Строитель (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Глава 25

Событие семьдесят третье

Собственная паника, отразившаяся в зрачках ближнего, возрастает не в геометрической даже, а в какой-то небывалой, не поддающейся математическому описанию, прогрессии.

Макс Фрай

Вот ожидаешь же выстрела. Готовишься, что сейчас как грохнет, и даже рот открываешь, а как бабахнеь, то душа улетает, сердце в пятки уходит, а голова гудеть начинает.

Санька Юрьев потряс головой из ушей грохот от выстрелов одновременно пяти пушек вытряхивая. Вокруг же уже суетились пушкари. Им нужно подобрать отброшенный ствол, установить его вновь на лафет и пробанить, не дай бог, там что тлеющее останется в стволе. Бамс туда мешочек с порохом, который Андрей Юрьевич почему-то картузом называет, а там тлеет кусочек от прошлого мешка. Никому мало после этого не покажется.

Ну, не первый раз пушкари стреляют, привыкли уже. Правда, до этого только ядрами-бомбами стреляли. Сейчас другое дело. Когда бьёшь в упор почти, то ядро не нужно. Гораздо действенней будет картечь. Это нарубленные куски подков старых или бракованные наконечники для стрел, стрелы тысячами и тысячами делают, полно у кузнецов кривых получается. А там нужен без малейшего изгиба, без неровностей, а то чёрте куда стрела залетит. Вот их отдельно все стрельщики и кузнецы, что делают наконечники, и собирают, по команде князя Владимирского. Сейчас меньше стало кривых. Мастерство кузнецов растёт, но для пары десятков выстрелов из пушек набрали. Они тоже в полотняных мешочках.

Порох загрузили, войлочным пыжом утрамбовали и мешочки эти с мелочью железной, разорвав забили.

Санька ещё раз трясонул головой и глянул со своего небольшого холмика на венгров. Холмик не простой. Это могила тех таможенников венгерских, что решили с них мзду поиметь, когда они под видом торгового каравана только заехали в Словакию. Тогда ругались, мол, могло и поменьше этих жадин быть, а вот, оказывается, и мёртвые таможенники венгерские пользу могут принести. Раз их было много, то и холмик высокий получился. С холма, теперь, когда залп картечи снёс «посаженные» сосенки и пихты, тяжеловооружённые всадники венгерские были видны отлично.

От меча или от стрелы их кольчуги и попоны с пластинами на конях помогли бы. Нет, всё одно рано или поздно стрела найдёт дырочку, но часто — поздно. А вот от картечин, которые с совсем другой силой и скоростью в тебя врубаются после выстрела, никакая броня не убережёт. И этих унгров тоже не уберегла.

Пять орудий такого урона, как взрыв мин под погаными у Житомеля не нанесли. Уж больно плотно венгерские дружинники набились на эту небольшую площадку перед мостом. Большинство картечин передним и досталось, прикрыли собой остальных.

Бабах. От созерцания погрома в венгерских всадниках Саньку отвлёк взрыв на мосту. Доски вместе с ещё парой всадников взлетели вверх и приземлились уже в реку. На месте пролёта между последним быком и тем, что уже в воде был, теперь зияла огромная дымящаяся дыра.

Кроме шума и всего двух убитых этот взрыв наделал немало. Венгры, что толпились на мосту, бросились на свой берег. Ну, легко броситься, а вот съехать с него не так легко. Там перед мостом серьёзный затор получился. Они-то все стремились на север. Движения получились разнонаправленными, перила не выдержали и ещё три всадника слетели в воду, ломая и себе и лошадям руки и ноги. Нет рук у лошадей? Тогда шеи.

Пока нобиль Юрьев рассматривал мост и панику, что возникла на том берегу, пушкари уже зарядили все пять орудий и снова загрохотали взрывы. На этот раз в разнобой. И даже уши не сильно заложило у Саньки, тем более, воробей он был стреляный, и пока рассматривал мост, рот не закрывал.

Нобиль Санька стоял чуть левее орудий и немного сзади, ветер дым снёс в его сторону, и только когда он развеялся слабым этим ветерком, нобиль смог оценить, глядя в подзорную трубу, результаты уже двух залпов. А неплохо. Стволы не перенаправили, и они ударили второй раз куда и в первый. В результате получилось так, что венгерских рыцарей разделила на две части просека настоящая. На земле смешались в кучу кони люди и всё это в крови. Орали люди, ржали лошади, а выжившие, а их большинство было из тех трёх сотен, что переправились на северный берег Ужа, пытались убраться от этого ужаса подальше. Получалось это у них плохо. Вправо пойдёшь — коня потеряешь. Там река немного изгибалась, и был довольно крутой каменистый берег. И начали уже выдавливаемые плотной массой паникующих рыцарей, падать с этого обрыва люди и лошади. Не высокий обрыв, метра три не больше, но именно обрыв каменистый, а не пологий берег глинистый, как противоположный.

Слева тоже особо деваться некуда. Там стеной, не стеной, но лес густой пихтовый вперемежку с буками и дубами рос. А перед ним густые заросли орешника. Непролазные просто.

Ещё можно двигаться вперёд по дороге, которая через сотню сажен круто поворачивала на восток. Не менее пятидесяти всадников по этой дороге и попыталась удрать от грохота пушек. Возможно, что и лошади понесли. Далеко не уйдут. Там через двадцать сажен дорога перегорожена сваленной пихтой, а с трёх сторон стоят стрельцы. Их почти две сотни и уж с расстояния в пару сажен они точно не промахнутся. Найдут заветную дырочку. Глаз это будет или открытый в крике рот? Горло не прикрытое бармицей? Найдут.

Вжух. Вжух. Вжух. Из леса стали вылетать горшки с греческим огнём и взрываться на той стороне реки, посреди плотной массы венгерских всадников. Теперь вой начался и там. И там началась паника. А только видел Санька, что никуда не могли люди из этого ада деться. Там же тоже небольшой пятачок перед мостом, и там ещё больше людей и лошадей находилось. И ни вправо, ни влево не денешься, везде лес и кустарник — подлесок густой перед ним, а с этой стороны река. Вот в эту сторону кинулись лошади. Там как раз можно спуститься, не переломав ноги лошадям. По крайней мере так казалось. Но вот и туда стали лететь гранаты со скорпионов и небольшие горшки из малых баллист. Лошади подались дальше в воду, а там дно каменистое и неровное. Перекат же. Стали коняжки падать и топить своих железных седоков.

Бабах. Третий, и как знал Юрьев — это последний залп из этих стволов. Всё, рисковать пушкари больше не будут. Теперь заменить их надо. Благо, всё под рукой. Не тот сейчас бой, чтобы экономить невосполнимый этот ресурс. Третий залп пушкари сделали чуть в другое место. Они зацепили тех, что был у леса. Теперь и отсюда лошади перепуганные бросались в воду, ломая себе ноги и шеи о камни внизу. Ну, и всадников заодно калеча.

Событие семьдесят четвёртое

На чистом русском языке, на посконной мове, чёрным по белому, при свидетелях, разъясняя почему… эпитетов не хватает. Сказал же Андрей Юрьевич дочери Евфимии, чтобы не надевала туфель с каблуками. И? И понятно, что надела. Могла бы плат повязать на голову. Нет. Надела высоченный кокошник. И на нем золотых колт и прочих камней — самоцветов пару кило. И бус из цветного стекла несколько ниток на себя повесила. Переливается теперь, как новогодняя ёлка, всеми цветами радуги.

— Это дочь моя — Евфимия. Вдовствует. Скорбит по убиенному князю Дмитрию Любарскому.

Скорбит⁈ Ну, а чего, у японцев цвет траура белый. А у «дочурки»… почему бы не быть золотому. Она ещё и в золотой парче вся. Ну, это бы ладно, но теперь она на целую голову выше «жениха», который ещё об этом не знает. Анька ростом пониже будет. Пока… Растёт. Чего ей, тринадцать лет всего. На хорошем питании и занятиях физкультурой на свежем воздухе вытянется. Есть в кого, Гедимин одного роста с Андреем Юрьевичем.

— А это жена моя Анна. Дочь Великого князя Литовского Гедимина. Красавица и разумница. Кучу языков знает и сейчас ещё три изучает. А ещё она дизайнер — ювелир.

Слова эти на князей брянских произвели неизгладимое впечатление. Ну, как и вид этих девиц — мастериц. Стояли, открыв рты, братья, и очи вылупив…