"Фантастика 2025-20. Компиляция. Книги 1-25 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Ты чё, падла! — завизжал Сапог, кидаясь на меня с заточкой.

Кочерга в умелых руках — инструмент универсальный. Потому удар снизу по тестикулам заставил урку сложиться пополам и с затяжным выдохом присоединиться на полу к подельникам. Не быть тебе, Сапог, отцом, после таких ударов причиндалы обычно всмятку.

Крест попытался улизнуть, но пинок вдогонку отправил его в короткий полёт на дощатый настил пола. Попинал немного, пару раз заехал кочергой по бокам, затем, оставив его лежать стонущим на полу, повернулся к Сиплому и Клыку, которые от греха подальше забились в угол. Витюша уже уполз к своей шконке, под которой обычно спал, и оттуда испуганно поглядывал в нашу сторону. Гнев уже прошёл, в душе поселилась какая-то пустота. От прежнего желания прикончить всю эту мразь почти ничего не осталось. Они и так получили неплохо, вон, всё ещё в отключке, только Сапог тихо стонет, держась за промежность.

— Клим, я говорил Тузу, чтобы не трогал попа, — провякал Клык.

Я ответил презрительным взглядом и отправился на выход. Через двадцать минут я находился на рабочем месте, упорно игнорируя вопросы компаньонов, куда я отлучался. Только Олегу рассказал, как было дело. А под вечер он извлёк из какого-то тайника склянку чистого медицинского спирта, наполовину разбавил в гранёном стакане водой и предложил помянуть раба Божьего Иллариона. Я выпил первым, не чувствуя градусов, механически зажевал зачерствевшей коркой хлеба. Странно, что за мной ещё не пришли ни воры, желающие отомстить за подельников, ни конвой, готовый упрятать меня в карцер. Но в том, что последствия будут, я не сомневался.

Глава 12

Они и были. Но не сразу. Вернувшись вечером в барак, я узнал, что Туз в больничке с двойным переломом челюсти и отсутствием зубов с левой стороны. Что интересно, меня не сдали. Сам-то Туз, понятно, мог только мычать. А вот Клык и Крест, которые помогли очухавшемуся вору доковылять до санчасти, сказали, что урка неудачно упал, поскользнувшись на заледенелом крыльце. Версия была принята, хотя, как я догадываюсь, с существенной долей сомнения. В итоге Туз оказался на постельном режиме, пару недель теперь, думается, точно отдохнёт под присмотром лекаря.

Лёг на больничную лежанку и Сапог со своей опухшей мошонкой. Меченый дохромал сам, ему на лоб наложили несколько швов и отпустили с Богом. Что касается Креста, то этот шланг отделался синяками и ушибами. Вся эта шатия-братия сидела в своём углу, тихо о чём-то перешёптываясь. Не иначе, обсуждали сложившуюся ситуацию. Мне было всё равно, я могу и против десятка воров выйти, лишь бы подло в спину не ткнули заточкой. А с них станется… Печально, что в эту кодлу затесался и Федька Клык, с которым у меня в принципе сложились неплохие отношения. Что ж, если на кону окажется моя жизнь, это уже не будет иметь значения.

— По лагерю слухи ходят, что это ты Туза покалечил, — сказал мне на следующий день Олег.

— Пусть ходят, — безразлично отмахнулся я, греясь у печурки. — Жалко, что не убил.

— Не боишься мести воров? — продолжал гнуть своё Волков.

Боюсь ли я мести воров? Хороший вопрос… Тут ведь помимо Туза авторитетов хватало, вон тот же Ваня Стальной, который вроде скорешился с «законником», и пару раз я видел его в нашем бараке, хотя и Туз нередко куда-то пропадал, вероятно, шастал к таким же уркам. И если они кинут клич и подтянут всех блатных, можно заказывать панихиду. А уж как уголовники расправляются с теми, кто просто рискнёт им что-то возразить, а не то что силу показать, за время пребывания здесь я был наслышан.

Например, не хочешь отдавать вору свою посылку — можешь запросто лишиться глаза. А ещё тебя без твоего ведома легко могут проиграть в карты. И твой новый «хозяин» может сделать с тобой всё, что ему взбредёт в голову. Хоть снова на тебя в карты сыграть, хоть сделать из тебя чушка, избивать тебя, когда вздумается, отбирать пайку… На моих глазах одного бедолагу засунули головой в стоявшую в коридоре бочку, куда сливались нечистоты. Они ещё не успели замёрзнуть, так что я не позавидовал несчастному. Кто-то, конечно, сопротивляется до последнего, но эти последние силы, как правило, быстро заканчиваются. И ты либо становишься беспрекословным рабом блатного, либо выбираешь смерть. Я даже не хотел себя представлять на этом месте.

А спустя пару дней я получил посылку от Вари. После шмона вертухаев от неё хорошо если осталась половина, но и то неплохо. Сухари, шматок сала и пять пачек папиросных гильз «Сальве» сделали мою жизнь ярче. Впрочем, не только мою, я решил подкормить самых доходяг с нашего этапа, которые пахали на разработке нефтяных месторождений. Лагерная администрация с какого-то перепугу без всяких объяснений снизила нормы пайков, что даже у обычно немых политических вызвало возмущение. Им-то как раз требовалось лучше питаться, они тратили калории на работах больше, чем получали с едой, тогда как блатные ничего не делали да ещё отбирали посылки, с которых неплохо харчевались.

Свой паёк получил и Лёва Лерман, за месяц на разработках превратившийся в бесплотную тень. Самодельным ножом, который арендовал у Олега в столярке, я тонкими ломтиками нарезал белое с розовыми прослойками сало, положил три ломтика на сухарик и протянул бывшему учителю.

— Что вы, не стоит, — чуть ли не шёпотом попробовал отказаться интеллигент.

— Бери, говорю, а то скоро совсем коньки откинешь, — настаивал я.

Тот сопротивлялся недолго. Прежде чем отправить сухарь с салом в рот, долго рассматривал нехитрую снедь, затем всё же решился, откусил половину расшатанными зубами, почмокал, словно пробуя на вкус, блаженно прищурился, и из его левого глаза по небритой щеке скатилась слеза. Вторую половину сухаря с салом он жевал несколько минут.

— Спасибо, я уже и забыл вкус настоящего сала, — поблагодарил меня Лерман, облизывая пальцы.

После того как всё раздал самым нуждающимся, один сухарь с парой ломтиков сала прикроил для себя. Благотворительность — вещь хорошая, только и о себе забывать не стоит. Жевал и незаметно косился в сторону воровского угла, откуда недобро зыркали урки.

Но самое главное, что к посылке было приложено письмо, которое пусть и перлюстрировали, поскольку конверт оказался вскрыт, но не изъяли. И там было маленькое чёрно-белое фото, с которого на меня глядело строгое лицо Вари. Фотокарточку я рассматривал несколько минут, вспоминая проведённое рядом с девушкой время, а затем спрятал за пазуху и принялся читать письмо. Варя писала, что после моего ареста в жизни порта ничего особенно не изменилось, что и докеры, и начальство порта вспоминают меня добрым словом, особенно мои музыкальные экзерсисы. Писала, что скучает, вспоминает, как я провожал её домой, как сидели в кафе, как я защитил её честь… Эти строки меня особенно тронули. Выходит, не только она запала мне в душу, но и я ей небезразличен! Чёрт, как же не вовремя я угодил в лагерь, глядишь, сейчас бы уже вовсю встречались…

«А там и в загс, так, что ли? — оборвал я сам себя. — Забыл, что находился в бегах и был на волосок от гибели? Ты не мог осесть в одном месте и создать семью, потому что тебе нужно было постоянно менять дислокацию, ведь по твоему следу идут ищейки Ежова. Так что не окажись я в лагере, всё равно пришлось бы заметать следы, и кто знает, может, я сумел бы уже проникнуть на судно, идущее за границу. Был бы сейчас в какой-нибудь Турции, а оттуда можно махнуть хоть куда».

Мне даже показалось, что от листка бумаги ещё исходил лёгкий аромат сирени — духов, которыми пользовалась Варя. Письмо я аккуратно свернул в несколько раз и спрятал во внутренний карман свой робы. Лежал на своей шконке, заложив руки за голову, смотрел в дощатый потолок, вслушиваясь в потрескивание дров в печурке, и было мне так хорошо, как не было ещё после того, как воры убили отца Иллариона. Посветлело на душе, хоть песни пой. Вот я и не выдержал, запел вполголоса: