного в пончо местного часового – база морской пехоты «Маракажу», Первый батальон Пятого полка, устроившегося ногами на каком-то деревянном обрубке. Ствол его винтовки прикрыт полой, черный приклад торчит под углом в небо, влажно блестит в редких звездных отсветах.
«Лоси» с матом падают в грязь слева и справа от нас, всюду, куда достает взгляд прицельной панорамы, – неуклюжие мокрые туши исчезают с поверхности в прокисших от дождя ямах. На позициях взводов тяжелого оружия позади нас, среди задранных к небу стволов, – деловитая суета. Пушкари подкатывают на гравитележках боекомплект. Темнота стоит почти абсолютная – небо скрыто плотными тучами, звезды заглядывают в редкие прорехи, моросит противный дождь, настолько мелкий, что кажется скорее крупным туманом. База не торопится давать верхний свет: свет сейчас – ориентир для вражеских корректировщиков. Минута тишины после оглушительного рева. Звуки возвращаются постепенно.
– Ну, бля, сейчас начнется! – с досадой говорит часовой и приседает на корточки, полы пончо падают в жижу под ним, он не обращает на это внимания – подумаешь, килограммом грязи больше.
Темнота вокруг внешнего ограждения периметра – непроницаема. Штрихи колючки на фоне пустой «мертвой полосы» – вырубленных на полкилометра джунглей. Черная стена деревьев вокруг. Вода всюду, перенасыщенная влагой глинистая почва отказывается принимать ее в себя, лужи угрожающе растут, ручейки стекают по стенке окопа, подсумки мокры, ремни разгрузки – холодные змеи, винтовка – живое существо, норовящее выскользнуть из рук, всюду – волны мокрой взвеси. Четыре ноль пять. Собачья вахта. Такблок просыпается, весь в красной сыпи целей, беспилотники, а потом и датчики наблюдения фиксируют приближение противника. Я бы присвистнул, да за закрытым наглухо шлемом все равно не услышит никто – целая армия надвигается на нас из ночной темноты, зеленые сгустки – наши позиции – окружены со всех сторон красным. «Артиллерийская атака», – сообщает тактический блок и словно сигнал дал, я не успеваю головы пригнуть – «БАМММ» – тяжелый снаряд в клочья рвет участок заграждений поблизости. Миллиметров сто пятьдесят, не меньше. Земля бьет меня в ноги, я подлетаю в своем окопе и неуклюже шлепаюсь назад, в грязь, едва не выпустив винтовку. Слегка двоится в глазах. Шум прибоя накатывает мягкими волнами. Автодоктор колет под лопатку, приводя меня в кондицию. Переливающееся свечение, перемежаемое искрами, раскрашивает вершину высотки, я с интересом смотрю на потрясающе красивое действо – белые росчерки гребенкой разлиновывают небо, медленно тают – я никогда не видел, как работает в темноте лазерная батарея. Чужие гаубицы бьют из далекой дали, где-то над нами их снаряды вспыхивают, разлетаются на куски, иногда взрываются, наткнувшись на луч-перехватчик, разнокалиберные куски металла отскакивают от искрящихся силовых щитов над нашими «Томми», мы вжимаемся спинами в стенки окопов, прячем головы в ниши для боеприпасов, мелкие зазубренные кусочки впиваются в землю вокруг нас, шипят в грязи, нам совсем не страшно после порций дури, только удивление оттого, что мы под огнем самой настоящей артиллерии. Когда очередной подарок звонко блямкает по моей спине, я до дури хочу иметь такой же силовой щит, как у «Томми», и мне по фигу, сколько там генератор весит, – я его за собой катать готов, лишь бы от меня так же железо отскакивало. Я злюсь на тупоголовых инженеров, которые уже лет двадцать обещают, что силовой щит будет доступен каждому солдату, злюсь заодно и на тех уродов-пиарщиков, которые треплют об этом на всех углах, превознося растущую мощь Имперской армии. Отвыкли мы от настоящих боев, расслабились от череды блошиных укусов в гуще джунглей. База «Маракажу» возвращает нас в реальную жизнь, война, такая, какая она есть, с артподготовками, с самыми настоящими отчаянными атаками, с кровавыми рукопашными, как в стародавние времена, с тысячами изощренных смертей, наваливается на нас. Редкие гостинцы все же достигают земли, нам достаточно и этого: слишком много нас сгрудилось на пятачке, где-то сзади мечется пятно огня, дурными голосами воют раненые, и – «Санитара, санитара!» – кричат те, кому повезло. Такблок рисует оранжевые метки.
– Это же настоящая война, мать вашу! – кричит Паркер, и я удивляюсь не меньше его – такой неподдельный восторг в его голосе.
– А ты чего, салюта ждал? – отвечает ему Трак.
Я не прерываю их – пускай треплются, бравада в такие минуты лучше паники, отвлекает страх, я думаю о том, как нам повезло, что мы под защитой стационарных установок базы с ее системой энергоподачи. Если такой обстрел застал бы нас в поле, туго бы нам пришлось – силовые щиты «Томми» не рассчитаны на крупнокалиберные подарки, равно как и активная броня.
