"Фантастика 2025-20. Компиляция. Книги 1-25 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
Как бы то ни было, в эту ночь урки не стали на меня наезжать, и под утро, когда барак уже дрых в полном составе, за исключением подкидывавшего дрова в печь Митяя, я тоже задремал. Вроде только закрыл глаза — а уже команда дневального: «Подъём!» Туз с Меченым, впрочем, продолжали «давить массу», как говорили у нас в армии. Вот уже вторую неделю они прикидывались больными, и сержант явно на них махнул рукой, предпочитая не связываться с уголовным элементом.
«Что же мне теперь, каждую ночь вот так не спать? — думал я, в лёгкой прострации, словно сомнамбула, двигаясь от столовой к ремзаводу. — И надолго меня хватит? В сменку подежурить никого не попросишь — ни политических, ни, тем более, уголовников, которые под Тузом и Меченым ходят».
От отца Иллариона не укрылось моё состояние, когда я заглянул в столярку погреться. На улице сегодня было особенно морозно, градусов двадцать пять ниже нуля, а в столярном цехе бойко горела печка, обложенная на всякий случай кирпичами, которые тоже неплохо нагревались, отдавая тепло окружающему пространству.
— Что стряслось, Клим? — спросил священник, не отрываясь от работы.
— Да нет, нормально всё, отец Илларион…
— А я вижу, что терзает тебя что-то. Скажи — легче станет.
И словно какую-то пробку выдернул старик. Слова из меня полились сами собой. Нет, всю свою историю, конечно, я не рассказал, ни к чему впутывать батюшку в такие дела, если уж я решил до последнего выдавать себя за Клима Кузнецова. А вот о разговоре с Тузом, в котором упоминался отец Илларион, и последующей затем бессонной ночи покаялся.
— Не переживай, — успокоил меня собеседник.
— Да я особо и не переживаю.
— Переживаешь, я же вижу, — скупо улыбнулся священник. — А если бы перед сном вчера помолился, Господь тебя утешил бы. Молитву знаешь хотя бы одну?
— Отче наш, иже еси на небеси…
— Хорошая молитва. Но для успокоения лучше читать вот это: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобой: благословенна Ты в жёнах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую херувим и славнейшую без сравнения серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем. Аминь».
— Эдак я с первого раза и не запомню.
— А я на листочке сегодня вечером начеркаю тебе карандашиком, а завтра поутру отдам.
Так и договорились. Перед сном, раз не помнил молитву от батюшки, про себя прочитал знакомую «Отче наш». А в сновидениях своих я увидел отца Иллариона. Сидит тот будто на пенёчке, смотрит на меня и грустно так улыбается. Хочу к нему подойти, а ноги не слушаются. А батюшка, посидев, встаёт, осеняет меня крестным знамением, поворачивается и медленно уходит. И я не могу сдвинуться с места, ноги будто приросли, и такая печаль меня обуяла, что хоть в петлю лезь. А силуэт священника так и растаял в тумане…
Наутро решил рассказать батюшке свой сон, может, объяснит, к чему это было. Однако, появившись на ремзаводе, даже ещё не дойдя до столярки, я увидел выходящего мне навстречу Олега Волкова. Глаза его были опухшими, словно он плакал, а губы дрожали. И будто ножом по сердцу резануло.
— Что случилось?!
— Отца… Отца Иллариона ночью убили.
На какой-то миг я оцепенел, оглох и онемел. В глазах потемнело, колени подогнулись, и я опёрся рукой о холодный кирпич стены. Глубоко вдохнул в себя морозный воздух, немного прочистивший мозги.
— Кто? — выдавил я из себя.
— Сам не видел, но говорят, ваши верховодили — Туз и Меченый. А было несколько человек.
— Ясно… Как это было, знаешь?
— Опять же, по слухам. Вроде вывели на мороз раздетого до подштанников и босого, облили из ведра холодной водой. А Туз якобы смеялся, мол, вот тебе наше воровское крещение, батюшка, благословляем. Так и оставили стоять, не давая с места сдвинуться, пока не окоченел. Уркам всё можно, это мы, политические, прав не имеем. Их же и не сдаст никто, кому охота проблемы иметь. А я вот увижу Мороза и расскажу, как всё было. Может, и не сделает ничего, или даже мне хуже будет, но совесть моя останется чиста.
Я обессиленно сел на металлическую балку, не обращая внимания на трещавший мороз, которого даже не чувствовал. Сидел так неизвестно сколько времени, которое спрессовалось для меня в одну тягучую субстанцию, пока Олег не тронул осторожно за плечо:
— Клим, зайди в столярку, погрейся. Я там чай заварил, без сахара, правда…
— Извини, сначала нужно одно дело сделать. Где сейчас тело батюшки?
— В мёртвом бараке. Это…
— Знаю, спасибо.
— Эй, ты куда? — окликнул меня Сеня Говорков с моего этапа, тоже припаханный в грузчики.
— Я скоро, — отмахнулся не оборачиваясь.
Мёртвый барак представлял собой небольшое деревянное строение на отшибе лагеря, куда складировались трупы умерших. Заведовал им старик лет семидесяти, по фамилии Корешков, из зэков, который уже и забыл, сколько сидит, в Чибью его перевели в начале 1930-х из Красноярского края. Это был однорукий инвалид, непригодный к валке леса и другим работам, связанным с физической нагрузкой, вот и определили его в морг.
— Отец Илларион? А как же, привезли его с утра, скоро должен врач прийти, составить заключение, — прошамкал Корешков, сидевший за столом в предбаннике морга возле весело горевшей буржуйки. — Жалко батюшку, хороший был человек, говорят, воры его замучили. Привезли его в одних подштанниках, а они в ледяной корке. И за что, спрашивается?! Спасу от них нет, от воров-то…
— Могу я посмотреть на тело?
— На кой тебе?
— Мне нужно.
— Да смотри, жалко, что ли… Только какой интерес на мёртвых смотреть? Они оттого живее не станут. Ладно бы роднёй ты ему приходился, а так что ж…
Под бормотания Корешкова, взявшего керосиновую лампу, мы зашли в мертвецкую, где на полках лежало несколько трупов в исподнем. Не иначе, из тайги привезли работяг, не выдержавших работы на износ, а захоронить ещё не успели.
— Вот он, — подсветил сторож.
Отец Илларион в посмертии казался ещё более маленьким и сухоньким, чем при жизни. В бороде всё ещё отсвечивали ледышки, которые так и не растаяли в мёртвом бараке. Подштанники, так и есть, в ледяной корке. Выходит, и впрямь водой обливали. Неужто всё это из-за меня? Проучили таким образом, выходит, чтобы понты не кидал… Ну ладно, за мной не заржавеет.
Снова меня затопила ненависть. Но, пока шёл к своему бараку, немного пришёл в себя. Однако это не изменило моих планов, просто я просчитал, как буду действовать, решив, что не стану тратить время на разговоры. Толкнув дверь барака, не разуваясь, двинулся к воровскому углу, держа правую руку в кармане, на ощупь вдевая пальцы в отверстия кастета.
Урки уже проснулись, хотя иногда могли дрыхнуть и до обеда. Мало того, они в данный момент занимались не чем иным, как насильничали несчастного Витюшу, которому Туз уже успел дать погоняло Верка. Под смешки и унизительные комментарии остальных подонков в данный момент нашего чушка имел в задний проход Меченый, аж покряхтывающий от удовольствия. При этом остальные ещё хавали, видно, Митяй уже наловчился приносить им сюда из столовой еду. Эта сцена подняла во мне ещё одну волну ненависти, больше предыдущей. Нет уж, кастета вам будет мало, оприходую сучар кочергой.
Туз сидел лицом к проходу и, увидев меня, первым отставил в сторону миску с недоеденной перловкой, разбавленной кусочками сала. Начал подниматься, почуяв недоброе, тут-то ему и прилетело кочергой в челюсть. Бил, честно сказать, не со всей дури, в среднюю силу, но и этого хватило за глаза. «Законник», обливаясь кровью, рухнул как подкошенный. Наверняка сложный перелом и нескольких зубов точно недосчитается.
Меченый было дёрнулся, судорожно натягивая штаны, но тоже получил кочергой, только на этот раз уже в лоб. Впрочем, этого вполне хватило, чтобы мой соэтапник обмяк по примеру своего пахана, а его глаза тут же залило кровью из рассечённой раны. Однако черепушка вроде цела, хотя надо было бы проломить.
